16
Через пару дней после переезда в пионерский лагерь с дежурства на КПП вернулись одногруппники Воронова.
– Здесь даже хуже, чем на въезде в Ходжалы! – сделали они единодушный вывод. – На посту хоть с людьми можно пообщаться, черепах половить, на ишаке прокатиться, а тут – скукотища, как в болоте! Телевизор и тот не показывает.
Посовещавшись, решили расслабиться, выпить вина.
– Ворон, поговори с Сопуновым, он нормальный мужик, поймет! Пусть даст машину на железнодорожную станцию смотаться. Пообещай, что мы будем себя примерно вести.
Начальник штаба не стал возражать. «Иногда надо открыть клапан, чтобы от накопившегося пара котел не взорвался, – решил он. – Сам бы с удовольствием выпил, да обстановка не та, в любую минуту массовые беспорядки могут начаться».
Офицеры отряда были другого мнения. Они скинулись и попросили Воронова привезти им канистру вина. На железнодорожную станцию поехали втроем: за рулем Сват, в салоне Воронов и Биче-Оол, которому надо было поздравить телеграммой мать с днем рождения. В селе Барды почты не было, получить перевод или отправить телеграмму можно было только из Степанакерта.
На станции армяне отказались продавать вино.
– Ты зачем с собой мусульманина привез? – спросил крепко выпивший небритый сцепщик вагонов. – Никакого вина ты не получишь. Убирайся, откуда приехал!
«Как быстро все меняется! – подумал Воронов. – Зимой бы они на парня с восточной внешностью внимания не обратили, а сейчас…»
Летом 1989 года Карабах окончательно раскололся на два лагеря по религиозному признаку. Армяне стали считать всех мусульман своими врагами, а азербайджанцы с подчеркнутой теплотой относились к единоверцам, независимо от их происхождения. Но семьдесят лет атеистической власти давали о себе знать – ни один азербайджанец не смог с уверенностью сказать Воронову, шиитами или суннитами они являются. «Мы – мусульмане!» – был обычный ответ.
Армяне точно знали, к какой ветви христианства принадлежат, зато об остальных религиях словно забыли и пошли простым путем: если человек не был армянином, грузином или русским, значит, он – мусульманин.
Воронов решил исправить пробел в религиозном воспитании степанакертских железнодорожников.
– Мой друг не мусульманин, – спокойно и даже как-то задумчиво сказал Виктор. – Он – ламаист.
– Кто? – поразился армянин. – Еще раз скажи, кто он?
Углубляться в сущность ламаизма Воронов не собирался, так как сам не знал, чем отличается буддизм от ламаизма, но оставить вопрос без ответа не мог – от него зависело, продадут им армяне вино или нет.
– По национальности он – тувинец, по вероисповеданию – ламаист. Может быть, видел в кино, как шаман возле костра пляшет и в бубен бьет? Это и есть ламаизм.
– Да ты что! – изумлению железнодорожника не было предела. – В бубен бьет, духов вызывает? Как в кино «Земля Санникова»? Вот дела! Никогда в жизни настоящего ламаиста не видел.
Биче-Оол стоял рядом с непроницаемым лицом. Глаза его ничего не выражали, словно он медитировал и не слышал разговора о шамане с бубном. По своему опыту он знал: если Воронов что-то говорит, значит, так надо.
Из подсобного помещения выскочил знакомый начальник смены, подслушивавший за приоткрытой дверью разговор Воронова и сцепщика вагонов.
– О, сам помощник большого начальника из Хабаровска к нам пожаловал! – с притворной радостью воскликнул он. – Пойдем, дорогой, поговорим. Для хорошего человека у нас все найдется.
– Друг, расскажи о своей религии! – попросил тувинца заинтригованный железнодорожник. – Ламаистам вера выпивать не запрещает? Отлично! У нас есть чем тебя угостить.
Начальник смены налил Воронову две канистры вина из небольшой бочки с краном, стал расспрашивать о жизни в отряде. Как ни старался агент «Крунк» выведать что-то полезное, ничего не получилось. Воронов ловко уходил от конкретных вопросов и охотно рассказывал то, что уже было всем известно.
Минут через двадцать он поставил канистры в УАЗ и пошел искать Биче-Оола. Тувинец сидел в окружении нетрезвых мужиков с пустым стаканом в руках и с важным видом нес полнейшую чушь, в которую неискушенные в восточных религиях армяне охотно верили.
– На большие праздники лама приезжает верхом на медведе, – рассказывал захмелевший Биче-Оол. – По таежным горам, сами понимаете, на коне или оленях не проехать, вот лама и ездит на медведе. Звери охотно подчиняются ему: если лама дотронется до медведя, то его потом блохи целый год не кусают.
– До меня бы дотронулся! – сказал один из мужиков, почесывая покусанную блохами шею.
– Помолчи! – раздраженно зашикали на него остальные. – Дай послушать!
Биче-Оол посмотрел в пустой стакан. Железнодорожники намек поняли и тут же наполнили его вином.
– С собой лама привозит отвар из мухоморов, – продолжил тувинец. – Мухомор – это такой гриб. Если ты его съешь, то тут же помрешь в страшных мучениях, а для ламы отвар из мухоморов открывает дверь в потусторонний мир. Выпив отвар, он начинает священный танец, бьет в бубен, призывая духов.
