[71]. Тем не менее этот странный убор, видимо, принадлежит самому Антихристу. Дело в том, что у него наверху есть отверстие, подходящее для стеклянной трубки с цветком, закрепленной на шлеме-тюрбане с терниями. Возможно, Босх специально изобразил шлем Антихриста столь похожим на одеяние второго волхва, чтобы соотнести их друг с другом.
Рис. 19. На тяжелом наплечнике второго волхва Босх изобразил царицу Савскую, пришедшую с дарами к царю Соломону (3 Цар. 10:1–13). Этот сюжет считался одним из ветхозаветных типов, т. е. прообразов, поклонения волхвов. Как писал в «Житии Христа» Лудольф Саксонский, «трон Соломона – это святая Дева Мария, и на нем восседает Иисус Христос, истинная мудрость». Например, на триптихе, созданном Артом ван ден Босхе в Брюсселе в 1490-х гг., в центре изображены волхвы перед Иисусом, на левой створке – Авенир перед царем Давидом, а на правой – царица Савская перед царем Соломоном. У Босха под этой сценой помещен сюжет, который был чрезвычайно редок в искусстве до середины XVI в. Это жертвоприношение, которое совершили Маной и его жена, когда ангел им возвестил, что у них родится долгожданный сын – Самсон. Им было обещано, что он спасет Израиль от филистимлян (Суд. 13). В этом эпизоде христианские богословы видели один из типов грядущего Рождества Христова.
Иероним Босх. Поклонение волхвов, ок. 1490–1500 гг.
Рис. 20. Гравюра из цельногравированной книги «Антихрист и пятнадцать знамений Страшного суда», изданной в Нюрнберге (?), вскоре после 1450 г.
Процветшая терновая ветвь могла напомнить об одном из пагубных лжечудес, которые в средневековых текстах, посвященных концу времен, приписывали Антихристу. Чтобы доказать свою божественность, он обещал четырем королям, что заставит деревья расти кроной вниз, что на их корнях вырастут плоды или что мертвое дерево зацветет. Изображения этого «чуда» можно найти в иллюстрированных «житиях» Антихриста, которые неоднократно печатали во второй половине XV в.[72] (рис. 20).
Терновый венец, которым короновали Христа, почитали как одну из величайших христианских святынь. В Средние века полагали, что он долго хранился в Константинополе, а после его разграбления крестоносцами в 1204 г. оказался в руках «латинян». В 1238 г. его за астрономическую сумму в 135 000 турских ливров приобрел французский король Людовик IX. Для хранения венца и других реликвий Страстей он пристроил к своему дворцу на острове Сите часовню-сокровищницу – Сент-Шапель.
Рис. 21. Праведники в живых венках внутри церкви и грешники в мертвых терниях вне ее.
Часослов Рогана. Анже, 1430–1435 гг. Paris. Bibliothèque nationale de France. Ms. Latin 9471. Fol. 9
При этом тернии ассоциировались с чем-то сухим и бесплодным, а по аналогии – ложным и пагубным. Лудольф Саксонский в «Житии Христа» объяснял, что колючки, которые возложили на голову Иисуса, напоминают о грехах каждого из тех, за кого он умер на кресте[73]. Голые ветви с острыми шипами могли, например, олицетворять еретиков, пребывающих вне Церкви. Потому на одной из миниатюр во французском Часослове Рогана праведники, одетые в живые венки с райскими цветами, противопоставляются понурым грешникам и еретикам в венках из мертвых колючек (рис. 21)[74].
В мире Босха головной убор с колючими ветками появляется не только у Антихриста из «Поклонения волхвов», но и у других зловещих персонажей. На центральной панели триптиха «Искушение св. Антония» Босх изобразил стол, вокруг которого собралась демоническая компания (рис. 22)[75]. Историки видят в этом странном действе антимессу, какой-то колдовской ритуал, сложную астрологическую аллегорию или дьявольскую пародию на целительные ритуалы, которые в Средние века практиковали братья из ордена антонитов[76]. Среди его участников есть женщина с белой кожей и в белых одеждах, напоминающих облачение третьего волхва с мадридского триптиха. Ее шапка тоже обвита сухими ветвями. Историк Джеймс Каттлер видел в белоликой даме олицетворение Луны. Средневековые астрологи полагали, что у всех планет есть «дети» – типы людей, которые особо подвержены их влиянию. Во власти Луны, в частности, были мошенники и игроки. Потому на гравюрах, представлявших «детей» этой планеты, тоже можно увидеть стол, вокруг которого толпится разный сомнительный люд. Правда, на их столе обычно разложены карты, кости и прочие суетности, а у Босха он почти пуст – на нем раскиданы цветочки и стоит металлический кувшин[77].
Рис. 22. Иероним Босх. Искушение св. Антония, ок. 1500–1510 гг.
