Я увидела знакомого соседа, он стоял на другом краю пропасти, как будто фотографировался; его лицо сияло счастьем, одна рука была поднята к небу, а одна пятка была уже оторвана от земли, он как будто собирался взлететь. Я хотела крикнуть ему и предупредить об опасности, однако боялась напугать его и этим наоборот усилить ее. Его рука опустилась, как будто на перила, которых там вовсе не было. Мое сердце сильнее забилось в груди, и появилось ощущение, словно во мне раскачивается маятник: этот человек знает об опасности и может ее избежать; или не знает и потому легко от нее уклоняется?
Из-за этого соседа я подумала, что мой дом находится в здании неподалеку, только я не могу взлететь, как он, ведь я не верю, что могу летать, и посему боюсь упасть. Ближайшая дорога круто спускается вниз, через дорогу… О! Есть более близкий путь! Я вспомнила, что на каком-то из этажей здания соединены друг с другом. Мне нужно войти в здание, отыскать лифт или лестницу и найти свой этаж и свой дом.
На углу я наконец-то отыскала дверь, она выглядела так, как будто жильцы соорудили ее уже после постройки здания; очевидно, что она ведет в чью-то квартиру и что это — не выход на лестничную клетку, но это единственная дверь, через которую я могу войти в здание.
Мальчик в дверях, похоже, враждебно настроен ко мне, он мне не отвечает, только стоит и смотрит на меня, опершись своим маленьким худым плечом о стену. К счастью, в проходе позади него появился еще один человек, наверное, его отец. Это был взрослый мужчина, лицо которого было как будто вырезано из дерева, однако он не казался слишком враждебно настроенным ко мне или просто не подавал виду.
Я объяснила ему, что у меня нет другого пути, и я надеюсь пройти в здание через их дом и, быть может, отыскать дорогу к своему дому. Я не знаю, в какой момент времени моя цель поменялась, сейчас я не ищу никакого учреждения, а хочу лишь только вернуться домой.
Он сказал:
— Если я покажу тебе дорогу, ты заплатишь мне пять мао?[58]
Я торопливо обещаю ему деньги, хотя в карманах у меня давно пусто.
Проход длинный и неосвещенный; слева было темно, похоже, там находятся жилые комнаты, справа — стальная решетка, сквозь которую пробивались лучи света, позволяющие увидеть, что снаружи, на небольшом расстоянии, бетонная стена, которая и составляет весь «вид из окна». Мы дошли до следующей двери, и когда мужчина открыл ее, я увидела не лестницу, а узкую шахту лифта.
У входа в шахту какой-то странный предмет — наверняка приспособление для перемещения по ней, назовем это «лифтом», — выглядит он как ковш экскаватора. Как только мужчина запрыгнул в ковш, тот стал спускаться. Я увидела, что он вот-вот исчезнет, и запрыгнула в этот ковш вслед за мужчиной. Я тут же ощутила, что повисла в пустоте.
Пока мы ехали, было темно, и я ничего не запомнила.
Я собиралась попасть внутрь здания и была рада тому, что мои ноги вновь ступили на твердый бетон — неважно, был ли этот этаж тем, который мне нужен.
В темном коридоре легко потеряться. Окон нет. Невозможно ориентироваться в пространстве. Я стала метаться из стороны в сторону, но всюду наталкивалась только на серые бетонные стены с наглухо запертыми дверями. Я искала на них какие-либо знаки или номера, но их не было; на одной из дверей были только следы от бывшего некогда номера, но цифры не разобрать. Я дошла до тупика и повернула назад, сопровождаемая только эхом собственных шагов, разносящимся по бетонным коридорам. Соединительный коридор между зданиями, который я ищу, не здесь. Мне нужно на другой этаж.
Оба конца лестницы уходят в темноту; я решила идти вниз, так как, возможно, этот путь ведет к выходу наружу. Спустившись на другой этаж, я обнаружила, что коридоры на нем расположены не так, как этажом выше: здесь больше поворотов и потайных ходов, и каждый из них ведет в новый лабиринт. Я пытаюсь выбить плечом какую-нибудь дверь, чтобы попытаться найти того, у кого можно спросить, куда мне идти, однако ни одна из дверей не поддается.
