Казалось бы, в дне двадцать четыре часа, если начать в восемь, что у тебя целых четырнадцать часов, но по факту этого времени катастрофически не хватало. Дорога туда, дорога, обратно, поговорить, допросить, вновь поговорить. Кондрат, наверное, был единственным человеком, который жалел, что рабочий день такой короткий и за него ничего не успеваешь.
Так и здесь, пока он доехал до тюрьмы, пока прошёл охрану, прошла уйма времени, и вот он стоит напротив камеры, а на дворе уже день.
— Здравствуй, Шейна, вошёл он в промёрзшее помещение, температура которого была как в холодильнике. Такое ощущение, что никого не волновало, доживёт заключённый до суда или окончания срока или нет.
Девушка выглядело очень неважно. Ослабшая, со слезящимися глазами, ей едва хватало сил, чтобы сесть, давясь кашлем и собственными соплями. Судя по тому, какой она была красной, у Шейны ещё была и температура. Как бы болезнь не сделала всё раньше суда, хотя в её случае это могло быть избавлением.
— Здравствуйте, — просипела она не своим голосом. — Мистер Брилль?
Она будто не видела его.
— Ты меня не узнаёшь? — нахмурился он.
— Узнаю, — слабо пробормотала девушка. — Просто мне не хорошо, и я… мне плохо.
— Это видно. Как ты?
— Ещё держусь, — попыталась выдавить она улыбку. — Есть новости?
— Да. И тебе они не понравятся, — произнёс Кондрат, глядя на Шейну.
Но прочитать что-либо по лицу измождённого человека, которого ко всему прочему ещё и убивала болезнь, было невозможно.
Она просто молчала, глядя на него пустым взглядом, ожидая какого-нибудь продолжения.
— Я узнал, что графиня видела тебя и графа во время интимной близости на хозяйской кровати, произнёс он, продолжая следить за реакцией девушки, но та оставалась безучастна. Лишь тихо пробормотала:
— Значит, мне не показалось тогда…
— Почему ты мне не сказала?
— А что мне было сказать? — ответила она вопросом на вопрос.
— То, что ты спала с графом.
— Это что-нибудь бы изменило?
— Нет, но я бы хоть знал об этом. Потому что сейчас непонятно, что ещё ты недоговорила. Про мать, хотя ты знала, что я от неё, сейчас про графа. А что ещё? Какой-нибудь диалог, который ты укрыла?
Но Шейна лишь пожала плечами, то ли говоря, что в любом случае это ничего не изменило, то ли просто, что вот, как есть, так есть. Кондрату это не понравилось. Девушка больше не показывала никакой воли к жизни и сопротивлению. Тюрьма или болезнь, а может всё в купе полностью лишили её какой-либо воли к сопротивлению, будто она окончательно смирилась со своей участью.
— Как давно вы были вместе?
— Год. Или два, — пожала она плечами.
— Что ещё я не знаю?
— Не знаю, — негромко ответила Шейна.
— Что произошло? Из-за чего был весь сыр-бор, почему Хартергер был так раздражён в последнее время? Что произошло накануне его смерти?
— Я не знаю.
— Не ври мне, Шейна. Сейчас от этого зависит твоя жизнь. Я знаю, что у графини состоялся диалог перед самой смертью графа, они что-то обсуждали. Она хотела, чтобы он принял сторону её родственников. Которые поддерживают войну. Твоя мать хотела, чтобы он помог тем, кто является её противником. И мне лишь надо понять, чью конкретно сторону, каков был итог этого диалога. Согласился он или нет?
— Я не могу сказать.
— Но ты знаешь, о чём я, — заметил он. — Ты хочешь отсюда выбраться?
— Я уже не выберусь, — ответила она хрипло и закашлялась. — Суд состоится здесь и здесь же меня казнят.
— Но не если ты расскажешь мне что-нибудь, что поможет исправить ситуацию в корне.
— Я ничего не знаю, — ответила Шейна.
Кондрат смотрел на девушку, закутавшуюся в тряпьё, и чувствовал, то она знает гораздо больше, чем говорит. И почему-то не хочет, чтобы это стало достоянием общественности. Что-то, что может ударить по ведьма. По её матери.
Вывод напрашивался сам собой — если человек молчит, то он не хочет подставить другого. А если это так, то тот человек и повинен в случившемся. По крайней мере так подсказывала ему интуиция, так подсказывали логика и опыт. И искать ответ надо было в совершенно другом месте.
Он покинул тюрьму. Скоро сойдёт на нет, начнётся вечер и этот день будет утерян, а завтра у него были уже другие дела, Кондрат не мог разорваться. Поэтому оставалось лишь поговорить с Чуной и уже от неё узнать, что произошло в тот вечер.
Лита перехватил его по дороге, и задала всё тот же вопрос, что удалось выяснить.
— Немного. Но он подтвердила, у неё была связь с графом.
— Это нехорошо… Тогда я скажу Чуне, что ты хочешь поговорить с ней.
— Я думал, она занята и не может отвлекаться от дел, — заметил Кондрат.
— Думаю, ей придётся решить, что для неё приоритетнее, — ответила Лита, тоном намекая, что она постарается повлиять на свою подругу.
Так оно и было, когда Кондрат вернулся к себе в квартиру, там его уже жали обе ведьмы: Лита, которая опасливо переводила взгляд с Чуны на Кондрата, и, собственно, сама Чуна, которая предчувствуя плохие новости, была напряжена.
