Джеймс и сам не заметил, что сжимает руку Андриэля в своих.
— Ты только очнись, и я больше не повторю ошибки. Очнись, Андриэль, ты сильный, ты можешь. Я же знаю. Я верю в тебя. Рикас верит в тебя. Возвращайся к нам. Возвращайся.
На секунду Джеймсу показалось, что пальцы Андриэля дрогнули, и тот попытался сжать его руку. Но это было лишь мгновение.
Николас сидел за столом и задумчиво крутил в пальцах бокал. От своего сыночка он такой силы не ожидал. Этот выродок посмел когда-то перечить отцу, отказался бежать в Анталию, а ведь ему тогда всего-то стукнуло десять.
Школа, страна, долг…
Что этот сопляк понимал в жизни? Не то что верный и преданный Алеф, буквально заглядывающий наставнику в рот. Им Николас мог бы гордиться, действительно гордиться, но выходило плохо. Подобострастие Алефа бесило до крайности, а его слабоволие и неукоризненное следование каждому слову Николаса выводило из себя. Ему хотелось хоть какого-то протеста, проявления силы, собственного мнения. То, что смог показать десятилетний мальчишка.
Николас проиграл, не сумел правильно расставить ловушку. Не смог получить в свои лапы старшего из Вайтов, но ничего — у него еще будет шанс встретиться с Рикасом лицом к лицу. Проигрыш злил, но вместе с тем Николас чувствовал, что внутри него есть и другое чувство. То, что он рассчитывал испытать очень давно. Это была гордость. Его сын вырос и добился высот. Даже смог стать близким человеком для Рикаса, и это могло сыграть Николасу на руку. Осталось только понять, как именно манипулировать Дрейком, найти его слабое место и тогда…
— Я все сделал, как вы велели, — голос Алефа вырвал Николаса из размышлений.
Тот, как всегда, светился от счастья, что смог чем-то угодить наставнику, смотрел с таким обожанием, что Николас начинал задумываться, могут ли у Алефа быть еще какие-то скрытые чувства и желания. Это было бы даже хорошо, сделало бы его еще более верным и услужливым. Всем приятна ласка, любая ласка.
— Надеюсь, что ты остался незамеченным?
— Я был очень осторожен. Вас можно поздравить? — Алеф перевел взгляд на бокал вина.
— Боюсь, что нет, но почему бы тебе тоже не взять бокал и не составить мне компанию? Мы слишком давно не говорили по душам и не выпивали вместе.
— Я буду только рад, — кивнул Алеф, взял бокал и налил в него вина.
— За нашу будущую победу, — предложил тост Николас.
И Алеф ожидаемо его поддержал. Хотя, если им все удастся, то жизнь обоих изменится к лучшему. А потом и жизни всех магов.
— Хотя за свободу звучит лучше, — вдруг сказал Алеф.
— А разве сейчас ты не свободен? — удивился Николас.
— Пока нам приходится прятаться в подвалах дворца и услужливо улыбаться Грегору? Пока мы таимся по углам и не можем открыто передавать послания? Вы же и сами не считаете это свободой?
Николас лишь довольно улыбнулся. Он и правда слишком давно не разговаривал с Алефом по душам. А мальчик-то давно вырос. Может, он и не так уж прост, каким казался на первый взгляд? Может, Николас что-то упускал?
Глаза Алефа загорелись, судя по всему, он понял, что смог заинтересовать наставника. Может, все-таки у Николаса выйдет гордиться и им?
Встречи
Дейдре сладко потянулась в постели и глянула на обнаженную Марджери, разливавшую по бокалам вино. Такие спокойные ночи стали редкостью, слишком много решений приходилось принимать в последнее время. Война набирала обороты, Грегор строил все более хитрые машины для того, чтобы пробить стены. Машины с крепкой броней, стреляющие без промаха. Маги зачастую не справлялись с их напором, войска Грегора теснили ее армию, поэтому на бал, планируемый Рикасом, она возлагала большие надежды. Ее советник всегда отличался острым умом, прекрасно планировал сражения и принес Остовии не одну блистательную победу.
— Твое платье для бала великолепно, — улыбнулась Марджери и протянула бокал с вином, — уверена, ты сразишь всех на балу одним своим появлением.
Марджери грациозно опустилась на постель и провела кончиками пальцев по руке Дейдре. Она лишь улыбнулась в ответ и отпила вино. Оно было сладким, но не приторным, а даже с легкими нотками кислинки. Походило на Марджери: та умела привлекать внимание, очаровывала, словно обволакивала дурманом, но при этом могла уколоть так, что оставалось только удивляться, откуда в такой хрупкой девушке столько яда. Ближайшее окружение королевы даже скорее опасалось фаворитку Дейдре, чем ее саму. Но об этом говорил еще Рикас: Дейдре слишком мягкая, осторожная и податливая.
— Ты сама знаешь, что впечатление, которое я произведу на балу, волнует меня меньше всего. Рикас в последний визит сказал, что у него важная информация для нас.
— Он появляется, когда хочет, и исчезает точно так же, — сморщилась Марджери. — Почему ты так уверена, что ему можно доверять?
— Без него Анталия давно прибрала бы к рукам Остовию, а если я все-таки решусь дать ему больше власти…
— Мы говорили об этом не один раз, — Марджери грубо перебила Дейдре, — это слишком опасно.
— Не думаешь, что если бы Рикас хотел, то давно смог бы устроить переворот? Он, наоборот, поддерживает мою власть.
— Сегодня поддерживает, а что будет завтра? Маги слишком опасны, и их стоит держать на коротком поводке.
