Ладно, это не самое главное…
Его интересовал протокол допроса самой девушки. Их было сразу два, обычный и тот, что усиленный, на котором стояла пометка. То есть, из второго всю информацию можно было делить на два в действительности и ориентироваться на неё не стоило. Там девушка скажет вообще всё, что угодно.
И так, если отталкиваться от первого допроса, то в ту ночь девушка спала, но проснулась от какого-то грохота, словно кто-то всем телом влетел в стену. На вопрос, как она услышала это через сон, девушка ответила, что очень чутко спит. После грохота она вышла в коридор и увидела облокотившегося на стену графа Хартергера. Она подбежала к нему и увидела, что у того из живота торчит нож, который она и выдернула, отбросив в сторону. С медициной девушка знакома была явно плохо…
Как бы то ни было, она пыталась оказать ему помощь, зажав рану на шее, но тот истёк кровью. На вопрос, почему она сама была в крови, Шейна Эбигейл ответила, что, умирая, он хватался за неё, что-то пытаясь сказать, прежде чем окончательно испустил дух. И именно в этот момент её и застали слуги.
Что касается слуг, то услышал грохот ещё и ночной слуга, который должен был ждать вызова хозяина ночью, если тому что-то потребуется. Он то и услышал грохот, после чего быстро поднялся наверх и увидел девушку над убитым графом всю в крови, будто тот пытался ей сопротивляться, а рядом нож.
Да, ситуация выглядела подозрительно, но почему все решили на девушку?
Ну для начала допрос под пытками — она действительно во всём призналась на втором часу, мотивировав свой поступок тем, что тот её изнасиловал. Во-вторых, ещё до её допроса в огонь подлили масла слова других слуг, который слышали какой-то шум из её комнаты, а потом оттуда вышел весь взлохмаченный Хартергер. После этого девушка выглядела очень подавленной, дёрганной и нервной, постоянно оглядываясь по сторонам. Всячески избегала графа всеми возможными способами, и многие предполагали, что после того, как она отвергла его ухаживания, граф взял силой то, что хотел получить с согласия.
Увидь, конечно, Кондрат такое своими глазами, тоже бы предположил самое страшное. При этом на вопросы сыщиков, что же произошло в комнате, она отвечала гробовым молчанием, не спеша рассказать всё как есть, пока её не стали допрашивать усиленно. И получается нож с отпечатками пальцев, свидетель, который увидел её рядом с графом в его последние секунды жизни, и собственное признание девушки.
Да только в протоколе не говорилась, какие версии она под пытками ещё выдавала. Кондрат знал, что всё можно подогнать, и не было гарантий, что её не заставили дать самые правдоподобные показания из всех, что были.
К тому же смерть защитника Императорского двора? Когда речь заходит о подобных людях и в подобных, как сейчас, ситуациях, то ни о каких случайностях речи идти не может. Кондрат хорошо помнил разговор с незнакомцем в карете. Хорошо помнил, что тот ему сказал, прежде чем высади у дома. И смерть защитника императорского двора отлично укладывалась в эту картину.
Вопрос лишь в том, кому верить — версии следствия или версии, которая до сих пор иногда звучала в его голове. Переворот. Переворот, который преследует одну единственную цель, отвечая на вопрос — император или империя.
В документах, которые передали Кондрату сыщики, ничего интересного тоже не нашлось. Повторы допросов, повторы опроса свидетелей. Когда знаешь, какую теорию строить, можно даже в голову опрашиваемому вложить, что ты хочешь услышать, да так, что тот сам будет верить в этом. А в данном случае, что девушка виновата. Но для начала, чтобы понять, кто есть кто, требовалось ещё раз опросить всех слух и жену графа, чтобы не было никаких недосказанностей.
Дайлин на месте не оказалось. Со слов других, она ушла, не сообщив остальным, куда направляется. Скорее всего, пошла добывать информацию на остальных убитых, какие-нибудь слухи, секреты или подозрительные телодвижения, что они совершали при жизни и могли привлечь тем самым убийцу. Что ж, она уже большая девочка, может сама решать, что ей делать. В конце концов, она же сыщик.
А вот Кондрат собирался съездить в тюрьму. Он ни разу ещё не был там, как-то не приходилось, так как всех подозреваемых обычно доставляли сюда, в подземелья специальной службы, а там, в тюрьме ублюдки уже ждали своего наказания. Видимо, девушке действительно недолго осталось, раз её туда перевели.
Тюрем было две: одна за городом и одна в городе в самом центре под одной из стен дворца глубоко под землёй, куда никогда не проникал солнечный свет. И как раз-таки под стену свозились те, кто больше никогда не покинет её застенок. Враги, которых по какой-то причине не убили, но и дать существовать в спокойствии не могут.
Поэтому девушку держали в тюрьме за границей города. Та представляла из себя большой каменный короб с небольшими бойницами. Стен не было, но были рвы, на другом конце которых караулил возвели два ряда частокола, между которыми всё затыкали кольями. Система безопасности не самая продвинутая, но для обычных преступников вполне себе сойдёт.
Кондрата встретили прямо у частокола на пропускном пункте.
