«Что делать, если штурм не удастся? Не стали же мне менты помогать в Москве, и здесь могут послать куда подальше. Если в аэропорту билет приобрести не удастся, что дальше делать? Теоретически я могу обменять в УВД Львовской области воинское требование на самолет на проездные билеты на поезд. На вокзале есть воинская касса, так что транзитный билет мне наверняка продадут. Но это не вариант! На поезде, с пересадкой в Москве, я доберусь до Хабаровска дней через десять. Почти весь отпуск в вагоне пройдет! Домой не попаду, но не это главное. В дороге надо чем-то питаться, а денег у меня на десять дней нет. Не буду же я побираться по вагонам, выпрашивая копейки на кусок хлеба! Хотя если прижмет, то придется выбираться отсюда на поезде. В Москве можно будет дать телеграмму, попросить у родителей денег. Они, конечно, вышлют, но кем я буду чувствовать себя после этого?»
Воронов открыл глаза и тут же прикрыл их, оставив для наблюдения узкие щелочки. Рядом с ним, вернее, рядом с горой рюкзаков и спящими польскими туристами стояли старые знакомые: плешивый львовский «корреспондент», его мордастенькая сестра и их мать. В том, что пожилая женщина является близкой родственницей «корреспондента» и женщины с фотографии, сомневаться не приходилось – дочь была ее вылитой копией, а у «корреспондента» форма носа и верхняя губа были словно скопированы с пожилой незнакомки.
«Какая встреча! – удивился Воронов и тут же раскритиковал себя. – Но чему удивляться, если «корреспондент» родом из Львова? Если бы с ними стояла не пожилая тетя, а Дробинко или Стойко, вот это было бы интересно, а так – проза жизни. Мать и сестра провожают «корреспондента» в дорогу: в НКАО, или в Армению, или в Азербайджан – в зависимости от того, куда его направило на этот раз бандеровское подполье».
«Корреспондент» был одет представительно: костюм в крупную клетку, светлая рубашка, на ногах начищенные до блеска заграничные туфли. Его сестра была в темной юбке средней длины, белой блузке и длинном жилете с вышитыми цветами. Пожилая женщина оделась соответственно возрасту и нормам приличия. На ней были телесного цвета чулки, туфли на низком каблуке, темно-серая юбка ниже колен, однотонный тонкий свитер и легкая женская курточка без капюшона. Женщина была коротко подстрижена, в ушах – скромные серьги.
Понаблюдав за семьей «корреспондента», Воронов пришел к выводу, что мать не так проста, как кажется на первый взгляд. Время от времени, выслушав сына, она презрительно кривила губы и что-то насмешливо выговаривала ему. Сестра в разговоре участия не принимала. О чем они говорили, Воронов не понял, так как местный диалект украинского языка имел мало общего с русским языком.
Вскоре к ним подошла кассирша, та самая полная женщина, что вволю поиздевалась над Вороновым прошлым вечером. Кассирша передала матери «корреспондента» паспорт с билетами, о чем-то поговорила и ушла на первый этаж. Она, безусловно, узнала бы Воронова и рассказала о нем матери «корреспондента», но Виктор, как хамелеон, слился с польскими туристами, спящими на огромных рюкзаках. Мало того, какая-то женщина обнимала его, перепутав с мужем, похрапывающим с другой стороны.
«Я ошибся! – понял Воронов. – Это они не «корреспондента» провожают, а его мамашу».
Та убрала билет в сумочку и повела провожающих в кооперативный буфет, попить кофе в ожидании рейса.
Воронов осторожно освободился от руки соседки и, незамеченный семьей «корреспондента», вышел покурить на свежий воздух.
Светало. Виктор поежился от прохлады, прошелся по крыльцу и почувствовал, как адреналин начал закипать в крови, вырабатывая избыточную энергию.
«Значит, так! – в последний раз перед штурмом прошелся по основным тезисам будущего выступления Воронов. – Я как сотрудник органов внутренних дел МВД СССР не подлежу административной ответственности за совершение любых административно наказуемых правонарушений, за исключением нарушения ПДД и правил охоты и рыболовства. За руль я садиться не планирую, рыбу в аэропорту ловить не буду. Бояться мне нечего. Если они усмотрят в моих действиях административное правонарушение, то будут обязаны сообщить о нем в школу. В Хабаровске меня тронуть не дадут, так что с этой стороны я в безопасности. Что еще? Ничего! Пора!»
Воронов щелчком отправил окурок в сторону клумбы и пошел в отделение милиции львовского аэропорта. По пути он почувствовал, как начинает впадать в искусственно вызванное истерическое состояние, близкое к тому, чтобы рвануть рубаху на груди и завопить: «Стреляйте, сволочи! Всех не перебьете!»
Виктор рывком открыл дверь в дежурную часть и с порога набросился на дежурного за пультом:
– У вас что, мать вашу, советской власти больше нет? Меня, героя карабахской войны, как последнего бомжа, из кассы в кассу гоняют только за то, что я на вашем языке говорить не умею. У вас давно русские стали гражданами второго сорта?
У дежурного от удивления отвисла челюсть, он что-то хотел сказать, но Воронов и не думал останавливаться:
– Плевал я на ваших кассирш, разучившихся по-русски говорить, но вы-то, сотрудники милиции, язык приказов и уставов еще не забыли? Вам известно, что по воинскому требованию я смогу улететь только из конечной точки, указанной в документе?
