На центральной панели, где десятки нагих фигур предаются странным играм и любовным утехам, такие плоды появляются у них на головах, в руках и в воде вокруг фонтана. В одной из сцен, похожей на многочисленные образы грехопадения, нагой мужчина срывает красный плод с ветки[210]. В другом месте толпа людей, разинув рты, тянется к огромной птице, держащей в клюве красный шарик. Помимо круглых красных плодов, люди, живущие в этом загадочном саду, поедают огромные виноградины, вишни, клубничины…[211]
Рис. 68. Слева: Вильгельм Перальдус. Сумма о пороках. Англия, третья четверть XIII в.
London. British Library. Ms. Harley 3244. Fol. 54v
Справа: Петрус Кристус. Ювелир в мастерской, 1449 г.
New York. The Metropolitan Museum of Art. № 1975.1.110
На левой створке Адам сидит перед причудливым растением. Видимо, это Древо познания добра и зла (Быт. 2:9). Оно похоже на драконово дерево (dracaena draco), которое Босх мог видеть на изображении рая в «Книге хроник» (1493 г.) Гартмана Шеделя. Его смолу, «драконову кровь», использовали как краситель и как лекарство. Ствол оплетает виноградная лоза. Ее грозди выглядят как ягоды, которыми на центральной створке людей кормят птицы. Только листья у винограда не обычные, а круглые – словно гостии. По убедительному предположению историка Лоринды Диксон, драконово дерево с его красным соком и виноградная лоза олицетворяли кровь, а листья – тело Христово[212].
По всей центральной панели множество людей вгрызается в колоссальные клубничины. Средневековая символика была открытой системой: одно и то же растение или животное в одних контекстах толковали in bono (как указание на Бога, добродетели и спасение), а в других in malo (как указание на Сатану, пороки и погибель). Так, клубника напоминала о райском саде и первозданной чистоте, но у нее существовали и негативные ассоциации: с мирскими благами и сладострастием. Хотя историки продолжают спорить о послании, заложенном Босхом в «Сад земных наслаждений», большинство из них видит в нем аллегорию грехопадения, которое ведет из рая в ад: из левой створки на правую. Потому и ягоды, как предполагают, здесь следует толковать in malo: как олицетворение мирских благ и греховной чувственности[213]. В изображениях огромных плодов и колоссальных птиц, которые кормят ими людей, можно увидеть безмятежное царство изобилия, гармонию человека с природой. Однако вероятнее, что дело совсем не в этом. В мире, который изобразил Босх, человек оказался во власти страстей, олицетворяемых зверями, птицами и ягодами[214].
Одно из первых упоминаний «Сада земных наслаждений» принадлежит испанскому монаху Хосе де Сигуэнсе (1544–1606) – библиотекарю королевского монастыря Эскориал, который видел там этот триптих. В своей «Истории ордена Святого Иеронима» (1605 г.) он писал о том, что вкус и запах клубники или плодов клубничного дерева пропадают в мгновение. Потому удивительный образ, созданный Geronimo Bosco, олицетворяет мимолетность радостей и суетность тщеславия[215]. Если следовать за Сигуэнсой, центральная панель «Сада», расположенная между раем на левой створке и адом на правой, изображала человечество, погрязшее в грехах. А при поступлении триптиха в монастырь Эскориал в 1593 г. он был зарегистрирован в описи как «una pintura de la variedad del Mundo» – «картина, [изображающая] разнообразие мира»[216]. Variedad – это, видимо, греховная пестрота, изобилие искушений, множественность пороков.
Рис. 69. Ягоды и плоды: фрагменты «Сада земных наслаждений» Иеронима Босха
Рис. 70. Слева: фрагмент «Поклонения волхвов», справа: фрагмент «Сада земных наслаждений»
На «Поклонении волхвов» черный король держит в руке украшение (крошечный сосуд для благовоний?) в форме клубники или какой-то похожей ягоды (рис. 70, слева). А на голове его чернокожего слуги, как мы видели, помещен круглый плод красного цвета. Этот мотив несколько раз встречается и в «Саде земных наслаждений». На центральной панели слева и справа расположились группы, состоящие из четырех или пяти белых и одного чернокожего. У обоих африканцев на голове стоит ягода, похожая на вишню или красную смородину. В группе слева один из белых юношей указывает рукой в направлении створки с изображением райского сада с Адамом и Евой – напоминает им и зрителю о грехопадении?[217] Вероятно, что фрукты, стоявшие на головах, указывали на силу, которая властвовала над человеком, на его стремление к мирским радостям или усладам плоти.
