Шейна кивнула.
— Я… я поняла… да, я поняла, мне кое-что известно… — прохрипела она. — Я расскажу это завтра…
— Вот и отлично, — кивнул Кондрат. — Я не веду твоё дело и мне знать всё это не обязательно, но им будет очень интересно услышать о других твоих сообщниках.
— Спасибо…
Кондрат встал и направился к выходу. Дело было сделано, он даже мог успеть забрать Вайрина из того заведения и найти место получше. И он уже был в дверях камеры, когда внезапно остановился, словно налетел на невидимую стену. Внезапно его голову, как пуля, пронзила одна интересная мысль, буквально гениальная своей простотой и очевидностью.
— Шейна, — негромко произнёс он, обернувшись через плечо.
— Да? — взглянула она на него.
— Ты любишь свою мать?
— Да, очень.
— Насколько сильно? — обернулся Кондрат.
— Она для меня многое значит, ведь она моя мама, — ответила девушка, пытаясь подавить кашель. — Я её очень сильно люблю.
— Настолько, что могла бы и попытаться защитить её, не так ли? — спросил Кондрат негромко.
Шейна смотрела, и её взгляд стал испуганным, как у ребёнка. Хотя она и была ребёнком, который оказался однажды не в том месте и не в то время. Который, как и любой другой ребёнок, любил маму, и скажи кто-то что-то плохое про неё, мог бы полезть в драку.
Кондрат шагнул обратно в камеру.
— Буквально час назад я был в одном заведении со своим другом, Шейна, и он обронил одну интересную фразу. Он сказал, что я слишком глубоко копаю и иногда вещи куда проще, чем кажутся. И я сейчас подумал, а не всё ли проще чем кажется?
— Я… я не понимаю, о чём вы… — отодвинулась девушка на своей койке в самый угол.
— Честно говоря, я тоже, — пробормотал Кондрат в ответ, тяжело вздохнув. — Но ты ведь обманывала меня и до этого, верно? Насчёт графа Хартергера, насчёт своей матери…
— Я просто недоговаривала, потому что не хотела подставлять её, — слезливо ответила девушка.
— И ты могла не договорить мне ещё кое-что очень важное, верно?
Она не ответила.
Кондра навис прямо над испуганной девушкой. В его голове уже бушевал шторм, мысли вертелись и внезапно в них можно было разглядеть определённый порядок, картину, которая становилась тем чётче, чем больше Кондрат думал над этим.
— Просто я подумал, Шейна вот о чём. Ты ведь попала к графу достаточно давно, не так ли? Семь лет — это очень долгий срок. Можно влюбиться в графа, понять его, как человека, знать, что он любит, что не выносит, и на что может пойти. Ты ведь любила его, спала с ним, ждала каждого вечера, когда вы снова окажитесь наедине…
— Это разве преступление? — спросила она, шмыгнув носом.
— Нет, не преступление. Ты напоминала ему Чуну, которую он любил. Вы действительно похожи, и легко было представить вместо неё тебя. Возможно, ты это понимала, но тебе было приятно обманывать себя, что он любит тебя, а не тот образ, который ты сохранила от матери. А ещё у него была жена, добрая и чуткая женщина, твоя соперница, которая тем не менее никак не препятствовала вам. Она предпочитала нейтралитет, который подразумевает игнорирование. Мир сохранялся нейтралитетом, и всех всё устраивало. Но что пошло не так, Шейна, что вдруг изменилось? Или правильнее спросить, когда всё изменилось?
— Когда… когда моя мама пришла к нему в дом…
— И ты знала, зачем она пришла, не так ли? — спросил Кондрат.
— Я… я догадывалась… — пролепетала Шейна.
— Догадывалась. Ты слышала их ссоры и споры, не так ли? Скорее всего, слышала, потому что эти споры слышали все, но не могли понять, с кем он спорит. А ты знала. И догадывалась, о чём идёт речь. Чуна хотела помощи от него, он не хотел вмешиваться. И это приводило к тому, что она уходила злой, а он ходил раздражённым, так как его явно гложила ситуация. А однажды подобная сцена произошла прямо перед твоим носом. Ты не догадывалась, ты знала, что происходит. И не могла выбрать сторону. Мать тебе была дорога, но и его ты любила. И тем не менее ты начала сторониться его. Я думал, почему?
— Не хотела попадаться ему на глаза…
— Или не могла разорваться. Возможно, ты кое-что услышала в том споре, который произошёл перед тобой. Хартергер пригрозил ей, может сказал, что, если она ещё раз здесь появится, то он может сообщить куда надо. И тогда ты стала держаться от него подальше, потому что не знала, кого выбрать. Мать остаётся матерью даже в такой ситуации, а Хартергера ты любила. А потом всё изменилось. В одной мгновение. Я заметил, — Кондрат окинул взглядом камеру, — что в поместье достаточно хорошая слышимость. Иногда, находясь в правильном месте и в правильное время можно было подслушать разговор. И ты услышала разговор. Разговор Гейра Хартергера с его женой, Менессой Хартергер.
Шейна больше не смотрела на Кондрата. Она закуталась в свои рванные покрывала и плакала. Это было достаточно, чтобы понять всё.
