Проклиная все на свете, одногруппники Воронова переселились в одну комнату. Начальник курса, проверив, все ли выселились из общежития, построил личный состав и сказал, что в связи с изменением обстановки разрешает всем желающим переселиться в город.
Воронову идти на постой было не к кому, если не считать невесты, которая не видела его с июня. Осмотрев новое жилище, Виктор затосковал.
«Точно придется жениться, – подумал он. – До весны жить в этом подземелье – выше человеческих сил. Здесь как в тюрьме – потолки высокие, а стены давят на тебя со всех сторон. От ощущения замкнутого пространства с ума сойти можно. Как здесь казаки жили? Или они на втором этаже размещались, а тут конюшня была?»
Началась учеба. Ребята потихоньку стали обживаться на новом месте.
После недели занятий Дмитрий Стойко написал рапорт на увольнение. Удивленным однокурсникам он объяснил свое странное решение:
– Тихоновой дали два года условно, она только что освободилась. Я твердо решил жениться на ней и уехать в Одессу. Меня в любом случае уволят из-за судимой жены, так что я лучше сам рапорт напишу, чем буду ждать позорного отчисления.
Его уход из школы остался незамеченным. После НКАО по разным причинам были отчислены несколько человек, еще трое написали рапорт на увольнение сами, поняв, что милицейская служба в новых условиях – не для них.
В первую же субботу после переселения Воронов с приятелями пошел в ресторан отметить новоселье. В фойе «Вечернего» он столкнулся с Ковалевой. Встреча началась с неприятного разговора, но постепенно Елена оттаяла и сказала, что простила Виктору его подозрительное отсутствие после возвращения из Карабаха.
– Я не был здесь в начале сентября, – заверил ее Воронов. – Я из Степанакерта заехал домой на два дня и вернулся в Хабаровск. Особое задание! Секретное! Я даже пацанам про него рассказать не могу – подписку о неразглашении дал.
У Ковалевой от обиды и несправедливости на глаза навернулись слезы. Она ждала, ждала и что получила за свою преданность? Сказочку об особом задании? Сердце Воронова защемило от жалости, и он согласился вернуться к преданной подруге. Но как это сделать? Как объяснить ее родителям свое столь длительное отсутствие?
– Я уже все продумала, – мгновенно перестала плакать Лена. – Я скажу маме с папой, что в первый же день твоего возвращения мы поссорились, ты обиделся и остался жить в школе. В ссоре была виновата я. Как тебе такой вариант?
– Идеально! Ты – умная девушка, Лена!
Весь вечер Воронов и Ковалева пробыли вместе. Елена светилась от счастья, Виктор старался не портить ей настроение, но чувствовал, что внезапный порыв жалости в фойе ничего не меняет: за лето он отвык от Ковалевой и меньше всего на свете хотел выслушивать нытье ее родни: «Когда же вы наконец распишетесь!»
Воссоединение наметили на следующую субботу. Из ресторана Воронов уехал в твердой уверенности, что историю с глупой ссорой родители Ковалевой уже одобрили и утвердили. Вспыльчивость дочери хоть как-то объясняла исчезновение жениха и позволяла сохранить лицо перед остальной родней.
Во вторник Воронов почувствовал непреодолимое желание узнать, где живет Жукотский.
«Я не буду ни во что вмешиваться, узнаю только его адрес, и все!» – решил Виктор.
В Индустриальном РОВД работал следователем только что получивший лейтенантские погоны земляк Воронова. С его разрешения Виктор позвонил в адресное бюро и попросил данные на Жукотского Андрея Павловича. К несказанному удивлению Воронова, Жукотский жил в одном дворе с Ковалевой – их дома стояли рядом и имели общую детскую игровую площадку.
– Пятьдесят один год? – уточнил Виктор у девушки из адресного бюро. – Работает на судостроительном заводе инженером-проектировщиком? Огромное спасибо! Вы нам очень помогли.
Записав данные Жукотского, Воронов задумался: стоит ли ему предупредить сына секретаря писателя о намерениях представителей бандеровского подполья выкупить архив или же забыть обо всей этой истории и покойной Софье Сивоконь? Ничего не решив, Виктор поехал в школу.
На другой день его ждал сюрприз. Возвращаясь после занятий из учебного корпуса в ФЗО, он заметил на скамейке в крохотном сквере Алину Веденееву. Увидев Виктора, девушка поднялась ему навстречу.
– Ворон, это к тебе? – спросил Вождь. – Хороша, ничего не скажешь!
Алина Веденеева умела эффектно преподнести себя мужчинам. На ней была короткая осенняя курточка, юбка выше колен. Стройные ноги невольно притягивали взгляды молодых мужчин, вечно голодных до женской ласки.
Поравнявшись с Веденеевой, одногруппники Виктора наперебой загалдели:
– Девушка, у Воронова невеста есть, скоро свадьба будет! Не верьте ему, он – обманщик, а я – честный человек! Девушка, давайте познакомимся, подружимся. У меня невесты нет.
Веденееву трудно было смутить нахальными предложениями. Она насмешливо посмотрела на парней и отошла с Вороновым в сторону.
– Как ты сюда попала? – спросил Виктор.