Руины: праведные и неправедные
По свидетельству Евангелия от Луки (2:7, 12), Христос появился на свет в Вифлееме, в хлеву. Ведь для Святого семейства не нашлось места на постоялом дворе. Новорожденного сразу же положили в ясли (praesepio)[218]. На протяжении столетий богословы прославляли смирение Царя небесного, которому, как сказано в «Золотой легенде» со ссылкой на Августина, «мягким ложем стали грубые ясли, а золотым узорным потолком – закопченная соломенная кровля»[219]. Потому и фламандские художники XV в. изображали хлев, где появился на свет Иисус, как простое, часто ветхое строение с дырами в стенах.
Одновременно в Средние века существовало представление о том, что хлев был построен на руинах дворца Давида, некогда стоявшего в Вифлееме[220]. Потому на некоторых образах Рождества или Поклонения волхвов действие разворачивается не в бедной хижине, а внутри или на фоне какого-то величественного, но пришедшего в упадок строения. Эта идея возникла под влиянием пророчества, прозвучавшего в ветхозаветной Книге пророка Амоса (9:11): «В тот день Я восстановлю скинию Давидову падшую, заделаю трещины в ней, и разрушенное восстановлю, и устрою ее, как в дни древние». Мессия из рода Давидова родился там, где стоял дворец его предка. Новый завет человека с Богом был заключен на руинах Ветхого. Первое пришествие Христа стало исполнением древних еврейских пророчеств, но, поскольку евреи не признали Христа Мессией, они утратили статус избранного народа и были наказаны вечным рассеянием.
До Босха фламандские художники бессчетное число раз изображали жалкую хижину, в которой родился Спаситель. Однако у него она приобрела не смиренный, а зловещий облик. И дело не только в том, что на ее пороге стоит Антихрист, в темноте толпятся его клевреты, а из дыры в стене за спиной Девы Марии подглядывают пастухи с серыми лицами (рис. 71)[221]. Важно еще, что под крышей в черной дыре сидит сова, а рядом с ней внутрь заползает ящерица (рис. 72)[222]. А еще одна (почти незаметная в темноте) сова выглядывает из дыры в стене высоко над головой чернокожего волхва[223]. Эти детали явно имели большое значение.
Дело в том, что филины и совы (их разные виды именовали bubo, nycticorax, noctua, ulula) как ночные хищники в средневековых бестиариях и других аллегорических сочинениях олицетворяли духовное помрачение, иноверие и ересь[224]. Этот взгляд был емко резюмирован в трактате «О птицах» Гуго Фольетского (XII в.). В одной рукописи его сочинения глава про сову озаглавлена так: «Презренная сова – человек грешный» (Infelix bubo: peccator homo)[225].
В Античности сова, спутница Афины / Минервы, воплощала мудрость и знание (и эта символика была актуализирована гуманистами в эпоху Возрождения). Однако в христианской культуре Средневековья за этой птицей закрепились прежде всего негативные ассоциации[226]. Еще в ветхозаветной книге Левит (11:16–17) сова была перечислена среди нечистых созданий. В греческом «Физиологе» говорилось о том, что она любит ночь и скрывается от солнечного света. Точно так же иудеи отвергли Христа, предпочтя тьму свету.
На протяжении столетий христианские авторы обличали иудеев за то, что они отказываются признать Иисуса мессией и не видят истинного смысла Ветхого Завета, полного пророчеств о Боговоплощении и Страстях. Их неверие описывалось как помрачение и слепота. Потому сова как ночная птица, которая сторонится дневного света (истины), стала одним из образов, применявшихся в полемике против иудаизма. Кроме того, ее клюв, возможно, напоминал о крючковатых носах, с какими так часто изображали демонов, а также иудеев и других иноверцев или еретиков. На миниатюрах во многих бестиариях можно увидеть, как сову со всех сторон атакуют другие птицы. Эта сцена напоминала о ненависти, которую все окружающие народы испытывают к богоубийцам (рис. 73)[227]. Гуго Фольетский писал, что совы живут в трещинах стен. Христос предпочел родиться евреем, но погиб от их рук в этих трещинах[228]. Мы не знаем, читал ли Босх трактат «О птицах», но его сова, спрятавшаяся в темной нише, вероятно, в духе этого текста напоминала об опасностях, грозивших новорожденному мессии.
Рис. 71. Слева: клевреты Антихриста; справа: пастухи.
Иероним Босх. Поклонение волхвов, ок. 1490–1500 гг.
Рис. 72. Иероним Босх. Поклонение волхвов, ок. 1490–1500 гг.