— Вы очень стойко переживаете утрату, — заметила Дайлин.
— Стойко? Вы хотели сказать, смирилась, — улыбнулась она. — Такую утрату не пережить, можно лишь смириться и надеяться, что однажды, когда боги позовут, я отправлюсь туда и вновь встречусь со своими детьми. Этим и живу, надеясь, что однажды встречусь с ними.
— Понятно… — протянул Кондрат. — Вы точно знаете, где ваши сыновья воевали?
— Да, оба прошли через мои руки, — кивнула она, взглянув на свои ладони. Её взгляд потускнел. — Такое не забудешь. Наш госпиталь… он принимал большую часть южного фронта. Многие попросту не добирались до нас, а кто добирался, как минимум половина выживала. Страшное время. И ещё страшнее однажды увидеть, как перед тобой оказываются твои собственные дети. Мне, наверное, повезло, ведь я смогла попрощаться с ними. Другие были лишены этого.
— Значит, вы, возможно, слышали что-нибудь о штурме высоты семь и семь? — спросил Кондрат.
— Кто о ней не слышал… — протянула женщина.
Кажется, разговор с ними её изрядно измотал. Не сам разговор, а воспоминания, которые они принесли. С каждым словом она будто чахла, лишалась красок и становилась всё больше похожей на тех, кого они уже успел обойти. Её голос лишался какой-либо жизни, будто затухающая свеча.
— Можете что-либо рассказать об этом?
— Нечего рассказывать, господин сыщик. Мы приняли многих с того места. Наверное, самая горячая точка за всю войну была. Никогда не видела столько потерь.
— Вы знаете, кто командовал той ротой, что штурмовала ту высоту?
— Какой-то тупой капитан, если я не ошибаюсь. Я не знаю, как его звали, но ему желали смерти все врачи.
— Все врачи?
— Когда ты видишь столько раненных мальчишек, кричащих от боли или смирившихся с тем, что они уже никогда не вернутся домой, и попросту ничем не можешь им помочь, потому что банально не хватает ни бинтов, ни обеззараживающих средств или даже обезболивающих, чтобы унять их страдания, любой может свихнуться. Это было страшно, это было больно, хотелось выть от бессилия, что ты попросту ничем не можешь им помочь, а они… они смотрят на тебя глазами, ещё в которых есть надежда. Надежда, что их спасут… Ты можешь сойти с ума. Понимаете?
Кондрат медленно кивнул.
— Я иногда до сих пор просыпаюсь по ночам, и мне кажется, что я слышу крики. Что чувствую этот тяжёлый запах крови, старых бинтов и сладковатый аромат гниющих ран…
— Что бы вы сказали, если бы узнали, что тот капитан был убит?
Женщина испытала искреннее удивление. Казалось, что на её ставшем за время разговора безжизненном лице появились краски. И, что более удивительно, на губах появилась улыбка.
— Значит, до него добрались…
— Вы знаете, кто?
— Откуда же? — пожала она плечами.
— Я должна напомнить, что сокрытие информации, которое может помочь в поимке преступника, может считаться, как препятствование расследованию или даже квалифицироваться, как соучастие, — с угрозой в голосе произнесла Дайлин.
Но женщина взглянула на неё с улыбкой. Уставшей и… снисходительной?
— Думаете, что мать, которая потеряла двух детей, это действительно напугает?
— Вы должны понимать…
— Что меня могут посадить? Пожалуйста, я не боюсь. Но вы там не были, и никто палец о палец не стукнул, чтобы призвать к ответу наших бездарных командиров, которые погубили столько людей. Их просто наградили и повысили, будто так и должно быть. Но стило кому-то взять всё в свои руки и восстановить справедливость, как вы сразу все спохватились. Это бы выглядело мерзко, если не так грустно, — вздохнула женщина.
— Это не выход, убивать теперь людей, — пыталась настоять на своём Дайлин.
— Не вам осуждать тех, кто прошёл через тот кошмар, мисс. Это война, для некоторых она не закончилась. И если убийство парочки подонков, прятавшихся за спиной наших детей, поможет кому-нибудь обрести покой, то пусть так оно и будет. И я не буду никак этому мешать.
Дайлин беспомощно взглянула на Кондрата, а тот… молчал. Молчал и сидел, будто пропуская мимо весь разговор. Женщина перевела взгляд на Кондрата и ободряюще улыбнулась, будто понимала его лучше напарницы. А может так оно и было. Но продолжить они не успели, так как в этот момент послышался звук ключа в замке, и в комнату вошли трое с сумками.
Мужчина, ровесник женщины, и двое подростков, мальчик и девочка лет так четырнадцати.
Они с удивлением уставились на двух сыщиков, переводя взгляд с них на мать, после чего мальчишка даже как-то воинственно спросил:
— Мама, кто это?
— Это господа сыщики, — улыбнулась она. — Расследуют важное дело. Идите, раскладывайте продукты, я скоро приготовлю обед.
— Дорогая… — начал было мужчина, но та перебила его.
— Всё в порядке, идите. Мы сейчас закончим.
Те ещё пару секунд смотрели на гостей с подозрением, после чего удалились на кухню. Кондрат проводил их взглядом.
— У вас есть дети? — спросил он.