Помощник дежурного, до вторжения неизвестного гражданина наливавший кипяток из чайника, промахнулся и налил горячей воды себе на ботинок. Выругался. Поставил чайник на место. Воронов продолжил натиск. Его нисколько не заботило, логично ли он излагает свои претензии. При штурме логика не нужна. Важен натиск и всплеск эмоций.
– Пока мы там, в горах, кровь проливали, вы тут жиром обросли, забыли, что у нас один министр в Москве сидит! Если я своим присутствием оскверняю ваш священный город, то дайте мне возможность вылететь из него.
Воронов много чего наговорил наряду дежурной части. Пару раз выругался матом, но милиционеры не обратили на это внимания. Они во все глаза смотрели на захлебывающегося от гнева коллегу и не знали, что дальше делать.
Начальник дежурной смены капитан милиции Тарасов, отдыхавший в отдельном кабинете, от воплей Воронова проснулся и поспешил на выручку подчиненным. Войдя в помещение с пультом, Тарасов с первого взгляда оценил обстановку и понял, как надо действовать, чтобы скандал не выплеснулся за пределы отделения милиции.
– Что ты орешь, как потерпевший на базаре? – набросился он на Воронова. – Ты только что из Карабаха приехал?
– Нет, я в отпуске, но в Степанакерте свое дважды оттрубил. Дай бог каждому в тех горах побывать! Там, кстати, меня национальностью никто не попрекал.
– Успокойся, сядь! – приказал Тарасов. – В кассе не было билетов. Ты перенервничал, возбудился, с кем не бывает. Сейчас мы решим этот вопрос.
Тарасов позвонил по внутреннему телефону, переговорил с кассиршей по-украински, прикрыв ладонью микрофон, поинтересовался у Воронова, каким рейсом и куда он желает вылететь.
– Иди! – велел начальник смены. – Сергей, проводи его до Марины. Я с ней договорился.
Около транзитной кассы помощник дежурного велел Воронову подождать, а сам через служебный вход вошел к кассирше. Утром в понедельник заступила новая смена. Грубую женщину, общавшуюся с Вороновым исключительно по громкоговорящей связи, сменила симпатичная молодая брюнетка. Помощник дежурного, улыбаясь, словно встретил любимую женщину после долгой разлуки, подошел к кассирше и нежно погладил ее по спине. Кассирша дернула плечиком, сбрасывая его руку, вопросительно посмотрела на Воронова. Виктор протянул в окошечко воинское требование.
– На девять часов до Москвы полетите? – спросила кассирша.
Воронов от радости чуть не подпрыгнул до потолка:
– Полечу, конечно, полечу!
Что-то весело рассказывая помощнику дежурного, девушка выписала Воронову транзитный билет до Хабаровска. Виктор посмотрел на часы, кивком головы поблагодарил милиционера и пошел покурить на крыльцо перед посадкой в самолет. До начала регистрации на рейс Львов – Москва у него оставалось пятнадцать минут.
Взглянув в последний раз на неработающий фонтан и начало аллеи, Воронов вернулся в аэропорт и решил зайти перед дорогой в туалет. Мужской и женский туалеты располагались на первом этаже слева, рядом с камерой хранения багажа.
Воронов вошел в туалет и замер: перед ним у писсуара стоял старый знакомый – долговязый Петро. Расстояние от двери до ночного хулигана было не более полутора метров. В туалете Петро был не один. У стойки с умывальниками тщательно мыл руки супруг полячки, ночью обнимавшей Воронова. Еще один человек с шумом спустил воду в унитазе и открыл дверцу кабинки.
Ситуация была бы забавной, если бы не стальной блеск в глазах Воронова. И Петро, и поляк поняли, что сейчас произойдет что-то непоправимое, после чего потребуется вмешательство милиции, врачей или, не дай бог, санитаров из морга. Петро, державший руками причинное место, не знал, что делать: спрятать свое достоинство в штаны и встать в оборонительную стойку или приготовиться к нападению как есть, с торчащим наружу срамным местом. Мыслительный процесс у львовского бандита был затруднен обильными возлияниями в кафе и бессонной ночью. Воронов же был относительно свеж и решителен как никогда.
– Ха! – воскликнул Виктор и одним движением ловко перекинул сумку с правого плеча на левое.
Кровь ударила Петро в голову, он мгновенно покраснел, как переспевший помидор на ветке в теплице. Не отрывая рук от драгоценного органа, он, как заколдованный, уставился на сжатый кулак Воронова и понял, что сейчас произойдет: ночной незнакомец сделает шаг левой ногой вперед, одновременно отведя правое плечо назад, резко выдохнет и нанесет сокрушительный удар ему в голову. Если костяшки кулака врежутся в висок, то Петро гарантированно рухнет на пол со сломанной височной костью. Тут как повезет: если врачи успеют остановить внутримозговое кровотечение, то потерпевший останется жив, а если нет, то вызовут патологоанатома. Если удар придется в ухо, то могут лопнуть слуховые косточки. Это не смертельно, но грозит глухотой на одно ухо на всю оставшуюся жизнь.