– Мама не будет сидеть с моим ребенком ни в Сибири, ни в Хабаровске. Она спит и видит, как я выйду замуж и съеду с нашей квартиры, а я оставлять ей жилплощадь не собираюсь.
«Умная девочка! – мысленно похвалил Веденееву Виктор. – Она с самого начала просчитала возможные последствия нашей семейной жизни и решила, что я ей не пара».
– Ты не обиделся? – спросила Алина.
– Нет, конечно. Я не Ален Делон, чтобы обо мне все женщины Советского Союза мечтали.
– Могу тебе больше сказать, – приподнялась над кроватью Веденеева. – Лена тебе тоже не пара. Если ты женишься на ней, то совершишь самый дурацкий поступок в своей жизни.
Воронов не стал обсуждать перспективы возможной женитьбы на Ковалевой и уснул под шум дождя.
23
На другой день, примерно в пять часов вечера, в гости к Алине пришла Ковалева. Услышав звонок в прихожей, Виктор ушел в спальню, прикрыв за собой межкомнатную дверь. Через щели в кладовке он слышал, как девушки прошли на кухню и стали пить чай.
– У нас все нормально! – заверила подругу Ковалева. – Как только Виктор вернется из Карабаха, мы тут же идем в загс подавать заявление. Знала бы ты, какие письма он мне пишет! В каждой строчке – «люблю», «жить без тебя не могу»!
Воронов беззвучно рассмеялся. Он, совсем некстати, представил, какая сцена разыграется, если Веденеева задумчиво скажет: «Никак не пойму, про какого Виктора ты толкуешь? Про Воронова? Он вторую неделю у меня живет. Не веришь? Сходи в гостиную, поздоровайся со своим ненаглядным».
«Штаны, все дело в штанах!» – промелькнула стремительная, как молния, мысль, и мозаика сложилась.
Воронов осторожно выглянул в гостиную и убедился, что его вещи по-прежнему лежат на диване у стены, примыкающей к кухне. В пятницу вечером он в порыве страсти сбросил одежду куда придется, на первую попавшуюся мебель. Чтобы любовник не расхаживал по квартире в трусах, утром Веденеева переодела его в «домашнюю» одежду – трико и футболку. Трико из плотной синтетической ткани синего цвета принадлежало матери Алины. Воронову оно едва доходило до лодыжки, зато в бедрах топорщилось, как галифе кавалерийского офицера. Футболка была мужская, ношеная-переношеная, на два размера больше. Кому она принадлежала изначально, Веденеева распространяться не стала.
«До своей одежды я не дойду, половицы заскрипят. Оставлю все как есть».
Виктор вернулся в спальню, сел на пол у кладовки, вытянул ноги и мысленно покинул квартиру Веденеевой. Ключевое слово было найдено, и слово это было «штаны». Спортивные штаны красного цвета.
В декабре, за несколько дней до отъезда в Карабах, Дмитрий Стойко с подругой Аленой Тихоновой пришел в ресторан «Вечерний». Тихоновой было двадцать пять лет, она была уроженкой Одессы, училась на последнем курсе в институте культуры. С учебой у Тихоновой не ладилось, она дважды брала годичный академический отпуск по состоянию здоровья. Справки о хронических заболеваниях, препятствующих посещению занятий, Тихонова привозила из Одессы.
Выглядела избранница Стойко непрезентабельно: пропитое лицо, прокуренный голос, неухоженные ногти, сальные волосы, обвисшая грудь. Именно грудь в первую очередь запомнилась Воронову. Он видел бюст Тихоновой буквально пару секунд, когда она распахнула китайский пуховичок у гардеробной стойки ресторана, и был поражен, что у молодой девушки грудь обвисшая, как у многодетной цыганки.
«Она больше похожа на торговку жареными семечками с рынка, чем на студентку», – оценил Тихонову Воронов. Одета подруга Стойко была более чем странно: на ней были красные спортивные штаны и облегающий свитер. Гардеробщик, он же швейцар и он же вышибала, молодой крепкий мужчина лет тридцати по имени Костя, категорически отказался пропускать Тихонову в обеденный зал.
– Если ты оделась для лыжной прогулки, то ошиблась адресом: мы спортинвентарь не выдаем. Хочешь подняться наверх – иди переоденься. У нас солидное заведение, а не балаган.
Стойко вступился за подругу, но швейцар был непреклонен:
– Или она наденет юбку, или в зал не пройдет! У нас наверху дамы в вечерних платьях, а твоя подружка нарядилась, как колхозница перед утренней дойкой.
Слово за слово, начался скандал. Тихонова, успевшая выпить перед походом в ресторан, обозвала гардеробщика жлобом и хамом. Стойко достал служебное удостоверение и стал угрожать написать заявление в БХСС, что в гардеробе нелегально торгуют сигаретами по цене в два раза выше государственной.
Гардеробщик мог без труда вышвырнуть обоих скандалистов на улицу, но связываться с сотрудником милиции не захотел и вызвал наряд патрульно-постовой службы. При виде милиции Стойко не угомонился и стал предъявлять претензии уже к милиционерам, обвиняя их в покровительстве гардеробщику-спекулянту. Милиционеры церемониться с разбушевавшимся коллегой не стали, заломили Стойко руки за спину и выволокли на улицу.