— Что случилось? Лита сказала, что это что-то серьёзное, взволнованно произнесла она, не успел Кондрат даже дверь закрыть.
— Потише, — поморщился он. Не хватало, чтобы кто-то из соседей услышал их.
— Что происходит?
— Как давно ты виделась с графом? Только честно. У вас накануне была встреча?
Она напряжённо кивнула.
— О чём вы говорили?
— Я пыталась вновь его убедить встать на нашу сторону.
— Вы поссорились?
— У нас вышел… напряжённый диалог.
— Вы поссорились? — повторил Кондрат.
— Мы не сорились. Но он был в корне не согласен со мной, — ответила Чуна раздражённо. — Говорил, что не будет примыкать к какому-либо лагерю, и это вообще не его забота. Я сказала, что он трус, и спрятался с головой в землю, лишь бы придерживаться своего мнимого нейтралитета.
— Ему это не понравилось.
— Никому не понравится.
— И ты ушла.
— Да, не стала доводить всё до ссоры, — кивнула она.
И получается, что с ним сначала поговорила Чуна, потом поговорила жена, каждая пыталась перетащить его на свою сторону. А потом его убили, и во всём обвинили Шейну. Кто-то из этих двух и решил его судьбу. Вопрос лишь в том, чью сторону он принял, за что другой пришлось принять меры.
— Я поговорил с женой графа, а потом и с Шейной, и выяснил один неприятный факт, — произнёс Кондрат, наливая себе кофе, но краем глаза наблюдая за Чуной. Лита рядом напряглась, поняв, что он собирается сказать. — Шейна имела интимную связь с графом Хартергером.
Стало тихо. Только журчание кофе, которое Кондрат наливал себе, да и своим гостьям, разносилось по квартире, которая в одно мгновение стала будто пустой.
— Откуда ты знаешь? — хрипло спросила Чуна.
— Графиня сказала. Она видела их во время этого действа. И Шейна подтвердила, — добавил он, опережая Чуну, которая уже пыталась найти тысячи причин, почему это неправда.
— Она… она не стала бы…
— Стала бы. И сделала. Год или два, если я не ошибаюсь, однако что-то мне подсказывает, что это длилось гораздо больше произнёс он, попивая кофе и наблюдая с кухни за женщиной.
— Нет… нет-нет-нет… — она, казалось, была готова схватиться за голову, продолжая бормотать. — Не может быть, этого просто не может быть, это всё ложь…
— Чунь, — встала рядом Лита, положив ей руку на плечо и пытаясь заглянуть в лицо.
— Нет, Гейр бы не стал… Шейна… она бы…
Плохие мысли прокрались Кондрату в голову, глядя на её отрицание. Кое-какие мерзки и очень тёмные догадки такого отрицания женщины, которая не могла не понимать, что её дочь уже давно не ребёнок. А вот Лита не понимала.
— Ну она уже взрослая девушка, мы все такими были же, дурили, иногда и с теми, с кем не надо. Ну случилось, да и ладно, что убиваться?
С лица той вообще все краски схлынули, будто она мгновенно обескровилась.
— Ты не понимаешь, Литян… — выдохнула Чуна, посмотрев на неё ошарашенными, даже слегка безумными глазами. — Он же её отец…
И всё.
Если до этого всё и так было скверно, здесь можно было сказать…
— Приехали…
Кондрат и сказал. Лучше здесь не скажешь. Иногда он даже гордился тем, как точно может описать ситуацию.
Теперь все трое просто стояли и пытались осмыслить происходящее. Хотя Кондрат справился с этим лучше всех, так как уже в начале понял, куда всё клонится.
Такое ведь не было в новинку, в средневековье подобное встречалась и не сказать, что редка, а в некоторых местах и часто. А здесь в некоторых моментах они не сказать, что прямо-таки далеко ушли. Однако, видимо, для их устоев такое всё равно считалось чем-то за грань выходящим.
К тому же его не отпускала мысль, почему она самому графу не сказала.
— Вот ведьминское дерьмо… — пробормотала Лита, схватившись за голову. — Твою же мать…
Её руки перекочевали на лицо, прикрыв половину, будто она пыталась зажать себе рот. Глаза ведьмы, казалось, сейчас выскочат из глазниц.
— Котелок мне в задницу… — продолжала она выдавать ведьминские ругательства.
А Кондрат наблюдал и молчал, ожидая, когда их обеих чуть-чуть отпустит.
— Как же так… — бормотала Чуна. — Это… это ведь…
— Метлой по голове… — вторила ей Лита.
— Я могу задать вопрос? — нарушил он их безумную идиллию. Чуна медленно подняла взгляд. — Почему ты самому графу об этом не сказала? Что она его дочь.
— Что?..
— Дочь. Шейна. Почему ты не сказала Хартергеру, что она его дочь? — повторил он медленно, пытаясь донести до её мозга информацию.
— Я… я не хотела…
— Я уже это понял, но почему?
— Он её отец… — продолжала та бормотать.
— И он не знал об этом. Почему ты не сказала ему?
— Потому что… он… её отец…
Пришлось Кондрату складывать самому два плюс два.
— Ты боялась, что, если он узнает, что она его дочь, то он может забрать у тебя Шейну, — произнёс он.
— Она ведь моя дочь…