– Проехали! – амнистировал однокурсника Виктор. – Ты мне лучше расскажи про ту ночь, когда Грачев пропал.
Дробинко обрадовался перемене разговора.
– После того как вы с Архирейским уехали, мы купили у армян литр «тутовки», мутной, с осадком на дне, – сказал он. – Решили так: дневная смена выпьет вечером, ночная – утром. Теперь вспомни, как все было. Перед вашим приездом мы толком не отдыхали, обстрела ждали. Приехали вы, начался бой. Всю ночь никто на посту глаз не сомкнул. На следующий день вновь нервотрепка, ожидание неизвестно чего. Вечером мы сели, выпили по сто грамм, и я вырубился. Грачеву «тутовка» не пошла, и он всю ночь блевал, раз за разом на улицу бегал. Утром часовой стал его искать, чтобы смену сдать, а Грачева нигде нет! Когда он исчез, никто не заметил, не до того было. Все, кроме дежурной смены, спали, а дежурные что, не люди, что ли? Они тоже кемарили, один часовой вокруг КПП ходил.
Начался дождь. Однокурсники попрощались и разошлись.
«Дробинко не имеет отношения к исчезновению Грачева, – решил Воронов. – К нему вообще никто из находившихся на КПП отношения не имеет».
35
В Киеве Юрий Сивоконь купил в комиссионном магазине почти новую импортную кожаную куртку, в магазине «Все для дома» – простынь на двуспальную кровать. На почте он приобрел матерчатый мешок для посылки. Пистолет и магазин к нему завернул в куртку, куртку – в простынь, упаковал все в мешок и отправил посылку авиапочтой в Хабаровск на свое имя.
Местом получения посылки избрал главпочтамт Хабаровска. Фамилию отправителя посылки Сивоконь выдумал, адрес отправителя подсмотрел во время поездки по пригородам Киева, индекс узнал на почте. Отправка оружия в посылке была единственным безопасным вариантом. Почтовые отправления в СССР не досматривались, содержимое их не проверялось. Пистолет, укутанный несколькими слоями материи, невозможно было прощупать, так что за целостность посылки Сивоконь мог не беспокоиться.
Из почтового отделения в другом районе Киева Юрий дал телеграмму Страннику на адрес съемной квартиры в Хабаровске: «Приеду вторник племянник пусть ждет Юра».
Из безобидного содержания телеграммы следовало, что во вторник Сивоконь позвонит по телефону одинокой немолодой женщине в Хабаровске и даст указания насчет места своей встречи со Странником. Вторая часть телеграммы была приказом задержать отъезд Дмитрия Стойко с любовницей в Одессу до приезда Юрия.
Избавившись от оружия и отправив телеграмму, Сивоконь доехал до аэропорта Борисполь, сдал багаж в камеру хранения, получил талончик. По своему паспорту он купил билет на рейс до Красноярска, вернулся в город, плотно поел, чтобы убить время, сходил в кино, погулял по вечернему Киеву. С наступлением сумерек Сивоконь отогнал автомобиль на окраину города, оставил его на крохотном асфальтированном пятачке между гаражами и облезлыми, давно не ремонтировавшимися пятиэтажками. Как только стемнело, Юрий скрутил с «Жигулей» львовские номерные знаки и пошел в сторону оживленной улицы.
«Район явно не благополучный, – размышлял он по пути. – Местная шпана день-два понаблюдает за автомобилем и начнет его разбирать. Вначале снимут зеркала, потом колеса. Через неделю от «Жигулей» останется один остов. Жалко, конечно, бросать верного коня, но ничего не попишешь! В одну реку не входят дважды. К прошлому возврата не будет».
Выбросив номерные знаки в мусорный контейнер, на частной машине Сивоконь доехал до центра Киева, пересел на такси и прибыл в аэропорт. При посадке в самолет багаж Юрия досмотровую группу не заинтересовал. Взглянув в раскрытый чемодан, милиционер рыться в вещах не стал и жестом показал: «Проходите! Все в порядке».
В красноярском аэропорту Сивоконь по паспорту Семенова купил билет на самолет до Хабаровска.
«О моих поддельных паспортах никто не знает, – рассуждал Юрий. – Когда уголовный розыск начнет меня искать, они сделают запросы по всей Украине. Из отдела милиции аэропорта Борисполь им ответят, что я вылетел в Красноярск. Здесь мой след оборвется. Юрий Сивоконь исчезнет, и на его место придет никому не известный гражданин Семенов из города Курска. Ищите меня, ребята, в далекой Сибири! Только в Красноярске я больше никогда не появлюсь. Отныне это для меня запретный город».
В Хабаровске Сивоконь поселился в частном секторе у Матвея Говенько. Фамилия старика для русского уха звучала несколько необычно, но это была обычная украинская фамилия, распространенная также в Белоруссии и Литве.
Матвею Говенько было семьдесят три года. После войны его осудили за участие в бандеровском движении. Срок Говенько отбывал на стройках в городе Комсомольске-на-Амуре. После хрущевской амнистии освободился, переехал жить в Хабаровск. Женился, родил двух сыновей и дочь, овдовел. Дети разъехались по стране в поисках лучшей доли. Остаток своих дней старик Матвей доживал в одиночестве в небольшом частном доме с печным отоплением. В списке тайных агентов бандеровского движения Матвей Говенько стоял под номером один как самый надежный товарищ, непримиримый враг Советской власти.