Я должна верить, что есть дорога, ведущая к выходу, что я смогу увидеть знакомый мне дневной свет и туман, что смогу вернуться назад, в то утро, когда еще ничего не произошло. Я миную один поворот за другим, из одного входа попадаю в другой. Я все глубже погружаюсь в темноту и чувствую приближение собственной гибели.
Я уже начала сомневаться в том, что мой дом вообще существует, ведь у меня нет никаких документов.
Чжан Мэй. Прошлое и настоящее России
Екатеринбург
Когда я впервые услышала название «Екатеринбург», оно было мне совершенно незнакомо. Человек, который горячо любит Россию, но никогда в ней не бывал, при ее упоминании первым делом вспомнит кино, книги, музыку и живопись, особенно пейзажи XIX века. И названия двух городов — Москва и Санкт-Петербург — тоже на слуху и, несомненно, известны каждому.
А Екатеринбург? Звучит как название туристической достопримечательности из-за присутствия слога «бург» — «крепость». Еще в самолете мы начали его обсуждать, ведь летели на празднование дня города. Я уверенно сказала, что он находится в Сибири. В нашем представлении, благодаря декабристам, Сибирь — место, наполненное романтическим духом.
Мы никогда не слышали о Екатеринбурге, поэтому у нас не было никаких ожиданий. И именно поэтому я была удивлена тем, каким знакомым он показался мне, когда мы туда прибыли.
Во-первых, пейзаж. Мы прилетели во второй половине дня. Когда наши ноги коснулись поверхности екатеринбургской земли, мы словно очутились на огромном живописном полотне: вокруг простирались бескрайние березовые рощи, по небу плыли облака — густые и объемные; художник, один из членов нашей делегации, не переставал восхищаться насыщенным серым цветом. И даже на четвертый день нашего пребывания в Екатеринбурге мы не переставали восхищаться облаками над ним. Откуда берется такая красота?
Улицы города словно переносят тебя в Китай пятидесятых-шестидесятых годов прошлого столетия. Здесь практически нет высоток, автобусы — такие же «гармошки», как и те, на которых мы ездили в детстве. «Гармошка» в центральной части автобуса скрипит при каждом повороте. Еще одним напоминанием служат зеленые насаждения по центру улиц, скверы и бульвары, одежда людей и дома, в которых они живут. Я подумала, что если бы какой-нибудь режиссер задумал снять фильм о Китае пятидесятых-шестидесятых годов, то ему всего лишь надо приехать с камерой в Екатеринбург. Правительство города пригласило нас посетить завод тяжелого машиностроения. О боже, он выглядел один в один с заводом по производству бумаги в городе Гуанчжоу, где я проходила производственную практику в средней школе. Даже кусты вдоль дороги, ведущей на завод, были похожи! И я вспомнила своего мастера-столяра. Этот завод тоже пропитан нашей историей, здесь когда-то учился Цзян Цзинго[59], и именно тут он познакомился со своей женой Фаиной Вахревой[60], а еще здесь учился председатель КНР — Цзян Цзэминь[61].
Тут я почувствовала некую абсурдность реальности. Каким образом место, в котором я никогда не бывала, внезапно оказалось таким же, как и город, в котором я выросла? И тут внезапно пришло озарение: после 1949 года Китай был отражением, «переизданием» Советского Союза. Политическая система, строительство городов, заводы тяжелого машиностроения — все это мы создавали по образцу СССР. Мы жили в скопированном, как бы в «желтокожем» Советском Союзе. И поэтому даже незнакомый город кажется таким родным и близким, словно возвращаешься в объятия матери. Это был неожиданный результат поездки, путешествие в Екатеринбург превратилось в «поиск корней».
