– Ян Сивоконь был кровавым психопатом, жадным до денег и женского пола, но себя он считал добропорядочным семьянином, набожным, хозяйственным. Всю войну он посылал жене награбленные сокровища, и она жила с их продажи, беды не знала. Когда после войны разразился голод, бабка Юрия за взятку устроилась работать на продовольственный склад кладовщиком. Мы из леса послали к ней гонца, попросили хлеба, махорки, сала, сухарей. Она собрала одну котомку с ржаными сухарями и сказала, что больше не сможет со склада вынести. Через два дня нашу базу накрыл отряд НКВД. Мало кто из наших смог убежать и в лесной чащобе спрятаться. Почти все полегли. Тогда поговаривали, что это Юрина бабка на нас чекистов навела, чтобы больше еды у нее не просили. И этот – туда же!
Старики, припомнив выражение лица Сивоконя, дружно засмеялись. Ограбить и убить Юрия они решили на другой день после его приезда. Сивоконь сам рассказал Говенько, что в понедельник поедет за архивом. Старик Матвей решил, что связываться с какими-то бумагами не стоит, и наступила пора действовать.
Василий, парень крепкий и решительный, дождался, когда Сивоконь вернулся, натянул проволоку на гвоздики, взял топор, которым колют дрова, и занял позицию, прижавшись к стене около крыльца. Когда Юрий с грохотом открыл дверь, споткнулся и упал навзничь, убийца обрушил топор на голову Сивоконя, не успевшего прийти в себя после падения. Дело было сделано быстро и без шума. Беглеца из Львова действительно никто не искал. Его кости навсегда остались в пригородном поселке на окраине Хабаровска.
Утром Василий нагрянул к Тихоновой, всю ночь ожидавшей приезда Стойко и Юрия с пленником.
– Уматывай отсюда! Живо! – приказал Вася.
– А где… все? Где Юра? – растерянно спросила девушка.
– В Москву уехал, а мужа твоего менты повязали, в тюрьму отвезли.
– Может, дашь мне время собраться? – спросила Тихонова. – Если я одна осталась, то куда нам спешить?
Василий за волосы выволок ее на улицу, следом выбросил спортивную сумку с вещами.
– Через минуту не уйдешь – собаками затравлю! – пригрозил он.
Тихонова обматерила его последними словами и пошла на остановку без денег, без документов. По дороге она вспомнила адрес, который узнала в следственном изоляторе.
Не заплатив за проезд в автобусе, Тихонова доехала до города, нашла нужную квартиру. Хозяева радушно приняли гостью: накормили, налили водки, уложили спать. Через неделю пьяного угара Тихонову отправили на дело – отрабатывать съеденное и выпитое. В начале ноября она вновь оказалась в следственном изоляторе по обвинению в совершении ряда квартирных краж. Впереди ее ждало лечение от алкоголизма и длительный срок в женской колонии.
40
В ноябре ударили морозы, но снега не было. Земля на открытых участках покрылась коркой льда, на клумбах торчали почерневшие стебли растений. С Амура несло холодом. Но двое мужчин, прогуливающихся поздним вечером по набережной, не замечали его.
– Ворон, – спросил Басов, – почему Дворника искать не стали? Год назад всю школу на уши поставили бы, весь город бы прочесали, а тут – пропал сотрудник милиции, и хрен с ним! Жена заявление в милицию написала, и все успокоились, словно так и надо.
– Карабах, Леха! После него много чудес началось. Кто-то прозрел в горах, кто-то понял, что зря в милицию пришел. После первой командировки мой одногруппник Мирзоев исчез. Стали искать – нигде нет, куда подевался – непонятно. Через неделю он сам объявился, сообщил, что летал в Баку за цветами. Его отчислили за злостное нарушение дисциплины. Сейчас он на рынке розы и тюльпаны продает. Машину купил, приезжал на КПП похвалиться, да только никто с ним разговаривать не стал. После второй командировки исчез Витек, мой тезка. Стали искать его и выяснили, что он выступил на фестивале бардовской песни, имел грандиозный успех и решил посвятить себя музыке. Прямо с фестиваля он отправился с группой бардов в турне по стране, даже паспорт из школы забирать не стал. Потом пропал Дворник. Вышел из дома и не вернулся, до школы не доехал. При каких обстоятельствах он исчез – неизвестно. Какой смысл его искать? Он не маленький мальчик, должен сам за свои поступки отвечать.