— Удивлены?
— В документах не отмечено, что у вас есть дети или вы кого-то усыновляли.
— Ох уж эти бумажки, — отмахнулась она. — Чтобы дети стали тебе родными, не обязательно, чтобы они были тебе родными. Девочка, сиротка, Мы нашли её на улице. Мальчик остался от брата моего мужа. Мать спилась и умерла, отец погиб в результате несчастного случая. Теперь они наши дети.
— Вы должны были зарегистрировать их, — строго сказала Дайлин.
— Так арестуйте меня, — положила она руки на стол.
— Думаю, на этом можно закончить, — произнёс Кондрат, вставая. — Не будем больше беспокоить вас.
Дайлин хотела возразить, Кондрат буквально видел, что она уже готова что-то сказать, но он настойчиво подтолкнул её в бок к выходу. То, что они хотели узнать, уже узнали.
Многое встало стало понятно. Сначала Кондрату показалось странным поведение матери, какое-то умиротворённое, спокойное. Он даже было подумал, что это их убийца, который, свершим месть, нашёл наконец в душе покой. Но теперь, с приходом детей всё встало на свои места. Когда у тебя есть, ради кого двигаться дальше, кого оберегать и растить, жизнь… Нет, она не станет прежней, однако приобретает смысл, наполняется вновь любовью и заботой.
Вряд ли миссис Ларгус забудет про сыновей или это как-то уменьшит её боль, когда она будет бросать взгляды на портреты родных детей, но теперь, с появлением детских голосов, она вновь могла двигаться дальше. Быть живой, как выразилась графиня. И не понятно, кто кого спас на самом деле — они детей или же дети этих людей.
Более того, они кое-что узнали.
— Почему ты не поддержал меня? — спросила Дайлин, слегка надув губы, когда они вышли на улицу.
— Что?
— Когда я пыталась её прижать, почему ты не воспользовался своим очарованием и не помог? Ты будто в ступор впал, — взглянула она на него серьёзно.
— Прости, задумался.
— Задумался… Ладно, — вдохнула она уже с более миролюбивым видом. — Что скажешь, выглядит подозрительно, будто наш кандидат.
— Не она, — сразу ответил Кондрат.
— А по мне вполне. Хотя, когда она упомянула о больнице, где каждый желал смерти тому начальнику… Думаешь, кто-то из врачей?
— Думаю, что это вполне возможно.
Когда все говорят о солдатах, ведь никто не вспоминает о врачах. Да, есть такое, как адаптация, когда, глядя на следующего пациента, ты видишь не человека, который страдает от боли и мучается, а просто работу, ещё одну работу, которую надо выполнить. Так спасается психика, так она пытается защитить себя, потому что каждому человеку сочувствовать никакого врача не хватит. И в глазах врачей в итоге люди становятся просто ещё одной работой. Так справляется психика. Так работает везде, даже у сыщиков.
Но если таких пациентов много? Когда ты раз за разом пытаешься и не можешь спасти молодых парней, которые умирают у тебя на руках? Когда ты смотришь в коридор, который завален телами таких же несчастных? Сможет ли та броня, которая защищает твою психику, выдержать такой напор? Не сломаться?
Как человек, который раскрывал разные дела, Кондрат мог с уверенностью сказать, что иногда бывают дела, которые так или иначе пробивают тебя. Особенно, когда это дети или что-то сделанное с особой жестокостью. Почему у врачей не может быть так же?
Кто-то, кто там работал и видел этот нескончаемый поток солдат, просто не выдержал, поехал крышей и решил однажды отомстить тем, кто допустил такое. И такой случай потом представился.
— Поднимем всех врачей из той третей больницы, — решила Дайлин. — Уверена, что это будет гораздо легче, чем искать солдат. Будем обходить оставшихся в списке?
— Да, обойдём и переключимся на них.
— А что насчёт женщины? — кивнула она за спину.
— Думаю, что её можно пробить по архивам, но вряд ли что-то найдём. Она выглядит живой на фоне остальных, потому что у неё есть дети, за которыми она может ухаживать. Это заставляет её жить дальше и испытывать то, что она, казалось, потеряла. Отсюда и её странное для той, кто потеряла обоих сыновей поведение.
— Я бы ещё и мужа проверила, — добавила Дайлин. — На всякий случай.
— Проверим.
Теперь список подозреваемых расширился. К нему добавились и врачи. Даже можно было точно сказать, какие именно могли быть в этом замешаны, что облегчало их задачу. Может они и ошиблись с выводами, однако это всё равно дало свои результаты.
Вернувшись в специальную службу, первым делом они подали запрос по той самой третей больнице. Учитывая реакцию миссис Ларгус, скорее всего, она знала убийцу или, по крайней мере, догадывалась, а значит могла быть с ним знакома, и в довесок к её дому отправили человека, который должен был следить за ней. Конечно, можно было пробовать колоть её дальше, но человек, переживший то же самое, что она вряд ли выдаст что-то, если только не под усиленным допросом, противником которого Кондрат был. Да и было бы странно пытать женщину, которая и так пережила многое.
Поэтому первыми под подозрение попадали именно работники отделение экстренной травматологии и хирургии, где та работала. Круг сужался.