Я сняла классический кадр: длинная бордовая деревянная скамейка в сквере, облупившаяся от старости. Никто на ней не сидит. Перед скамьей стоит еще более облупившийся автобус, он действительно древний, даже нам, выросшим среди таких же старых вещей, странно его видеть. Высоко над автобусом — разноцветные облака, он блестит под лучами заходящего солнца. Как раз в этот момент в передней части автобуса виден спящий на руле водитель. Мне знакома эта атмосфера города. При виде этой картины я поняла, почему сегодня моя душа не была потрясена, возбуждена и не испытывала подъема. Прошлое определяет наше настоящее. У меня даже появилось желание никуда не уезжать и остаться тут навсегда. По сравнению с шумными и оживленными большими современными городами мне больше по нраву такая провинциальная патриархальность. Ведь я знаю, что только такие мрачноватые и скучные места порождают раздумья.
Вечером в День города в центре был салют — над рекой Исеть, название которой можно перевести как «река, в которой много рыбы». Все горожане пришли на берег полюбоваться на него, поэтому, когда мы собрались домой, вокруг было море людей и пробки на дорогах. Несколько трамваев застряли посреди улицы, народ толкался, пытаясь в них влезть. И я снова вспомнила, как в детстве ходила в кино в ДК железнодорожников, а потом на трамвае номер один возвращалась домой. На улице точно так же негде было яблоку упасть, также стояли заблокированные трамваи, в которые также было не влезть, и я возвращалась домой пешком, продираясь сквозь потоки людей.
В августе по вечерам в Екатеринбурге прохладно, некоторые горожане даже надевают теплую одежду на меху. Я навсегда запомнила автобус в сумерках, лица людей в окошках с отсутствующим выражением и словно застывшим взглядом. Я как будто увидела себя сидящей среди них, и мой взгляд также ничего не выражал.
Владимир
Следующим пунктом назначения после Санкт-Петербурга стал Владимир. Я уверена, что девяноста процентам китайцев это название незнакомо. Почему? Да потому что знающим Россию китайцам незнакомы иные названия, кроме Москвы и Санкт-Петербурга. Это все равно что при упоминании Китая иностранцы назовут лишь Пекин или Шанхай.
Однако художникам название этого города знакомо. Они скажут: «Владимир? Знаем-знаем!» В России есть известная на весь мир школа живописи — Владимирская школа. Видите, все-таки есть связь с искусством!
Находясь во Владимире, ты понимаешь, почему именно здесь появилась Владимирская школа живописи с ее насыщенными красками и четкой композицией. Здесь ты оказываешься в атмосфере яркого цвета, прежде всего, — синего и белого. На фоне лазоревого неба возвышаются белоснежные каменные храмы. Именно они и монастыри представляют специфику Владимира. Белокаменные церкви высятся повсюду, просто возьми фотоаппарат и в любом уголке увидишь их — в центре и на окраине города, в поле и даже на воде. Один прекраснейший храм как раз находится посреди водной глади, во время экскурсии по церквям я купила фото с его изображением. Я была потрясена увиденным на этом фото. Храм высотой два с половиной этажа, но, несмотря на старость и белокаменные стены, покрытые пятнами, он по-прежнему восхищает людей. Посреди сверкающей поверхности реки, омывающей его со всех сторон, в лучах заходящего солнца на куполе сияет золотой православный крест. В тот момент я подумала, что это самое прекрасное место в России. Уникальное, спокойное, завораживающее.
Однако увидеть эту красоту нелегко. Сначала нужно ехать более часа по здешним полям, но скажу вам честно, это время не будет потрачено напрасно. За пятнадцать дней моего пребывания в России только здесь я прочувствовала всю широту русских полей — необъятных, спокойных, плодородных. А еще в небольшой березовой роще женщины продавали русские традиционные платки. На ощупь эти платки напоминали кашемир. Когда десять лет назад мой муж ездил в Россию, то привез мне такой темно-серый платок, мне он так нравился, что жалко было носить, и в итоге его поела моль. Пересекая эти поля на пути к тому храму, невольно вспомнились знакомые с детства русские народные песни. Эти знакомые мелодии строка за строкой прорастали в сердце с каждым шагом по русскому полю. Как давно у меня не было таких прекрасных ощущений!