— Это случилось накануне убийства сразу после того, как твоя мать встречалась с ним накануне убийства и пыталась его убедить принять его сторону. Разговор вышел очень напряжённым и ей пришлось уйти. Я предположу, что в тот момент она довела его окончательно. Но ничего не закончилось, так как к нему пришла его жена. Я знаю, когда человек на кого-то зол, на него легко повлиять, легко настропалить правильными словами против тех, с кем у него вышел разлад. И кто, как не жена могла бы подобрать правильные слова, поддержать и подсказать верный путь. А заодно предложить покончить с теми, кто его уговаривал. Может порвать с ними все контакты, но куда вероятнее сдать их. Подставить и поймать. Своей настойчивостью твоя мать заставила его выбрать в тот вечер другую сторону. Но у той беседы был и третий слушатель, случайный.
И Кондрат посмотрел на Шейну. Каждое слово было ещё одной ниткой, которой окончательно сшивалось её дело. И он не знал, что теперь чувствовал. До этого он испытывал определённое раздражение из-за того, что не может ничего сделать, и жалость к этой девушке, а теперь…
— Ты услышала разговор графа с женой. Ты услышала, как та предложила сдать тех, кто на него давит, и он согласился. Хотела занести чай или шла в свою комнату, но услышала их диалог. Он согласился сдать твою мать, для которой всё было бы кончено, явись она в его дом, а она явилась бы рано или поздно. Ты поняла, что не сейчас, так завтра он может всё рассказать, и тогда… Тогда повторится история других ведьм, которых ловила до этого империя, а она с ними справляться успела. И тогда ты взяла нож, возможно, взяла его с кухни или с комнаты обслуги, куда иногда ставили посуду слуги, чтобы не нести на первый, зашла за угол и стала ждать. Граф вышел, и ты набросилась на него спины и убила. Ты любила его, но мать любила больше, и не могла простить его предательства.
Повисла пауза. Можно было услышать, как кашляют другие заключённые и как тихо плачет Шейна напротив него, завернувшись в тряпьё. Но против правды не попрёшь.
— Шейна, это ты убила графа, — произнёс он негромко.
И девушка кивнула. Это было даже видно сквозь плед, в который она завернулась. Но словно точку в этом деле, она произнесла сама.
— Да…
Он всё это время искал убийцу, но сыщики были правы. Графа убила служанка. Всё очевидное просто, как сказал Вайрин, и не надо глубоко копать. Да, они сделали свои выводы на ложных данных, в которые сами и поверили, и тем не менее они были правы. А Кондрат ошибся. И теперь чувствовал себя дураком, хотя сейчас он испытывал жалость, которая боролась с принципами.
— Я… не хотела, чтобы так вышло… — прошептала хрипло Шейна. — Но моя мама… он собирался её заманить и сдать… Эта… эта стерва подговорила его, убедила, что так будет правильнее…
— И ты решила защитить мать.
— У меня не было выбора… — ревела она. — Я любила его, а он… он предал меня… предал нас…
— Почему ты не сказала мне сразу? Почему не призналась?
— Я не хочу умирать… — разрыдалась она.
Никто не хочет умирать. Как бы ему не было жалко её, Шейна Эбигейл была убийцей, и теперь это было доказано без всякий сказок про верность. И правоту его версии она подтвердила сама, признавшись. Больше его здесь ничего не держало.
Не обернувшись, Кондрат вышел из камеры и не громко произнёс:
— Прощай, Шейна.
Он сделал всё что мог, но каждого так или иначе постигает своё наказание. Было ли Кондрату от этого легче? Ни капельки. Он видел ситуацию полностью, он понимал каждого из них, от Хартергера до Шейны, но это не могло исправить ни ситуацию, ни итог — она виновна и понесёт своё наказание, если никто не вмешается. Другой вопрос, что теперь он знал о план ведьм, и это автоматически делало его соучастником, если он ничего не предпримет. А что он мог предпринять? Сдать их? Или предупредить? Будь ситуация иная, он бы без зазрения совести сделал это, но сейчас…
Чувства. Чувства мешают расследованию. Никогда нельзя привязываться ни к подозреваемому, ни к потерпевшему. А он настолько верил в то, что она невиновна, что теперь признать обратное было сложно. Сложно сказать измученной напуганной девушке, что она должна получить то, что заслужила, хотя совершенно другое чувство, его внутренние принципы именно это и требовали.
Возможно, именно сейчас он бы не отказался напить и забыть этот эпизод, как страшный сон, но просто закрыть глаза Кондрат тоже не мог.
Пусть Вайрин и ждал его в том заведении, но вряд ли ему будет там скучно, если он задержится ещё на часок. Специальная служба расследований как раз заканчивала работу, и он успевал застать сыщиков, ведущих дело Шейны на месте. Так оно и получилось, они даже не собирались ещё, когда Кондрат вошёл в зал. Кто-то встретил его скупыми приветствиями, кто-то поздравил его с выздоровлением, но всё внимание было сейчас сосредоточено на этих двоих. Требовался повод, чтобы с ними заговорить, и у Кондрата он был.
— С выздоровлением, — буркнул Пайк, тот, что был поспокойнее, даже не подняв взгляда, когда тот подошёл к столу.
— Спасибо. Я вернуть документы.