– Запомни, сволочь! – продолжил он. – Я могу тебя до смерти забить, и любой суд меня оправдает. Не веришь?
– Прости меня, ради бога! – взмолилась Оксана. – Бес попутал…
– Заткнись! – оборвал ее муж. – Это не бес тебя попутал, а твой братец со своим дружком свел. Я до поры до времени не хотел сор из избы выносить и разборки устраивать, но больше из себя идиота делать не позволю. Куда делось наследство твоей мамочки? У тещеньки одних долларов было тысяч десять, где они? Все твой братец к рукам прибрал, все прикарманил! Я думал, он после похорон с нами поделится, а он сунул тысячу и сидит в двух квартирах, похохатывает.
Богдан подошел к жене, одной рукой поднял ее с дивана.
– Ну что, семьей будем жить или тебя из дома выгнать?
Оксана рухнула на колени.
– Только не бросай меня! – сквозь слезы запричитала она.
– Уймись! – приказал муж. – Заразу в дом не принесла, и на том спасибо! Я твоего любовника на куски резать не собираюсь. Было бы из-за кого сидеть! Наставила мне рога, ну и хрен с ним. Меня больше гроши интересуют. Куда это твой братец намылился? Не за кордон ли решил махнуть?
– Он архив хочет выкупить…
Оксана пересказала мужу разговор с братом.
– В честь чего я должен оплачивать его депутатство? – удивился Богдан. – Когда теща хотела все нажитое за память об отце спустить – это одно дело, а когда Юра решил на моем горбу в рай въехать – это уже совсем другой коленкор. Встань! – Богдан посмотрел жене в глаза. – Мы вместе или нет? – безапелляционно спросил он. – Если хочешь сохранить семью, будешь дудеть со мной в одну дуду, а я не успокоюсь, пока твой братец мне половину наследства не отдаст. Свою долю он пускай тратит как хочет, а мою вернет.
Вечером под присмотром мужа успокоившаяся Оксана дозвонилась до Юрия и договорилась о встрече. Богдан достал из кладовки двуствольное охотничье ружье, спилил на кухне стволы и приклад.
– Брату твоему у меня веры нет, так что придется подстраховаться, – объяснил он свои действия.
Оксана ничего не сказала. Она даже не поинтересовалась, откуда мужу известно о ее прелюбодеянии в Баку.
После телефонного разговора с сестрой Юрий принял меры предосторожности. По голосу Оксаны он понял, что у нее что-то случилось, и начал подозревать самое плохое – вмешательство в свои дела третьей силы.
Богдан пришел к шурину около одиннадцати часов дня. Разговор с самого начала пошел на повышенных тонах. Как Юрий ни старался убедить родственника, что, став депутатом, он осыплет золотом всю родню, ничего не получалось. Богдан твердо стоял на своем: «Половину наследства – мне!» Юрию надоело препираться с деревенским дуболомом, и он предложил Богдану покинуть квартиру. Шурин достал из холщовой сумки обрез, криво ухмыльнулся и направил стволы в грудь Юрию.
– Мы вдвоем, – сказал он. – Сейчас я жахну тебя из двух стволов и уйду. Врагов у тебя много, на меня никто не подумает, а денежки после твоих похорон сами ко мне отойдут.
Сивоконь лучше родственника владел собой.
– Так почему же сразу не стреляешь? – с насмешкой спросил он. – Соседи на работе, выстрела никто не услышит…
– Меня в деревне учили, что с родней надо вначале полюбовно договариваться, а кулаки в ход пускать только в крайнем случае. Так как насчет грошей и золотишка?
– Пошли!
Юра провел гостя в кабинет, сел за стол, отодвинул ящик.
– Ты что там нашариваешь? – встревожился Богдан.
– Ключи от квартиры матери забрать хочу, – удивился странному вопросу Юрий.
– А-а-а, тогда ладно!
Богдан опустил руку с обрезом. Сивоконь выхватил из ящика пистолет Макарова и, не прицеливаясь, выстрелил ему в грудь. Богдан рухнул на пол, но был еще жив. Юрий проворно подскочил к нему, приставил дуло к сердцу и нажал курок. Второй выстрел прозвучал не громче хлопка в ладоши. Богдан дернулся всем телом и затих.
– Каким ты был дебилом, таким и остался, – усмехнулся Сивоконь. – В наше время никому доверять нельзя, а ты повелся. В деньгах родни нет! Оксанку жалко, одной придется ребятишек поднимать. Но тут ничего не попишешь! Видит бог, я не виноват. Это он ко мне с обрезом пришел, а не я к нему.
Юрий прошел на кухню, выпил большую рюмку коньяка, закурил и в мгновение ока понял, как дальше действовать. План возник из ниоткуда, но был таким четким, словно Сивоконь продумывал его не один день.
С сигаретой во рту Юрий вернулся к трупу, хотел пнуть его со злости, но не стал. Домашние тапочки – неподходящая обувь для футбола.
– У, мразь, все карты мне перепутал! Но это к лучшему! Я наконец-то прозрел. На хрен мне не нужно ваше депутатство! Что оно мне даст? Ничего! А вам что даст? Независимость? Да здравствует свободная Галичина, священная и независимая республика!
Сивоконь со злости плюнул в лужу крови, натекшую из распростертого тела.
– Всю жизнь Галичина была нищими задворками Европы и сейчас процветающим краем не станет. Что может дать независимость стране, у которой нет ни природных ископаемых, ни энергетических ресурсов? Вся промышленность на москалях завязана, своего ничего нет! Хороша национальная идея, состоящая из кабанчика в стайке да бутылки горилки на столе. Не будет москалей, кого проклинать станете? Поляков, венгров, немцев?