Старик Матвей радушно принял гостя, усадил за стол. Под бутылочку водки с нехитрой закуской выведал, тот ли Сивоконь человек, за которого себя выдает. Убедившись, что мужчина из Львова не агент КГБ, Матвей расслабился, закурил папироску, хитро прищурился и сказал:
– По молодости лет я знал твоего деда. Суровый был мужик, никому спуску не давал! Я был с ним в рейде группы «С» до октября 1943 года. Потом командир нашей ячейки разругался с ним, и мы вернулись в Галичину. Ян Сивоконь подался дальше на север, в Белоруссию. Маму твою я тоже знал. Шустрая такая блондиночка была, голубоглазая, с косами. Сколько же ей лет было в 1944 году? Лет десять, наверное, не больше.
– Моя мать была черноволосой и кареглазой, – глядя в выцветшие глаза старика, сказал Сивоконь. – Быть может, на этом проверку закончим? Я приехал сюда по делу, а не лясы точить. Мне надо автомобиль любой марки, неприметный, в хорошем состоянии, с доверенностью на мое имя.
Старик выпустил в потолок густую струю дыма, кивнул:
– Сделаем.
– Еще мне понадобится на некоторое время отдельно стоящий заброшенный дом или дача.
Матвей вновь кивнул.
Юрий достал пятьсот рублей сотенными купюрами:
– Это на повседневные расходы. Сейчас давай еще выпьем, и я пойду спать.
Старик, покряхтывая, разобрал гостю кровать, подбросил дров в печку, покормил на ночь собаку во дворе и лег отдыхать в соседней комнате.
С момента бегства Сивоконя прошло всего трое суток, но он уже успел найти надежный кров и толкового сообщника.
Наутро Сивоконь уехал в город, оставив багаж под присмотром старика. За сохранность вещей он мог не беспокоиться, но определенные меры предосторожности все же принял. Одну из замочных скважин чемодана он слегка смазал жиром, оставшимся в немытой на ночь сковородке, подул сверху пылью. Если любопытный старик захочет поинтересоваться содержимым чемодана, то какие бы отмычки он ни использовал, на внешней стороне замка останутся следы.
Из телефона-автомата Сивоконь позвонил на транзитный телефон, назвал пароль и сказал, что будет ждать «Петра» в пять часов вечера на главпочтамте в отделе междугородних переговоров. Имя Петр было условным именем Странника.
Дожидаясь встречи, Юрий погулял по городу, заглянул в магазины и убедился, что в Хабаровске многие продукты питания можно купить только по талонам, а в магазине мужской одежды глаз положить не на что – настолько убогим был ассортимент товаров.
Получив телеграмму от Сивоконя, Странник немедленно приступил к действиям. Перво-наперво он написал печатными буквами письмо на имя Стойко и положил его в фойе на первом этаже учебного корпуса в стеллаж, разбитый на ячейки по буквам алфавита. В тот же день Стойко забрал письмо, на котором не было почтового штампа, прочитал содержимое, матерно выругался и поехал в общежитие, в котором снимал комнату на пару с Тихоновой.
Стойко и Тихонова знали друг друга со школьных времен. Некоторое время они жили в Одессе в одном дворе, потом Тихоновы переехали, и их знакомство прервалось. Вновь они встретились уже в Хабаровске и быстро стали любовниками.
Про Алену Тихонову их общий знакомый как-то сказал: «Если ее отмыть, сделать модную прическу и одеть по-человечески, то с ней не стыдно будет по проспекту Карла Маркса пройтись, а так…»
Внешность и грубые манеры Тихоновой Стойко не интересовали, их связывал только секс. Место для уединенной встречи искала Тихонова, она же доставала для приятного времяпрепровождения водку и закуску. Как-то летом Алена попросила Стойко съездить вместе с ней к цыганам на окраину Хабаровска, купить кое-что. Стойко согласился. В дом к цыганам он не заходил, дожидался подругу во дворе. На обратном пути Тихонова раскрыла сумку и показала полиэтиленовый пакет с маковыми головками.
– Теперь мы навеки связаны, – нехорошо ухмыляясь, сказала она. – Если меня посадят, я сдам ментам и тебя, и цыган. Цыгане подтвердят, что за маком я приезжала с тобой.
Стойко отвел подругу в безлюдное место и так избил, что Тихонова неделю не могла показаться в институте.
Первым на примирение пошел Дмитрий. Тихонова сказала ему, что зла не держит, но если он еще раз поднимет на нее руку, то она напишет заявление в милицию. Стойко ничего не оставалось, как смириться и продолжить их отношения, словно ни мака, ни побоев не было.
Тихонова стала наркоманкой весной 1988 года. Внутривенно вводить раствор опиума она боялась, да и готовить зелье было негде. Алена по совету подруг из Одессы стала пить кукнар – отвар головок опиумного мака. Через год у нее появилась наркотическая зависимость, ради очередного глотка кукнара она была готова на что угодно.
В состоянии ломки Тихонова пошла на кражу. Врач в СИЗО пожалел девушку и не стал указывать при первичном осмотре, что у нее явные признаки опийной наркомании. Если бы врач написал правду, то суд назначил бы Тихоновой принудительное лечение от наркомании, а это гарантировало реальное лишение свободы, а не условный срок.