Поляк у умывальника стрельнул по Воронову взглядом и продолжил тщательно мыть руки. Человек в кабинке передумал выходить и забаррикадировался изнутри, подперев дверь спиной.
Воронов посмотрел в глаза Петро и увидел в них ужас, настоящий животный ужас, страх неминуемой смерти. Враг был повержен, добивать его не имело смысла. У ночного «удальца» сломался внутренний стержень. Он утратил уважение к себе, из храбреца превратился в труса. Отныне в любой серьезной стычке он будет впадать в панику и заботиться только о сохранении собственной шкуры.
Воронов презрительно сплюнул Петро под ноги и вышел из туалета триумфатором. Поляк перестал мыть руки и пошел на выход. Проходя мимо Петро, презрительно бросил:
– Пся крев![8]
Петро не остался в долгу и послал заграничного гостя отборным русским матом. Духу укрепления польско-украинской дружбы их перепалка не способствовала, но и большого ущерба не нанесла.
Выйдя из мужского туалета, Воронов решил заскочить на минутку в женский, но оттуда появилась сестра «корреспондента», и Виктор прошел мимо.
Оказавшись на крыльце, он в две затяжки выкурил сигарету и побежал на регистрацию рейса. Случайно перед ним оказалась мать «корреспондента». Дежурный милиционер у пункта вылета развернул ее паспорт на страничке с украинским языком, стал искать пассажирку с такими данными в списке вылетающих.
«Сивоконь Софья Яновна», – прочел Воронов.
Милиционер о чем-то спросил Сивоконь. Она, засмеявшись, ответила. Виктор не понял ни слова. Подхватив объемную сумку с надписью «Спорт», Сивоконь прошла в накопитель.
Воронов, протянув служебное удостоверение милиционеру, отметил, что до посадки в самолет у матери «корреспондента» была только дамская сумочка.
Рейс Львов – Москва совершал самолет Ту-134 львовского авиаотряда. Пассажиров в салоне стюардессы рассаживали не по местам, указанным в билетах, а согласно каким-то своим внутренним правилам.
Воронову досталось место в последнем ряду. Соседкой его оказалась Сивоконь. Других соседей не было – в Ту-134 в одном ряду всего четыре кресла, разделенных проходом.
В ожидании взлета Воронов застегнул ремень и почувствовал, что зря он не зашел в женский туалет. Подумаешь, опозорился бы! Зато сейчас бы не мучился и не посматривал на часы, считая секунды до взлета. На его счастье, самолет вылетел без задержки, быстро набрал высоту. Воронов первым из пассажиров заскочил в узкий туалет и вышел из него счастливым человеком.
– Вы по делам приезжали во Львов? – спросила его Сивоконь на чистейшем русском языке.
– К сожалению, нет. Я гостил у армейского друга в Тернополе. Львов видел только проездом, из автобуса до аэропорта.
– Как вам наш город? Понравился?
– Очень! Старинные здания, готическая архитектура, католические священники на улицах – где еще такое увидишь! А какой у вас отзывчивый народ! Я просто в восторге!
Если бы в этот миг между сиденьями впереди стоящего ряда кресел появился рычаг с надписью «Сбросить атомную бомбу», Воронов бы не задумываясь дернул его. Воспоминания о вечерних и ночных издевательствах были еще свежи в его памяти и требовали мести даже путем самопожертвования.
«Пусть бы мои молекулы улетели в космос, но вам за «тупую москаляку» и призывы вызвать врачей из психбольницы я бы отплатил».
Сивоконь не была медиумом, читать чужие мысли не умела. Она не заметила подвоха в словах Воронова, снисходительно улыбнулась и откинулась в кресле, прикрыв глаза. По выражению ее умиротворенного лица можно было прочитать: «Вот типичная реакция дикаря, увидевшего западную цивилизацию».
Воронов закрыл глаза, представил, как он прилетит в Москву и окажется среди людей, родных душе и сердцу, среди милых добрых лиц и приветливых улыбок.
«Как только выйду из самолета, встану на колени и поцелую родную землю, – решил Воронов. – Пускай меня примут за психа, но я отдам долг Родине, покажу, что милей и дороже ее у меня никого не было, нет и не будет».
К концу полета патриотический порыв прошел. Виктор передумал целовать холодную взлетно-посадочную полосу. Родина – это здорово! Москва – не Львов, но и из столицы Советского Союза придется как-то выбираться. В Москве с продлением транзитного перелета никто не поможет, заклинания про Карабах не помогут.
На подлете к Москве самолет пошел на снижение, стюардессы попросили застегнуть посадочные ремни. Воронов, не открывая глаз, выполнил их требования. Сивоконь посмотрела на соседа и не поняла, отчего у него по лицу гуляет блаженная улыбка.
«Явно женщину вспоминает», – подумала она.
Воронов же вспоминал не случайную попутчицу Людмилу, а аэропорт, кассы, темную аллею и пение загадочной ночной птицы. В целом он был доволен собой. Какие бы преграды ни возникали на его пути, какие бы опасности ни поджидали, он смог все преодолеть и вырваться из враждебно настроенного Львова.