– Бич, поехали! – скомандовал Воронов.
– Подожди, один момент! – попросили армяне. – Ты видел духов? Как они выглядят? Как люди, только прозрачные?
– Духов не видит никто, – авторитетно разъяснил тувинец. – Когда они появляются, их можно почувствовать, как ветер или как невидимую силу. Голоса духов слышит только лама. С простыми людьми они не общаются.
– Какая странная религия, – сказал пожилой стрелочник. – Если бы я своими глазами ламаиста не увидел, никогда бы не поверил, что до сих пор где-то есть люди, которые в духов верят.
В УАЗе Биче-Оол скинул маску непроницаемости и набросился с упреками на Воронова:
– Какой шаман? Какой бубен? Ты рехнулся или меня за дикаря держишь?
– Успокойся! – велел Виктор. – Ты прекрасно справился с заданием. Про медведя классно сказал, правдоподобно!
– Тогда ладно, – успокоился тувинец.
Посиделки после скромного ужина прошли спокойно. Спиртным никто не злоупотреблял – в середине августа в Карабахе было неспокойно, приказ на выезд мог прозвучать в любой момент.
Перед сном Рогов и Воронов вышли покурить на свежий воздух.
– Ворон, я на КПП видел в одной машине несколько коробок с ереванскими кроссовками «Адидас». Зимой их здесь продавали по 60 рублей. В Хабаровске они стоят в два раза дороже. Смысл улавливаешь? В Степанакерте сейчас фирменные кроссовки днем с огнем не найдешь, а в Агдаме ими все прилавки на базаре завалены. Если здесь купить две пары и одну продать, то пара новеньких кроссовок «Адидас» тебе достанется совершенно бесплатно.
– У меня денег нет ни на кроссовки, ни на тапки, – отмахнулся от делового предложения Виктор. – Съездить в Агдам, конечно, можно, но покупать я там ничего не буду.
– Я дам тебе взаймы 60 рублей, потом отдашь.
Предложение было настолько заманчивым, что Воронов не мог отказаться. Выбрав удобный момент, он сказал Сопунову:
– Алексей Ермолаевич! Вы же хотели дочке подарок сделать. Самое время съездить в Агдам, посмотреть, чем там на рынке торгуют.
– Пожалуй, ты прав! Наша командировка подходит к концу. Пора о сувенирах на память подумать.
На другое утро Воронов, Сопунов, Рогов и еще два слушателя на штабном автомобиле выехали в азербайджанский город Агдам, известный любому мужчине по названию недорогого портвейна. О производимом в Агдаме портвейне местные жители были невысокого мнения. «У нас таким вином заборы красят», – говорили они.
На въезде в город возвышались минареты действующих мечетей, у дороги стоял ресторан «Чайный домик», похожий на дворец из арабской сказки.
Базар в Агдаме был огромный. Начинался он с развала, на котором торговали прохладительными напитками: лимонадом «Буратино», пепси-колой и фантой. Фанту дальневосточники раньше не видели, но пробовать ее не стали – за бутылку торговцы заламывали такую цену, словно это была не крашеная газировка, а марочный коньяк.
У стойки с коврами, на небольшом возвышении, несколько седобородых старцев пили чай из фигурных стаканчиков. Увидев милиционеров в необычной черной форме, они жестом пригласили их принять участие в чаепитии, но хабаровчане вежливо отказались.
У павильона со спортивными товарами дальневосточники разделились, договорившись встретиться у автомобиля. Сопунов пошел выбирать подарок дочери, Рогов стал прицениваться к обуви и спортивным костюмам, остальные пошли поглазеть, чем здесь еще торгуют.
Воронов решил воспользоваться случаем и подстричься, чтобы не ходить постоянно с грязной головой – с гигиеной в пионерском лагере дела обстояли не лучшим образом. Объяснив Рогову, куда пойдет, Воронов нашел парикмахерскую. Цирюльником был мужчина средних лет с мощными волосатыми руками. Воронов хотел объяснить, что желает коротко подстричься, но парикмахер даже слушать его не стал.
– Э-э, зачем ты мне это говоришь? – недовольно спросил он. – Разве я не знаю, как тебя надо подстричь? Сиди спокойно, или ты куда-то спешишь?
Спешить на базаре считалось верхом неприличия. Если уж ты пришел на базар, будь готов провести на нем весь день: присматриваться к товарам, обмениваться новостями, спорить о политике, пить чай, кушать шашлык или жирный плов с бараниной. Не возбранялось пропустить стаканчик-другой вина в хорошей компании, даже вздремнуть на стульчике в тенечке было можно, а спешить – нет.
Не успел парикмахер помыть Воронову голову, как к нему зашли двое знакомых мужчин. Начался неспешный разговор на азербайджанском языке. Парикмахер вскипятил воду для чая, выставил перед гостями тарелочку со сладостями. Про Воронова с мокрой головой он словно забыл, оставив его сидеть в кресле перед зеркалом.
Поговорив с хозяином, один из гостей перешел на русский язык и спросил у Воронова:
– Ты откуда? Из Хабаровска? У меня сосед там служил. Скажи, что ты думаешь о введении прямого правления в Карабахе? Это же беспредел! Почему мы должны свою землю кому-то отдавать?