На рентгеновском снимке мадридского «Поклонения волхвов» видно, что изначально Босх планировал написать шлем-корону Антихриста иначе. Ее должна была венчать фигурка человека, который держит над головой некий круглый предмет[78]. Очень похожий мотив повторяется на зеленоватой ленте с колокольчиком на конце, которая свисает из-под красного плаща Антихриста[79]. На ней изображена вереница «атлантов», которые руками и ногами держат шары. И нарисованы так, что очень похожи на жаб. На левой створке триптиха, над воротами двора, где одиноко сидит Иосиф, приемный отец Иисуса, в той же позе с раздвинутыми передними и задними лапами изображена жаба. Человек или жаба, держащие над головой какой-то округлый предмет, вновь возвращают нас к «Искушению св. Антония». Там к столу, вокруг которого собралась демоническая компания, подходит чернокожий слуга или служанка[80]. Он(а) держит в руках поднос, а на нем стоит жаба, которая на вытянутых лапах поднимает яйцо (рис. 23).
Пытаясь выяснить смысл этой странной детали, историк Джеффри Хэмбургер напомнил об одном из важнейших моментов католической мессы, который известен как «возношение» (elevatio). Тихо произнеся слова «Сие есть Тело Мое» (Hoc est corpus meum), священник поднимает гостию, уже ставшую телом Христовым, для поклонения верующими (рис. 24)[81].
Этот жест был введен в ритуал мессы где-то во второй половине XII в., чтобы привлечь взоры паствы к гостии[82]. Изначально священник поднимал ее еще до освящения. Однако это означало, что верующие поклоняются пресному хлебцу, т. е., строго говоря, впадают в грех идолопоклонства. Потому парижский епископ Эд де Сюлли (1197–1208) первым предписал перенести «возношение» на тот момент мессы, когда гостия уже точно станет телом Христовым: «На „Тот, Кто прежде“: взяв гостию в руки, священники не должны сразу поднимать ее высоко, показывая всем собравшимся, но пусть как бы держат на груди до слов Сие есть Тело Мое (Мф. 26). Тогда пусть поднимают ее, чтобы все могли увидеть»[83].
Вскоре на IV Латеранском соборе (1215 г.) был принят догмат о реальном присутствии тела и крови Христовых в Святых дарах. Он подвел итог спорам вокруг таинства евхаристии, которые продолжались с XI в. Английский философ и богослов Роберт Гроссетест (ум. в 1253 г.), который в 1235 г. стал епископом Линкольнским, так разъяснял значение догмата монахам аббатства Питерборо: «В ваших монастырях… благодаря… евхаристии Царь небесный пребывает не только в своей божественности, но и в истинной телесной субстанции, приданной Ему Девой Марией»[84]. Формулировка, утвержденная в 1215 г., в частности, предполагала, что в момент «возношения» паства сможет узреть Бога, незримо присутствующего в круглом хлебце.
По решению IV Латеранского собора миряне должны были причащаться не менее раза в год – на Пасху, предварительно исповедовавшись и получив отпущение грехов. Причащение требовало подготовки и было редким опытом. В отличие от него, созерцание гостии было доступно каждому – и в любой момент. Оно, как многие верили, давало возможность прикоснуться к телу Христову взором и тем самым приобщало к главному источнику сакрального. Существуют свидетельства о том, что некоторые верующие приходили на мессу только к моменту «возношения» и уходили сразу после него, а само созерцание гостии заменяло им причащение[85]. Около 1220 г. философ-схоласт Александр Гэльский противопоставлял два рода вкушения тела Христова: вкушение устами (manducatio per gustum), которое обладает силой таинства, и вкушение взором (manducatio per visum), которое таинством не является[86].
Рис. 23. Слева: фрагмент «Поклонения волхвов» (Мадрид); справа: фрагмент «Искушения св. Антония» (Лиссабон).
Рис. 24. Липпо Ванни. Инициал на одной из страниц Миссала, 1342–1364 гг.
Amsterdam. Rijksmuseum. № RP-T-1948–713
Белое яйцо, которое на «Искушении св. Антония», высоко подняв лапы, держит жаба – воплощение нечистоты и одна из «масок» дьявола, видимо, было пародией на гостию или своего рода антигостией. У этого изображения есть параллели в средневековых текстах. Один из них – житие немецкой визионерки Кристины фон Штоммельн (ок. 1287–1312). Там упоминается о череде искушений, которыми ее одолевал дьявол. В частности, ей везде мерещились пауки, змеи и жабы, так что она не могла нормально есть и пить, поскольку все время видела что-то нечистое и отвратительное. Когда священник во время мессы поднял гостию, она тоже вместо нее увидела жабу и из-за этого побоялась подойти к причастию