Ввязываться в политические споры Воронов не хотел, но пришлось. Гордость не позволяла ему во всем соглашаться с собеседником. В вопросе блокады Виктор был непреклонен.
– Вы не пропускаете продукты в Степанакерт, в итоге страдают не только армяне, но и мы.
Молчавший до этого второй гость неожиданно спросил:
– Ты был в Дашбулаге?
– Был, – мрачно ответил Воронов. – В последний раз я приезжал туда за день до прилета вертолета. Тогда в Дашбулаге уже постреливали, но все было еще относительно спокойно.
– В Ходжалы тоже ваши были?
– Нет, солдаты.
– Киркиджан удержите? – с надеждой спросил незнакомец.
– Киркиджан – это наша территория, так что за него можете быть спокойны. Пока на въезде в поселок стоят наши наряды, беспорядков в нем не будет.
– Хабаровские парни надежные! – вступил в разговор первый гость. – Мне сосед говорил: если хабаровчанин дал слово, то всегда его сдержит.
Мужчина достал пятирублевую купюру, смял ее в ладони и с презрением бросил на столик перед парикмахером.
– С него денег не бери! – велел он и вышел на улицу.
По местному обычаю просто так положить деньги перед продавцом или парикмахером было нельзя. Мужчина обязательно должен был смять и бросить купюру, показывая, что сдача ему не нужна, что деньги для него – это ничего не значащий мусор, что этих самых купюр у него в кармане видимо-невидимо, одной больше, одной меньше – значения не имеет.
Проводив гостей, цирюльник взялся за Воронова и превратил его лохматую кудрявую шевелюру в модную модельную прическу. Как только он побрызгал клиента одеколоном из пульверизатора, на пороге парикмахерской появился встревоженный Рогов.
– Ворон, мы тебя уже потеряли! – воскликнул он. – Здесь что, очередь была? Ты уже целый час стрижешься.
– Все нормально! – заверил Виктор, поблагодарил парикмахера и покинул гостеприимное заведение.
По пути к машине Рогов поделился впечатлениями от базара:
– Здесь – Эльдорадо! Чего только нет! Спортивные костюмы «Монтана-спорт» стоят всего 120 рублей. У нас – 240. Я купил четыре пары кроссовок, проверил – все заводские, без подвоха. Еще по мелочи кое-чего набрал для подарков родне. Кстати, держи! Дарю.
Рогов протянул приятелю пластмассовые четки с распушенной кисточкой на конце. Без четок, изготовленных из уральских самоцветов, уважающие себя мужчины по базару не прогуливались. Представители старшего поколения без них даже из дома не выходили. По канонам ислама отщелкивать бусинку на четках надо было, произнеся молитву, но после семидесяти лет Советской власти вряд ли кто-то знал столько молитв наизусть. В 1989 году четки в Карабахе были не вспомогательным богослужебным предметом, служившим напоминанием о необходимости непрестанной сердечной молитвы, а обычным мужским аксессуаром – модным и зачастую очень дорогим.
В автомобиле пассажиры рассмотрели купленные Роговым кроссовки. Сопунов, воспользовавшись случаем, прочитал слушателям небольшую лекцию об обувном производстве, интернационализме и взяточничестве.
– Армения издавна славится добротной обувью, – начал он. – В Ереване и других городах есть не только государственные обувные предприятия, но и частные, действующие подпольно. В последнее время их стали называть «цеховиками». Раньше такого термина не было. В частных мастерских стоит точно такое же оборудование, как и на государственных заводах. Продукцию они выпускают высокого качества, нисколько не хуже, чем государственные обувные фабрики. Сырье для изготовления обуви они или воруют на складах, или вступают в сговор с работниками фабрики, и те списывают большие объемы кожи как брак. Так как исходное сырье достается частникам за копейки, их продукция получается гораздо дешевле, чем на государственных фабриках.
Себестоимость поступившей в продажу пары обуви распределяется примерно так: 10 % составляет стоимость исходного материала и работа оборудования, 20 % уходит на оплату труда подпольных обувщиков, еще 20 % забирает себе владелец мастерской. Львиная доля, не менее половины стоимости одной пары обуви, уходит перекупщикам и мелким оптовикам. В мире теневого бизнеса нет национальностей или вероисповедания. Все они поклоняются одному богу – Золотому тельцу, богу наживы и чистогана.
Весь объем выпускаемой подпольными предприятиями обуви невозможно продать на территории Армении, для его реализации нужны другие рынки сбыта. В Россию обувь, выпущенную подпольно, не повезешь: в магазин ее без соответствующих документов не примут, на базаре даже небольшую партию обуви без накладной не продашь. Остаются рынки в союзных республиках, где документы на товар не спрашивают. Из Армении обувь поступает в Азербайджан, Грузию и республики Средней Азии.
Дорога в Агдам из Армении идет через Лачинский коридор, который контролирует азербайджанская милиция. Продукты питания и товары первой необходимости они через КПП не пропускают, а обувь – пожалуйста! За каждую пару кроссовок торговцы отстегивают милиционерам определенную мзду и беспрепятственно едут куда душа пожелает. Подпольный бизнес разрушает советскую экономику, разъедает ее как ржа. На вырученные с продажи «левой» обуви дельцы строят себе особняки стоимостью десятки тысяч рублей. На взятки, полученные от «цеховиков», припеваючи живут местные прокуроры и сотрудники милиции.
