Начало сна — спокойное.
Я иду по безмолвной улице. Ранним утром или в вечерних сумерках. Мне все-таки кажется, что это тихое утро.
Многоэтажные здания отбрасывают серые тени, которые сливаются друг с другом и заслоняют собой всю улицу; с легким ветерком туман просачивается в открытые створки окон. Время от времени дневной свет, будто ржавым мечом, наискось разрезает влажный туман, и те, кому посчастливится мельком увидеть его, могут примерно понять, который сейчас час.
В этом городе много пыли; если что-нибудь оставить на ночь на улице, то наутро оно непременно будет припорошено ею толстым слоем.
Я иду сквозь пыль и туман, покрывшие дорогу, и не могу определить, иду ли я по асфальту, земле или же по мостовой; я только чувствую тяжелый холодный воздух вокруг себя и как при каждом шаге у меня от напряжения сжимаются пальцы на ногах.
Я помню, что нахожусь в том месте, где я родилась, что я прожила здесь большую часть жизни, что этот город был мне ранее знаком, однако потом день ото дня он все больше казался чужим. Я часто ходила по похожим и непохожим друг на друга проспектам, думала, что, повернув за угол, увижу знакомый склон, а на нем — старое камфорное дерево; увижу серый дом с деревянными воротами и зеленым почтовым ящиком перед ними, в который я много лет бросала важные письма. Но все эти надежды не оправдались. Повернув за угол, склон я действительно обнаружила — протяженнее, чем в моих воспоминаниях; и чем дольше я шла по нему, тем длиннее он становился и тем больше вызывал сомнений; у меня уже стало сбиваться дыхание, а старое камфорное дерево и почтовый ящик так и не появились. Мои воспоминания становились все ненадежнее, они бросили меня на ложном пути, который поначалу казался правильным. Здания становились все выше и выше, и они беспорядочно сливались не то в стену, не то в густой лес вдали; дневной свет был только сверху, до земли он не доставал, и ориентироваться по нему уже было невозможно. Где-то далеко внизу, под крутым обрывом, были люди, а я здесь совсем одна, и голова у меня пошла кругом.
Я помню, что отправилась искать какое-то учреждение, однако головокружение совершенно сбило меня с толку. Я, ничего не понимая, стояла на тихой и безлюдной улице — этот город, похоже, был заброшен.
Ко мне, покачиваясь, подъехал всадник; из-под копыт его лошади разлетались какие-то странные предметы, как будто осколки льда, и до меня доносились звуки, похожие на стук града по земле. Лошадь была слишком высокой, чтобы я могла взглянуть в глаза всаднику, голова и торс которого скрывались в тумане. Я попыталась узнать у него дорогу, но он что-то невнятно пробормотал в тумане себе под нос. Я, запрокинув голову, пыталась разобрать, что он говорил, но у меня ничего не вышло. Он велел мне садиться на лошадь (или не отставать от него) и добавил, что может показать мне часть пути. Я удивилась, как в таком старом городе, на его старых дорогах, мне вдруг встретился человек.
У меня в руках был бронзовый колокольчик, и я была почти уверена, что уже сижу на лошади верхом. Я встряхнула колокольчиком, но не услышала никаких звуков.
Всадник, похоже, так и не повернулся ко мне, и я не запомнила его лица, его очертания слились с туманом в одно целое — когда он начал двигаться, я только видела, как колеблется туман.
На дороге появился знакомый мне мост; он уж точно меня не обманет. В юности этот мост был для меня границей, разделяющей юг и север, а текущая под ним река отделяла восток от запада. Лонжероны моста, казалось, упирались в самые облака; каждый раз, когда я проходила по мосту, его величие приводило меня в ужас. Насколько я помню, страшнее всего было проходить по мосту в первый раз, так как тогда я еще ничего о нем не знала — надо мной нависала массивная серая стальная конструкция, изогнутая словно скелет динозавра, и мне казалось, что я должна вскарабкаться на этот кривой каркас. Подойдя поближе, я обнаружила, что у моста есть проезжая часть, и сложный каркас над ней предназначен для поддержания моста, а не для того, чтобы по нему ходили или лазали.
Внешний вид моста в точности совпадал с моими воспоминаниями, так же, как и движущийся по нему поток транспорта. Ясно помнила и то, что на мосту были заклепки, но их я не увидела. Стальной каркас тяжело нависал над мостом и был покрыт густым желтым кремообразным веществом, похожим на тунговое масло, на котором легко поскользнуться; или на смолу, на которую ловят пауков, чтобы те не плели паутины. В еще большее недоумение меня повергли гирлянды из колючих кустов, покрывающие стальную конструкцию. Все-таки какое же бедствие могло вызвать такие перемены? Не помню, чтобы раньше на каркасе моста была колючка, которая теперь бурно разрослась, особенно внизу, где она больше напоминала ядовитые джунгли из кактусов.
Всадник свистнул через щель между зубами, будто говоря: не нужно считать, что ты сам все сможешь запомнить, на воспоминания одного человека нельзя положиться.
Я задумалась о глубинном смысле этой мысли и почувствовала, как по непонятной причине мост вздрогнул; мне показалось, что это от боли, которую причиняли ему колючки. Стальную конструкцию вдруг будто свело судорогой, мост словно стал тем связующим звеном, которое способно передать боль одного человека многим другим.