Тихонова бросилась выручать суженого, устроила потасовку, оторвала погон у старшего наряда, материлась последними словами. Разбушевавшуюся девушку вывели из ресторана, посадили к приятелю в «обезьянник» – специально отгороженное место в патрульном УАЗе.
В районном отделе милиции Стойко опомнился, но было уже поздно. Милиционеры написали на него и Тихонову рапорты, которые передали по инстанции. Материалы на Стойко пришли в школу, но ему удалось выкрутиться. Он заявил начальнику курса, что патрульные милиционеры задержали его без всякой причины, трезвого, даже не успевшего пройти в обеденный зал.
Начальник курса знал о длящейся годами взаимной неприязни между слушателями и милиционерами патрульно-постовой службы и разбирательство по существу рапорта отложил.
Через три дня курс Воронова стал готовиться к отъезду, и про конфликт забыли. Дело Алены Тихоновой о совершении мелкого хулиганства и сопротивлении представителям власти разбиралось в суде Индустриального района. Судья, немолодая многоопытная женщина, скептически осмотрела потрепанный вид Тихоновой и выписала ей трое суток административного ареста. Алена была в шоке, выступавшие свидетелями в суде патрульные милиционеры – удивлены. За обычный дебош ей как женщине полагался штраф или общественное порицание, а тут – арест! Из зала суда – на нары, к воровкам, мошенницам и бичевкам, страдающим педикулезом и кожными заболеваниями.
История про красные штаны имела продолжение. В апреле Тихонова с подругой попалась на краже в общежитии. До суда следователь оставил девушек под подпиской о невыезде. Руководство института дожидаться решения суда не стало. Студенток-воровок отчислили и выселили из студенческого общежития. Оказавшись на улице, Тихонова бросилась за помощью к Стойко. Тот не нашел ничего лучше, как пойти к следователю и потребовать повторного заселения Тихоновой в общежитие.
– Если Тихоновой избрана мерой пресечения подписка о невыезде, то у нее должно быть жилье, которое она обязана не покидать до окончания следствия, – разъяснил свое понимание закона Стойко. – Если у нее постоянного места жительства нет, то она не обязана соблюдать подписку о невыезде.
– Я не буду вмешиваться во внутренние дела института культуры, – отрезал следователь. – Вам, товарищ слушатель, я по-товарищески посоветую быть более внимательным при выборе знакомых. Тихонова – не пара для будущего сотрудника правоохранительных органов.
Стойко занервничал, наговорил следователю дерзостей и пообещал пожаловаться на него в прокуратуру. Следователь после разговора со Стойко решил подстраховаться и изменил меру пресечения Тихоновой с подписки о невыезде на содержание под стражей. О визите Стойко и его требованиях следователь докладывать руководству РОВД не стал, но каким-то образом сведения о недостойном поведении Стойко просочились в школу, и если бы не второй отъезд в НКАО, неизвестно, чем бы закончилось дело.
«Где сейчас Тихонова? – подумал Воронов. – До сих пор в следственном изоляторе сидит или ее уже осудили? За кражу ей по первой ходке реального лишения свободы не дадут, условным сроком отделается».
Девушки на кухне закончили чаевничать, вышли в прихожую.
– Откуда у тебя мужские кроссовки? – спросила Ковалева.
«Мать его! – мысленно выругался Виктор. – Кроссовки остались на самом видном месте. Но шанс выйти сухим из воды еще есть – Лена не знает, что я купил «Адидас»! В новенькой обувке я перед ней не появлялся».
– Прикинь, – сказала Веденеева, – один пассажир так напился, что босиком на берег сошел. Я неделю ждала, придет за пропажей или нет, и унесла кроссовки домой, чтобы матросы не сперли.
– Кроссовки почти новые, – оценила Ковалева.
– Покупай! – тут же предложила Алина. – За сотку отдам. Приедет жених из Карабаха, ты ему новенький «Адидас» подаришь. Он тебя за эти кроссовки на руках носить будет.
– Вот еще! – фыркнула Ковалева. – Я не подписывалась его одевать. Надо будет – сам купит.
После ее ухода Воронов вышел в гостиную.
– Попробую догадаться, – сказал он. – Лена при родителях не курит, к подъезду с сигаретой выйти не рискнет, к стройке не пройти – лужи, грязь, вот она и забежала к тебе покурить и похвастаться успехами в личной жизни.
– Ты про кроссовки все слышал? – вместо ответа спросила Веденеева. – Женишься на ней – будешь всю жизнь в обносках ходить. Лена после загса тебя за горло возьмет. Ни одного рубля от нее утаить не сможешь.
– Посмотрим, – мрачно ответил Воронов.
За полчаса до возвращения мамы Алины они простились.
– Не вздумай ко мне больше приходить! – напомнила Веденеева. – Второй раз у тебя этот номер не пройдет. Женишься на Лене, тогда посмотрим, а до бракосочетания – ни-ни! Я разлучницей быть не желаю.
– На свадьбу придешь?
– Конечно, приду! – засмеялась Алина. – Подруга детства будет замуж выходить, как я могу такое мероприятие проигнорировать?
В общежитии Виктора ждал неожиданный сюрприз – его курс вернулся из Карабаха в Хабаровск раньше запланированного срока.
– Выжили нас из Балуджи! – сообщили друзья. – Сказали, что пионерский лагерь скоро для беженцев понадобится, а порядок в НКАО они сами наведут, без нашей помощи. Хорошо, что в чистое поле не отправили в палатках жить!