29
Из Москвы на Дальний Восток можно было вылететь из двух аэропортов: Домодедово и Шереметьево. Чтобы держать под контролем наличие билетов в обоих аэропортах, Воронов отправился на московский аэровокзал, расположенный в центре города.
Центральная часть аэровокзала представляла собой длинное двухэтажное здание, построенное в современном стиле из стекла и бетона. На первом этаже располагались билетные кассы и зал ожидания. Мест для отдыха в зале ожидания было минимальное количество. При проектировании аэровокзала подразумевалось, что, войдя в него, пассажир тут же купит билет на нужный рейс, в течение часа сядет на автобус прямого сообщения и отправится в аэропорт вылета. Для транзитных пассажиров, ожидающих отправки свыше суток, предназначались гостиницы, расположенные рядом с аэровокзалом. Длительное проживание пассажиров в гостиницах не предусматривалось. На практике же мест в гостиницах постоянно не хватало, и транзитные пассажиры ютились в здании аэровокзала, кто где мог.
В транзитной кассе Воронову сообщили, что билетов ни в один из аэропортов Сибири нет и не будет до снятия брони. Сведения о наличии свободных мест поступали в транзитную кассу дважды в сутки: в девять часов утра и в восемь часов вечера. Бронь, то есть место в самолете, зарезервированное для важных персон, в городе Москве имели аппарат ЦК КПСС, ЦК ВЛКСМ, Московский горком партии, Мосгорисполком, Министерство обороны и еще с десяток правительственных и партийных инстанций. Казалось бы, в случае отмены половины забронированных мест в кассах должны появиться билеты, но не тут-то было! Если, к примеру, в аппарате ЦК ВЛКСМ решили отказаться от брони на рейс до Новосибирска, то резерв комсомольцы не снимали, а предоставляли шанс вылететь кому-нибудь из своих друзей или знакомых.
До начала вечерней работы транзитной кассы Воронов погулял по городу в окрестностях аэровокзала, съел два подозрительных беляша в кулинарии, пересчитал остаток денег и решил не тратить ни одного рубля на развлечения или излишества, например стакан кофе или сока.
В половине девятого Воронов подошел к кассе и чуть не присвистнул от удивления: вдоль транзитной зоны аэровокзала к заветному окошечку змеилась очередь метров на пятьдесят. Отстояв больше часа, Виктор узнал, что билетов до Новосибирска нет.
– Хорошо! – сказал он кассирше. – Я могу вылететь в Кемерово, Томск, Красноярск.
– Мест нет, – сверившись с электронным списком, ответила кассирша.
– Хабаровск, Чита, Благовещенск?
– Нет мест и не будет до снятия брони! Утром первым в очередь вставай, может, повезет, вылетишь куда-нибудь.
Воронов отошел от кассы и увидел, что все места в зале ожидания заняты. Ничего не оставалось, как пойти исследовать аэровокзал. В нем были ресторан с заоблачными ценами, кооперативный буфет с ценами немногим ниже, чем в ресторане, и обычный буфет с ограниченным набором продуктов, заветревшихся, невкусных, зато дешевых. На втором этаже некогда располагался кинотеатр, предназначенный для того, чтобы скрасить досуг транзитных пассажиров. Во времена перестройки и начала кооперативного движения кинотеатр переделали в видеосалон: экран демонтировали, вдоль стен установили несколько телевизоров, количество мест в зале сократили. 11 сентября 1989 года в видеосалоне крутили американские боевики и фильмы ужасов. Вход стоил один рубль.
Виктор остановился на балконе второго этажа и стал наблюдать за залом. На первом этаже до полуночи сидеть или лежать на полу запрещалось, зато на балконе после девяти вечера была демократия – делай что хочешь! Рядом с Вороновым прилично одетый мужчина постелил на бетонном полу газетку и лег спать.
Виктор спустился на первый этаж, подобрал на подоконнике две газеты, вернулся на балкон, постелил газеты на пол и лег, положив сумку под голову. Умаявшись за день, он быстро уснул под гнусавый голос из видеосалона: «Я убью тебя, мерзавец!»
В половине шестого утра на балконе появился сотрудник аэровокзала, мрачный мужчина лет пятидесяти. Утренний гость закричал: «Подъем! Освобождаем место для уборки!» Воронов вскочил, осмотрелся и был поражен: весь балкон второго этажа представлял собой одно огромное лежбище, на полу спали сотни людей всех возрастов и национальностей. Пассажиры лежали на балконе так плотно, что, опоздай Воронов на час, ему просто негде было бы приткнуться. Суровый служащий аэровокзала не только кричал, но еще и пинал по ступням заспавшихся пассажиров, те в ответ материли его как могли:
– Какого черта ты нас будишь в такую рань, если техничка только в восемь придет?
– Подъем! – не обращая внимания на злобные выпады, продолжал шествие мужчина. – Подъем, мать вашу! Правила есть правила: после пяти часов тридцати минут спать на балконе запрещается!
Воронов спустился на первый этаж в туалет. Пол около умывальников и кабинок был залит водой из подтекающего писсуара. Стараясь не вляпаться в лужу, он умылся, почистил зубы. Соседи справа и слева водными процедурами не увлекались: наскоро поплескав водичкой в лицо, вытерлись, кто чем мог, попили воды из-под крана и пошли курить на улицу.