Я не могу определить, вижу ли я, как кто-то свисает со стального каркаса, потому что этот человек непропорционально мал в сравнении с мостом, и его, как незатянутую заклепку, сносят потоки ветра.
Сильный ветер резкими порывами как будто затачивает лезвие о стальной каркас.
Кто же это свисает с моста? Как он думает, куда можно попасть, пройдя по каркасу?
Вновь прибывший? Так же, как и я ранее, считает, что нужно переходить мост, цепляясь за угрожающего вида каркас? Заблудившийся, который должен забраться повыше, чтобы ясно разглядеть этот город? Молящийся? Надеется добраться до неба и донести свои мольбы? Отчаявшийся? Все другие пути для него отрезаны, и он должен пройти там, где нельзя, и попытаться проникнуть в этот город самой прямой и опасной дорогой?
На него не падает свет, и нет блеска в глазах. У него есть только туман — туман между человеком и мостом, туман между человеком и человеком, туман, покрывающий все вокруг.
Я говорю всаднику:
— Похоже, там кто-то есть.
Всадник отвечает:
— Там никого нет.
Я снова говорю:
— Там точно кто-то есть.
Всадник вновь отвечает:
— Чепуха, это невозможно.
По логике всадника, тому, что человек видит, тоже нельзя верить.
Я не думала, что путь может оказаться столь далеким. Дорога становится длиннее с каждым шагом, это вышло за рамки моего понимания; очертания города превратились в один размытый силуэт, переместились на задний план и слились с горизонтом, — все это от нас уже далеко. Впрочем, мне кажется, что этот момент, когда мы двигались по дороге, отложился у меня в памяти, я помню высохшую траву по одну сторону дороги и щебень — по другую, помню, что дорога была грязная, разбитая и с глубокой колеей.
Я спрашиваю:
— Зачем мы сюда приехали? Я не собиралась выезжать за город.
Всадник отвечает:
— Ты не знаешь, что ввели военное положение?
Я вроде бы помню это, а вроде бы и нет. Всадник говорит:
— Теперь все поменялось, после землетрясения даже деревья ветвятся по-другому, могут ли дорожные развилки остаться прежними?
Мне кажется, что он прав, только вот пустота в сердце от этого стала еще больше. Я не помню, как слезла с лошади будто с ковра-самолета. Всадник исчез.
Я обнаружила, что оказалась в необычном месте: несколько зданий цилиндрической формы, которые создавали вокруг меня непроходимые дебри, скопления различных предметов вокруг, своими очертаниями напоминающие горы, скалы и деревья. Сверху меня придавило чем-то огромным и шарообразным, и ничего больше не оставалось, как выгнуть спину. Дороги не было, и я могла только догадываться, стою я на вершине утеса или на крыше здания. Я совершенно не ориентируюсь в пространстве и уже напрочь забыла название учреждения, в которое собиралась.
Меня окружили несколько человек в униформе и спросили, зачем я сюда пришла. Я сказала им, что живу в этом здании и хочу посмотреть на наш источник воды и осмотреться вокруг.
Мы обменялись взглядами, как будто услышав не то смех, не то диковинный иностранный язык. После этого они с суровым выражением лица сказали мне:
— Здесь нельзя просто так смотреть на что угодно, сначала ты должна предъявить нам документы.
Я пояснила, что прожила здесь много лет, но никогда не знала, откуда течет вода, которую я пью каждый день. Они ответили:
— Это государственная тайна, с чего ты взяла, что можешь просто взять и посмотреть?
Я сказала:
— Вы хотите сказать, что питье воды — это государственная тайна?
Они спросили, на каком этаже я жила, я ответила, что на восьмом.
— На восьмом этаже тоже хотят взглянуть на источник воды?
Они спросили, на какую сторону выходят окна моей квартиры, я ответила — на запад. Вид на жительство есть? К счастью, он у меня был. Они взяли мою карточку, взглянули на нее и тут же разорвали ее в клочья.
— А теперь — все еще есть?
Они бросили обрывки карточки пролетавшей над нами стае ворон. Я стала прыгать и отгонять ворон, пытаясь отобрать у них обрывки документа, и птицы с напоминающими хохот криками разлетелись кто куда.
Я не могла сделать ни шагу в этом странном месте и, разумеется, не отыскала источник воды, однако я верю, что он где-то здесь, в странной обстановке непременно должны скрываться диковинные тайны.
Откосы крыши были стеклянными, по ним скатывалось что-то похожее на дождевую воду; я тоже соскальзывала вниз. Мне кажется, что в воде есть примесь грязи или какого-то масла, и я изо всех сил пытаюсь удержаться, но это мне все равно не удается, и я соскальзываю к кромке крыши. Я совсем запуталась. То громадное здание, которое я видела, превратилось в столь же ужасающую бездну. Эта бездна имеет какую-то неконтролируемую силу, она овладела моим взглядом и непрерывно тянет меня вниз. Я сопротивляюсь и пытаюсь оторвать от нее взгляд, вокруг меня — отвесные склоны ледника, треск которых доносится со всех сторон. Эти нечеловеческие звуки могут исходить только от дьявольской секиры. Отвесные ледяные склоны превращаются в стеклянные стены небоскребов, которые создают ложное ощущение пространства, галлюцинаций, беспорядочных лучей среди рассеянного света в пустоте; в этой неведомой глубины бездне таится несчетное количество тревог. Если вода будет стекать туда, то она рассеется и станет радугой; если отсюда упадет ключ, то его уже будет не достать.