В другом белокаменном храме одного монастыря я услышала самое восхитительное мужское пение. Этот храм был простой и без лишних украшений, и песня была тоже простая, но звучала так, словно пела сама природа — чисто и негромко, своей чистотой напоминая младенца. Пятеро священников в черных одеждах стояли в центре храма, один запевал, остальные подхватывали. Боже, я никогда не слышала такого чистого, без единого фальшивого звука, пения! Они исполняли религиозное произведение, и их голоса поднимались вверх, к куполу. Когда я стояла там, в такой атмосфере, у меня появилось ощущение, что рай должен быть именно таким.
Пушкин
Пушкин здесь повсюду. В Царскосельском парке — Пушкин, подпирающий голову рукой и погруженный в думы; в сквере в центре Санкт-Петербурга — Пушкин, взмахивающий правой рукой; на Арбате в Москве — худой и невысокий Пушкин со своей красавицей-женой. В блистательном XIX веке в России было множество деятелей искусства, но никто не смог сравниться с Пушкиным по значимости. Судя по всему, талант, пылкость, смелость, романтизм — это те качества, которые любят русские, и именно они соединились в личности Пушкина.
В детстве я часто переписывала от руки стихи Пушкина. Его произведения «Царское село» и «Моя родословная» я записывала в отдельную тетрадку с мягкой обложкой. А еще мне очень нравилась повесть «Станционный смотритель». Наше поколение выросло на русской литературе и музыке. И такое наше глубокое отношение русская молодежь вряд ли поймет: человек из другой страны, говорящий на ином языке и вообще азиат, принадлежащий к другой этнической группе, и так хорошо знает их культуру — это может показаться им чем-то абсурдным.
Я побывала в петербургском Зимнем дворце и в московском Кремле; я думала о том, что когда-то талантливый поэт жил среди этого сияющего великолепия. А ведь еще есть русский балет и русские красавицы. Дом Пушкина находился рядом с Зимним дворцом, и каждый день поэт проходил по блистательной Дворцовой площади. Интересно, каково это — жить в таком месте? Писать стихи и отправиться на дуэль ради женщины и чести, а потом, после смерти — повсюду твои статуи. Его жизнь навечно запечатлелась в его поэзии. В исторических материалах сказано, что прототипом Анны Карениной в одноименном романе Толстого стала дочь Пушкина. Дочь красавицы тоже выросла красавицей, но из-за того, что муж злоупотреблял алкоголем, лицо ее всегда было печально. Говорят, ее темперамент и меланхолия тронули Толстого, и она стала прототипом персонажа его романа.
Время течет, словно вода. Свет талантов XIX века окутывает нас, наши мысли, жизни, чувство прекрасного, а также наши горести и радости. «Свет» — так говорят оптимисты, пессимист же скажет «тень» либо «груз». Эти таланты всегда находятся перед нами, заставляя нас почтительно склонять головы, ощущая, что в нашей жизни и в жизни любимых людей чего-то не хватает. Так, например, перед лицом Толстого нам кажется, что наша жизнь недостаточно суровая, а перед Пушкиным — что в ней не хватает романтизма или любви, способной потрясти небо и землю. Сейчас русские кажутся грустными, и, должно быть, их грусть оправдана, ведь столько талантов довлеет над их головами, насмехаясь над их жизнью, которая оставляет желать лучшего.
Талант выбирается Богом, благодаря ему ты излучаешь свет, испытываешь страдания и погибаешь. Вспомним талантливого человека из нашей страны — А-Бина[62], а ведь ему даже памятник не поставили. Он был очень талантлив, а его «Луна над источником»[63] звучала словно голос самой природы. Не знаю, правильно ли так говорить. Обычно словами «звуки природы» мы описываем какие-то вещи, не относящиеся к этому грешному миру, но музыка А-Бина полна страданий, и поэтому я все равно считаю, что она — голос природы.