Басов кивнул в знак согласия. Обернулся, посмотрел на пустынную набережную, предложил остановиться у поворота в городской парк культуры и отдыха.
– Дворника скрутили по пути на остановку, – сказал Басов. – Запихали в машину, привезли в заброшенный дом в дачном поселке. Момента захвата никто не заметил, настолько стремительно все было сделано. У Грачева в Хабаровске много друзей, было кому помочь в деликатном деле. Дворник долго отпираться не стал, как увидел фотографии, так и поплыл. Оказывается, он еще до службы в армии дал клятву какой-то бандеровской ячейке, что будет служить им верой и правдой.
До Карабаха у него работы не было. Зимой он встретился с Сивоконем, через него навел связи с местными националистами. Шабо был у них связным, еще несколько человек были готовы к выполнению мелких поручений. До весны они разрабатывали планы массовых беспорядков, но к реализации их приступить не успели. Дворник уехал в Хабаровск, Сивоконь – во Львов отдохнуть и получить новые указания. Что в НКАО происходило летом, ты знаешь лучше меня.
– Летом они начали репетицию отделения Карабаха от Азербайджана. Дворник, на мой взгляд, слишком мелкая фигура, чтобы быть организатором массовых беспорядков в Степанакерте. Во главе мятежа стояли солидные люди, авторитетные. Заезжий казачок годится только на роль мелкого провокатора, не больше.
– Он и был мелким провокатором. Вначале – информатором, потом принял участие в разработке дашбулагской провокации. Вначале у поселка, чтобы создать нервозность, несколько раз пальнули из ружья, сарай какой-то, никому не нужный, подожгли. Архирейский помчался разведать обстановку на месте. После его отъезда Дворник через Шабо, через дашбулагского участкового сообщил Сивоконю, что вы выехали. Сивоконь с сообщником заняли позицию на горе, дождались момента и обстреляли вас. План не сработал. При Дворнике Архирейский заявил, что тотального обыска в Дашбулаге войсковая оперативная группировка проводить не будет. Дворник сообщил новость Сивоконю. Львовский «корреспондент» и местный участковый приступили к реализации запасного плана, который наверняка должен был вызвать массовые беспорядки и погромы азербайджанского населения. Дворник, кстати, так и не понял, почему после исчезновения Грачева в поселок не ввели войска.
– Вольский бы не дал. Для него видимость мира и благополучия в Карабахе была дороже, чем борьба с националистами. Летом Степанакерт был в блокаде, а он на каждом совещании утверждал, что перебоев с доставкой продовольствия нет, административные границы открыты. Требовать у него ввода войск в Дашбулаг было бесполезно.
– Слушай дальше! – продолжил Басов. – Как ни глупо будет звучать, но Сергей Грачев погиб совершенно случайно. Судьба! От нее не уйдешь и не скроешься. Сивоконь решил похитить и убить первого попавшегося слушателя, кто пойдет ночью в туалет. Вышел Грачев. Его задушили, увезли в горы и сбросили с обрыва. Вышел бы по нужде другой слушатель, убили бы его.
– Не понял! – поразился Воронов. – Рисунок Грачева и его поиск изменника среди наряда на КПП к убийству отношения не имели?
– Изменника на КПП не было. Сергей, как и ты, не догадался, что руководить провокацией можно дистанционно, по телефону. Он нарисовал портрет Сивоконя, и что с того? Сивоконь находился в НКАО вполне легально, по заданию львовской редакции. Грачев на КПП развил бурную деятельность, но это был холостой выхлоп. Не там он искал изменника. Дворник заверил нас, что у Сивоконя на КПП агента не было.
– Может, он скрывает кого-то, выгораживает?
– Поверь, в пустом домике была не та обстановка, чтобы врать. Грачев-старший еще в Афганистане научился сведения добывать. Кстати, держи, он просил вернуть фотографии.
Воронов разорвал фотокарточки пополам, потом еще раз пополам и выбросил за ограждение. Ветер с реки подхватил клочки бумаги и унес их в сторону Артиллерийского затона.
– Амур – река глубокая, – задумчиво сказал Басов. – На дне его много секретов хранится.
Они пожали друг другу руки и разошлись в разные стороны.