– Подошла на КПП, сказала, что я – твоя невеста и мне надо срочно тебя увидеть. Дежурный у ворот сказал, что искать тебя никто не будет, но я могу пройти на территорию и дождаться тебя в сквере. У меня к тебе очень серьезное дело. Ты можешь сходить со мной в ресторан в эту субботу?
Воронов посмотрел на рабочих, выносящих мусор из подъезда общежития, и с досадой произнес:
– Вот ведь скотство! Не раньше, не позже.
– Что?! – поразилась Веденеева. – Если я тебя помочь попросила, то это – скотство?
– Посмотри на четырехэтажное здание за спиной. Я прожил в нем три года. Это был мой дом, мое жилище, моя крепость, и вот сейчас, неизвестно в угоду кому, нас из общежития выгнали, и я не могу пригласить тебя в свою комнату потому, что у меня нет комнаты. Нас поселили в бывшей классной аудитории. Восемнадцать кроватей, один стол. Приличной девушке делать в этом вертепе нечего. Придется здесь постоять.
– Ты согласен мне помочь?
– Конечно, согласен! Только объясни, что это за блажь – меня по кабакам водить? Ты хочешь кому-то пыль в глаза пустить?
– У моей мамы будет юбилей. Пятьдесят лет. Она пригласила в ресторан коллег, родственников и одного мужчину, с которым дружила в юности. Потом он женился, развелся, мама родила меня, и все такое. Сейчас они встретились, разговорились, и мама пригласила его на юбилей. Я, как ты сам понимаешь, на дне рождения присутствовать обязана. Про меня злые языки разное поговаривают, и мама, чтобы утереть всем нос, решила, что в ресторане я должна быть с женихом. Я перебрала всех знакомых мужчин и пришла к выводу, что ты подходишь больше других.
– Спасибо за доверие! – с издевкой «поблагодарил» Воронов.
Веденеева обиделась:
– Что я такого сказала? Что из всех мужчин ты – лучший?
«Что у тебя перебор с мужиками», – мог сказать Воронов, но вместо этого пылко обнял Веденееву и поцеловал в щеку.
– Не обижайся! – примирительно сказал он. – Если бы ты знала, как я рад тебя видеть!
От неожиданного прилива чувств Веденеева растерялась и не знала, что делать: освободиться из объятий или стоять как ни в чем не бывало.
– Прекрати меня обнимать! – пришла она наконец в себя. – Нас же все видят!
– Пофигу! У нас демократия.
Как специально, из ФЗО вышел дежурный офицер, знавший Виктора.
– Воронов, что ты вытворяешь среди бела дня? – спросил он.
– Сестра приехала, товарищ майор! Целый год не видел.
– Как-то ты сестру не по-братски обнимаешь, – не поверил офицер. – Давай закругляйся! Посторонним нельзя на территории школы находиться.
Воронов и Алина пошли в сторону КПП. Веденеева объяснила, где будет проходить торжество и как надо себя вести.
– В прошлый раз ты боялась, что соседи по подъезду увидят нас и будет скандал, а сейчас я при всем честном народе буду твоим женихом? Что изменилось за прошедший месяц?
– В ресторане соседей не будет, – с улыбкой ответила Веденеева. – После мероприятия ты поедешь к себе домой, а я – к себе, так что нас вместе никто не увидит. Виктор, не опозорь меня перед маминым знакомым. У нас с ней и так не самые лучшие отношения. Если мой жених не понравится гостям, то она до конца дней своих на меня обидится. Особенно будь вежливым с ее старым знакомым. У меня такое ощущение, что все мероприятие организовано для него.
– Как его зовут? – без задней мысли спросил Воронов.
– Андрей Павлович. Он солидный человек, на судостроительном заводе инженером работает. Мама говорила, что его отец до войны был секретарем писателя Алексея Толстого. Знаешь такого? Он сказку про Буратино написал.
За воротами Воронов поцеловал Алину. Со стороны это выглядело как трогательное прощание влюбленных.
– Все будет по высшему разряду! – пообещал Виктор. – Твоей маме за будущего зятя краснеть не придется.
Вернувшись в ФЗО, Воронов вспомнил, что именно в эту субботу должно состояться его возвращение к Ковалевым.
«Не судьба! – подумал он. – Мне с Алиной интереснее, а с Жукотским будет интереснее вдвойне. Леночка подождет еще неделю, ничего не случится. Понервничает, всплакнет и простит. Как жаль, что я у Веденеевой не могу поселиться! Отправить бы ее маму к другу детства до весны, а мы бы…»
Воронов отогнал сладкие мысли и сел за уголовное право. Не успел он изучить параграф, как вошел Дробинко, предложил выйти, поговорить. В сквере у лавочки Дробинко спросил:
– Ворон, ты и эта барменша с теплохода… Она… это… твоя знакомая? Я видел, как ты ее провожал.
– Ты про Алину? Хочешь рассказать, как ты ее за полтинник снять хотел? Или за сотку? За сколько ты решил мою любимую женщину купить?
Дробинко смутился, покраснел:
– Ворон, ты не подумай, там ничего такого не было! Родня вся на теплоходе перепилась, я тоже пьяный был. Помню, как к бару подходил, что-то твоей подруге втолковывал, но что именно, не помню. Я как лишнюю рюмку выпью, так память начисто отшибает. Ты, если что, попроси у нее за меня прощения. Объясни: то, мол, се, с кем не бывает!