После убийства Богдана политическая карьера Юрия закончилась, не начавшись. Вместе с душой шурина улетела в небеса и национальная идея, столько лет служившая Юрию путеводной звездой. Он прозрел и понял, что пора начинать новую жизнь – благополучного и законопослушного гражданина Франции или Бельгии. Путь к Эйфелевой башне лежал через Хабаровск.
«Мне надо не просто ликвидировать Жукотского, мне надо завладеть его архивом. Вернее, архивом Алексея Толстого, а не какого-то проходимца. С архивом я махну на Запад, выгодно продам его и заживу как у Христа за пазухой! Вовремя Богданчик с обрезом пришел, вовремя! Если бы не его алчность, я бы не решился выкрасть архив и продать его».
Мосты были сожжены, путь к отступлению отрезан. Началось время действия.
Сивоконь оставил труп там, где он лежал, и поехал в гараж. По дороге Юрий выбросил в первый попавшийся мусорный контейнер пистолет, с которого стер отпечатки своих пальцев. В гараже у Сивоконя был ящик с оружием, оставшимся с послевоенных лет. В ящике хранились два хорошо смазанных немецких автомата, три пистолета, патроны и несколько гранат.
У соседа по гаражу тоже был такой же ящик, и у другого соседа был. После разгрома бандеровского движения часть оружия бандиты спрятали по схронам в лесах, а часть перевезли в города и села Западной Украины.
Юрий осмотрел оружие и выбрал пистолет «Вальтер» полицейской модели. Пистолет был компактный, патронов для него было в достатке. Сивоконь снарядил два магазина, сунул пистолет за пояс брюк, вывел из гаража «Жигули» и поехал домой собираться в дорогу. В пути он подумал, что по уму надо бы заскочить к сестре и пристрелить ее, чтобы раньше времени не разболтала о его планах выкупить архив, но у сестры дома были дети! Три трупа в одной квартире даже неповоротливую львовскую милицию на уши поставят, так что пускай живет любимая сестрица!
Дома Сивоконь, не обращая внимания на труп, собрал чемодан, вынул из тайника ценности, разделил их на две части. Ювелирные украшения он поместил в стеклянную банку с завинчивающейся крышкой, завернул в промасленную тряпку, упаковал в коробку из-под обуви. Доллары и рубли спрятал в холщовый пояс, завязывающийся на животе. Из потайного ящика стола достал два паспорта, которые доставил ему курьер из Лондона. Один из паспортов был на имя уроженца Курской области Семенова, другой – на имя бельгийского гражданина. Паспорта нельзя было отличить от настоящих. В бельгийском паспорте не было въездной визы. Ее должны были проставить друзья в Прибалтике. По замыслу английских кураторов, паспортами Сивоконь должен был воспользоваться в крайнем случае, чтобы избежать ареста и перебраться на Запад. Крайний случай наступил, и не важно, что он никак не был связан с подпольной работой. Прибалтийские друзья, работающие на МИ-6, должны были оказать Сивоконю помощь, не спрашивая о причинах отъезда из СССР.
В восьмом часу вечера раздался телефонный звонок. От неожиданности Юрий вздрогнул, схватился за пистолет, обругал сам себя и поднял трубку.
– Юра, ты? – спросила сестра. – Богдан у тебя?
По голосу сестры Сивоконь понял, что она не просто встревожена, а находится в состоянии, близком к панике.
– Нет, – ответил Юрий не задумываясь. – Он что, должен был заехать?
– Да, – ответила Оксана после небольшой паузы. – Как приедет, скажи, чтобы домой ехал и нигде не задерживался. Хорошо?
Сивоконь положил трубку, задумчиво посмотрел на тело в луже запекшейся крови.
– Жребий брошен! – сказал он покойнику. – Пора рвать когти, пока твоя женушка в милицию не побежала.
Сивоконь уложил багаж в автомобиль и выехал из города. У давно примеченной заброшенной фермы он остановился, при свете автомобильных фар выкопал яму, спрятал в нее коробку с ювелирными украшениями, закопал, замаскировал. В блокноте зарисовал схему тайника, на стене фермы поставил условный знак.
«Если все сложится, я пошлю из Парижа человека за драгоценностями. С собой их брать опасно. Я ни одному милиционеру не объясню, откуда у меня полкилограмма золота».
В ночной темноте Сивоконь вывел автомобиль на трассу и направился в Киев. Из всех сокровищ, награбленных его дедом, с собой Юрий взял только подарочную коробочку с серьгами дивной работы, украшенными крупными бриллиантами. «Невесте свадебный подарок везу!» – такое объяснение устроило бы любого милиционера в аэропорту.
34
Прилетев в Хабаровск, Воронов узнал сногсшибательную новость: их курс переселяют в ФЗО, а здание общежития будет переоборудовано в ведомственную гостиницу МВД.
– Это нас так за две поездки в НКАО отблагодарили? – возмущались слушатели. – Спасибо, хоть не в свинарнике поселили.
Факультет заочного обучения располагался в двухэтажном здании постройки конца ХIХ века. Когда-то в нем располагался конный казачий полк, и слушатели никак не могли понять: им предоставили бывшие конюшни или казармы? Потолки на первом этаже ФЗО были высоченными, комнаты – большими, удобства сведены к минимуму: один туалет с умывальниками на весь этаж. Душа в ФЗО не было.