— Марджери, я знаю, что у тебя есть все причины недолюбливать таких, как Рикас, но…
— Что «но», Дейдре? — В глазах Марджери явственно пылала ярость, но она старалась говорить спокойно.
Дейдре уже хорошо изучила любовницу и прекрасно понимала, каких усилий той стоило, чтобы сдерживаться. Но и для самой Дейдре ситуация складывалась не лучшим образом. Она все время оказывалась между Марджери и Рикасом. Одну она любила, а второго уважала и признавала, что без него давно потеряла бы либо корону, либо страну целиком. При этом она не могла назвать доводы Марджери пустыми. Маги действительно были опасны, и шрамы на теле любовницы говорили об этом красноречивее слов. Марджери никогда не рассказывала подробностей своей жизни в борделе, но вряд ли маги, державшие ее для развлечений, были с ней нежными и ласковыми.
— Давай не будем портить этот вечер, а? — Дейдре мягко улыбнулась и, подавшись вперед, поцеловала Марджери в уголок губ.
Она всегда знала, как успокоить и настроить на что-то более приятное свою любовницу. Та с удовольствием откликнулась на ласку, и разговор был забыт. Хотя Дейдре и понимала, что на балу ей придется нелегко. Выстоять между Рикасом и Марджери без потерь еще не удавалось ни разу.
— К балу уже все готово. Твой костюм тоже. — Элайджа смотрел на Джеймса со смесью непонятных ему самому чувств.
Он не понимал, что такого в Андриэле, из-за чего друг днями и ночами сидит у его кровати, сжимая руку. Андриэль стал еще бледнее, тоньше и, казалось, скоро и вовсе исчезнет. А еще Элайджу сильно удивило, что несколько прядей волос Джеймса стали белыми, как снег. Ему доводилось видеть снег всего пару раз, когда его отправляли совсем далеко от Анталии, но зрелище было невероятным. Оба раза Элайджа был послом и искал военной поддержки у Стромболя. Дважды потерпел неудачу. Он прекрасно понимал, что соседи не станут ввязываться в распри между Остовией и Анталией, а подождут, пока страны полностью уничтожат друг друга или же, когда перевес сил станет очевидным и принять чью-то сторону будет безопасно. Очень много стервятников ждало окончания этой войны, чтобы вместе с победителем растерзать труп проигравшего.
— Я же сказал, что не спущусь. Ты сам в состоянии уладить любые вопросы, а я просто поддержу тебя в решениях.
— Я не хочу нести ответственность за твою жизнь, Джеймс, я хочу, чтобы ты решил все сам.
— Я решил в тот момент, когда пошел вместе с тобой спасать Андри. Давай ты будешь нести ответственность за наши жизни и страну, а я за него?
— Но почему?
— Он нуждается в ком-то, кто просто будет рядом, раз уж его брат на это не способен.
— Рикас делает все возможное. Я и сам увлекался травами и могу с уверенностью сказать, что мират был уничтожен полностью. Я не встречал его уже несколько лет.
— И ты предлагаешь мне перестать верить?
— Предлагаю не убивать себя вместе с Андриэлем.
— Это уже решать мне, — спокойно ответил Джеймс.
Элайджа лишь пожал плечами. В последние дни каждый разговор с Джеймсом заканчивался либо ссорой, либо полным равнодушием со стороны второго. Порой казалось, что от прежнего Джеймса в друге не осталось ничего. Потухший взгляд, сгорбленная спина, слипшиеся волосы. Раньше Джеймс мог часами приводить себя в порядок, чтобы блистать перед всеми, кто готов обратить на него взор. Элайджа знал, что во многом Джеймс просто играет на публику. Он знал, что внутри друга пустота и боль. Он так и не смог пережить смерть Кьяры, а после — и родителей. Мать свело в могилу горе, отец же погиб на войне. В бою, как и подобает настоящему рыцарю. Хотя Джеймс как-то обмолвился, что тот попросту искал смерти. Сейчас Элайдже казалось, что, убивая себя рядом с Андриэлем, Джеймс делает то же самое, что и отец. Чувство вины не оставляло его в покое. Андриэль — лишь последняя капля. Но что делать с этим и как помочь, Элайджа не знал.
Стоило Элайдже спуститься в бальную залу, как ему показалось, что раньше он на балах не бывал вовсе. Убранство залы поражало. Потолок представлял собой звездное небо, причем периодически по нему проплывали облака, а луна явно меняла свое месторасположение. По белоснежному полу то тут, то там сновали эльфийки в длинных, серебряных полупрозрачных платьях. Их платья напоминали струи воды во время ливня. На серебряных подносах стояли бокалы и стаканы с различными напитками. Стены нежно-голубого цвета были украшены лентами из переплетения роз разных цветов: розовыми, черными, белыми, желтыми, синими, серебряными, фиолетовыми… Каких только цветов не наблюдал здесь Элайджа. При этом все смотрелось так гармонично, дорого, но без лишней вычурности, которую так любил Грегор. Здесь ничего не кричало о роскоши — все говорило о вкусе хозяина. Да и сам Рикас в черном камзоле, расшитом золотистыми нитями так, чтобы они напоминали огонь, был на высоте. Его лицо закрывала полумаска черного цвета с золотой каймой по краям. Грегору не доставало умения Рикаса выглядеть великолепно и при этом довольно просто. Рикас не казался тем, кто ставит себя выше других, но от него прямо исходила уверенность в собственной силе. Да, такого правителя заслуживала любая страна. Тем удивительней для Элайджи был тот факт, что Рикас занять трон совершенно не стремился.