— Кондрат Брилль, специальная служба расследований, пришёл увидеться с Шейной Эбигейл, — произнёс он, когда его спросили о цели визита.
Чтобы получить разрешение на вход, потребовалось подождать минут двадцать. За это время гонец сбегал в тюрьму-крепость и вернулся обратно с разрешением, по которому Кондрата впустили внутрь.
Внутри тюрьма выглядела ещё хуже, чем снаружи. Сложенная из крупного серого булыжника, она была тёмной и холодной, неприветливой, как сырой склеп, по которому гулял промозглый ветер. Ему она напоминала пещеру, в которую заходят, но уже не выходят обратно. Кондрат слышал завывающий в коридорах осенний ветер, который пробирал его даже в пальто. Но ещё хуже, иногда ветер приносил гул, в котором можно было распознать голоса, будто эхо давно мёртвых людей.
— Вы к… — пробормотал ещё один охранник на пропускном посту, переворачивая страницы журнала.
— К Шейне Эбигейл.
— Шейна Эбигейл… Шейной Эбигейл… он смертник, сидит временно или под следствием?
— Под следствием.
— Под следствием… ага… Так, нашёл, — кивнул он и повернулся к напарнику. — Камера тринадцать в четвёртом. Отведёшь его?
Так в сопровождении другого охранника Кондрат отправился по пустым коридорам. Надо сказать, что, как и освещения, здесь было мало охраны в самой тюрьме и ещё меньше здесь было источников тепла. Когда они проходили через один из блоков, Кондрату, если этак так можно было выразиться, улыбнулась удача взглянуть на местные камеры.
Небольшое помещение, где-то три на два с одной несчастной деревянной кроватью, хлипким пледом и бойницей, которую почти везде заключённые пытались заткнуть, чтобы хоть как-то сохранить внутри тепло. Кондрат не удивился бы, узнай, что люди здесь долго не живут, и умирают от воспаления лёгких.
И помещение, в котором содержалась девушка, мало отличалось от остальных. Такая же заткнутая бойница, такая же камера из голого камня с деревянной кроватью и несчастным куском пледа, который хоть как-то давал надежду сохранить тепло. И всё это за толстыми решётками. Странно, что ведьмы не могут сюда попасть, но, видимо, есть какой-то подвох.
— Шейна Эбигейл? — позвал Кондрат.
Куча тряпья на кровати, которая по факту была доской, шевельнулась. Волосы, грязные настолько, что их невозможно было отличить от грязного пледа, но такие же кучерявые, как у матери слегка раздвинулись, как шторки, показывая запачканное и затравленное лицо.
Она не произнесла ни слова, но в этих запуганных, как у зверя глазах читался вопрос, на который Кондрат был готов ответить.
Глава 4
— Оставьте нас, — махнул рукой Кондрат, даже не взглянув на охранника.
За почти год, проведённый здесь, он понял, что иногда подобное пренебрежение действует в разы лучше, чем вежливость. Будто люди, привыкшие к такому отношению, воспринимали остальных как минимум, как чудаков.
Охранник на входе замялся.
— Я не могу…
— Можешь. Оставь нас. Это дело государственной важности не для твоих ушей, — жёстко отчеканил Кондрат, бросив тяжёлый взгляд через плечо. Его глаза блеснули в свете факелов. Охраннику это было достаточно. Он просто кивнул и ушёл, бросив напоследок что-то вроде «позовёте, как закончите».
Они остались вдвоём. Кондрат пробежался взглядом по девушке, терявшейся в тряпье, после чего окинул им помещение. Неровные, выпуклые и шершавые камни поблёскивали в некоторых местах сыростью. В самом углу была небольшая дырка, функция которой при отсутствующем ведре была очевидна. Даже похоже, чем тюрьмы его страны.
Девушка села на той доске, что считалась кроватью, кутаясь в плед села, глядя на него, словно из сугроба, затравленным взглядом.
— Шейна Эбигейл, я правильно понимаю? — спросил он, стараясь говорить мягче.
Девушка медленно кивнула.
— Отлично. Я Кондрат Брилль, сыщик специальной службы расследований, я хочу с тобой поговорить по поводу того, что произошло в поместье. Но для начала давай-ка кое-что проясним.
Девушка ещё раз кивнула, но теперь осторожнее, прижавшись к стене, будто пытаясь максимально разорвать между ними. Судя по лицу, по её опухшему глазу, который был практически полностью закрыт, кривому носу и раздутым губам, били её не раз.
— Ты — Шейна Эбигейл. Твоя мать — Чуна-лейка-воки или просто Чуна, так?
Её глаза, до этого обречённые и безжизненные, округлились. И в первый раз Кондрат услышал голос девушки. Хриплый, тихий, измождённый, но с крохотной капелькой надежды, которая зажглась в этом измождённом теле.
— Чуналейявоки, — тихо произнесла она. — Откуда вы знаете это имя?
— Оттуда, откуда я пришёл, — ответил он спокойно, после чего выглянул в коридор. Нет, пусто, никто не подслушивает, можно продолжать. — Это твоя мать, так?
— Да… — хрипло ответила девушка и на её глазах появились слёзы, перемешанные с надеждой. — Она послала вас? Вы вытащите меня отсюда?