На КПП на въезде из Агдама штабной УАЗ встал в небольшой пробке. Налево от КПП был огромный двухэтажный частный дом с колоннами и скульптурами львов на входе, направо – ветхие домики тех, кто не участвовал в теневом бизнесе. Лучшей иллюстрации к рассказу Сопунова было не придумать.
17
На въезде в пионерский лагерь Воронов почувствовал, как неприятная тяжесть сдавила желудок. Это был верный признак приближающейся большой беды, катастрофы, от которой не спрятаться, не скрыться. Шестое чувство уже не раз выручало Виктора и подсказывало момент, когда требовалось мобилизовать все силы и успешно пройти через выпавшие испытания. На первый взгляд в пионерском лагере ничего не изменилось, но Воронов чувствовал, просто физически ощущал, что тучи над ним сгустились и беспощадная молния уже прицеливается, в какую часть его тела послать смертоносный удар.
Дежурный офицер, встретивший штабной автомобиль, отдал честь, доложил обстановку. Сопунов не подал вида, что удивлен: офицеры в школе честь друг другу не отдавали, иначе ходили бы по территории учебного заведения весь день с приставленной к фуражке рукой.
– Что-то случилось? – одними губами спросил начальник штаба.
– Воронову повестка пришла из прокуратуры. Привезли степанакертские милиционеры. После их отъезда вокруг лагеря шныряют два подозрительных типа, что-то вынюхивают, высматривают.
– Воронов! – вполголоса позвал Сопунов. – Не оборачивайся, иди прямиком в штаб.
Ничего не понимающий Воронов выполнил приказание. В штабе их ждал интересный документ, отпечатанный на фирменном бланке прокуратуры НКАО. Заголовок документа, выполненный типографским способом, гласил: «Прокуратура Союза ССР. Прокуратура Азербайджанской ССР. Прокуратура Нагорно-Карабахской автономной области». Далее, посередине листа, на пишущей машинке было напечатано слово «Повестка». После него шел пояснительный текст, из которого следовало, что 31 июля 1989 года проживающий в поселке гражданин Наапетян, 1916 года рождения, ушел пасти овец и не вернулся. Обстоятельства его исчезновения дают основания полагать, что он был убит при неустановленных следствием обстоятельствах. По словам очевидцев, 1 августа 1989 года майор милиции Архирейский В. П. и сержант милиции Воронов В. А. с неизвестной целью провели осмотр предполагаемого места исчезновения Наапетяна. Резолютивная часть повестки выглядела стандартно: Воронову Виктору Александровичу прибыть к следователю для допроса в качестве свидетеля.
– Вот так чушь! – прочитав повестку, воскликнул Воронов. – Нас обстреляли с горы, и вполне логично посмотреть, откуда велся огнь.
Воронов еще раз пробежал глазами по тексту и сказал:
– Я в Дашбулаге никому не представлялся. Фамилию свою не называл. Служебное удостоверение не показывал. Откуда они знают, что это именно я с Архирейским ходил? Странная какая-то повестка. Больше похожа на постановление. В азербайджанском УПК есть требование в повестке подробно излагать причины вызова на допрос?
– Нет, конечно! – вздохнул Сопунов. – Этот документ больше похож на постановление о принудительном приводе свидетеля. Слышал о таком? Документ специфический, мы его в школе не изучаем.
– Ну что же, съезжу на допрос! – решил Воронов. – Мне скрывать нечего.
– Виктор, ты в Агдаме стригся или тебе в парикмахерской лоботомию провели? – раздраженно спросил начальник штаба. – На какой допрос ты собрался ехать? Тебя же после него из прокуратуры не выпустят, арестуют под любым предлогом и выдвинут нам свои требования. Как мы тебя вызволять будем? Начнем боевые действия в центре Степанакерта? Ты думай, о чем говоришь! Столица НКАО – это тебе не Аскеран, где подсудимого можно освободить небольшой группой вооруженных людей. На защиту областной прокуратуры они выдвинут все силы, какие только есть в городе, отрядам самообороны оружие раздадут, дружинников подключат. После боевого столкновения у прокуратуры нас всех будет ожидать тюрьма. Здесь тебе оставаться больше нельзя. Если ты не явишься на допрос, они пошлют в пионерский лагерь усиленный наряд милиции. Чем дело закончится, знаешь?
– Знаю, – недовольно пробурчал Воронов. – Мои однокурсники ни ереванскому ОМОНу, ни всей карабахской милиции меня арестовать не дадут. Нервы у всех на пределе. Слово за слово – стрельба начнется. Как только кого-то из наших ребят ранят, так всем местным ментам каюк наступит. Что делать-то?
– В Хабаровск уезжать.
– Когда?
– Сегодня, когда же еще! Поезд Степанакерт – Баку отправляется раз в сутки, вечером. – Сопунов посмотрел на часы: – У тебя есть четыре часа, чтобы собраться, напечатать приказ о своем откомандировании в распоряжение школы и выписать себе проездные документы до Хабаровска. Давай, вперед! Не тяни резину.