ю деятельность на решении общегражданских задач и развиваются в рамках демократических норм.
В этой связи полезно опираться на идеи политической корректности. Сам этот термин возник давно, во всяком случае задолго до появления концепции мультикультурализма, но сейчас по характеру основного использования может рассматриваться как частный случай этой доктрины. Под политкорректностью в рамках мультикультурного проекта понимают прежде всего систему моральных предписаний (иногда подкрепляемых некими институциональными нормами), во-первых, порицающих действия или высказывания, которые могут быть восприняты как психологически травмирующие представителями иных культур, во вторых, одобряющие действия, направленные на привлечение и вовлечение расовых, этнических и конфессиональных меньшинств в наиболее престижные сферы жизнедеятельности (политика, бизнес, искусство и др.).
Подчеркиваю, политическая корректность предполагает прежде всего опору на моральные культурные нормы, а не на правовые предписания. Никто, никакие законы не предписывали президенту Клинтону или президенту Бушу включать в свои администрации представителей разных рас, этнических и конфессиональных групп. Последние американские президенты добиваются этого, исходя из сложившейся к настоящему времени нормы политической культуры в Америке, а также из своих представлений о политической целесообразности. В нынешних условиях эффективно управлять страной может лишь администрация, отражающая культурное разнообразие общества. И несмотря на то, что проблему этнического представительства нельзя абсолютизировать и не стоит преувеличивать, президенты российских республик должны понимать, что в целях обеспечения благоприятного психологического климата в республиках и роста взаимного доверия между народами нельзя управлять республикой, не включая в ее руководство заметного числа русских, составляющих в некоторых из названных регионов численно наибольшую группу населения. Но одновременно и федеральной власти стоило бы расширить представительство разных народов России в аппарате федеральных ведомств. Примеры такого подхода демонстрируют не только западные страны, но и некоторые полиэтнические страны Востока, имеющие солидные традиции политической парламентской культуры. Показателен в этом отношении пример Индии, политическая элита которой (объединение правящей партии «Бхаратия джаната парти» и большинства оппозиционных партий, кроме левых сил) впервые в истории этой страны добилась избрания в качестве президента представителя исламского меньшинства Абдул Калама.
И в США, и в Индии политическая корректность и политическая целесообразность продиктовали необходимость добровольного самоограничения этнического большинства в целях поддержания и усиления интегративных процессов.
Для объяснения сути этого принципа сошлюсь на пример, который часто приводит в своих публикациях и публичных выступлениях В. Тишков. Ядром испанской гражданской нации и этническим большинством страны являются кастильцы, которые не только не требуют для себя каких-то преимущественных прав, не добиваются для себя автономии, предлагая ее меньшинствам (баскам, каталонцам и др.), но даже и от своего самоназвания отказались в пользу общегражданской, и в этом смысле национальной, интеграции. Подобный подход жизненно необходим и для России. Я далек от мысли предлагать русским забыть о своем самоназвании, да и нужды такой нет. Как уже отмечалось, рост русского этнического самосознания также можно было бы рассматривать как положительное явление, если бы оно не сопровождалось увеличением страхов и фобий, а главное, так называемым «эксклюзивным мышлением», выражающимся в одиозном лозунге «Россия для русских».
Неблагоприятное психологическое самочувствие этнического большинства, его неудовлетворенность, тревожность, ожидание угроз со стороны других народов в сочетании с активной эксплуатацией этих настроений влиятельными политическими силами является, на мой взгляд, главной из современных проблем этнической политики, которая проводится в России. Люди, называющие себя «защитниками русского народа», чаще всего как раз и заняты тем, что изощренно разжигают реальные и мнимые обиды этнического большинства страны. По сути, они занимаются формированием у большинства психологических комплексов, присущих обычно меньшинствам. Реальное оздоровление этнополитической обстановки в стране и улучшение психологического самочувствия русских людей может быть обеспечено не за счет создания неких институциональных условий для защиты большинства от меньшинств, а на пути формирования у большинства представлений о его роли в этнополитической интеграции общества, той интеграции, в которой большинство объективно заинтересовано в наибольшей мере, а также создания механизмов интеграции, в том числе создания климата доверия меньшинств к большинству. И здесь я хочу еще раз вернуться к идее «государствообразующего народа».
Неоднократно в этой книге я высказывал свое крайне негативное отношение к данной идее, поскольку она подразумевает юридическое закрепление за этнической общностью некоего особого статуса в государстве, как это предусмотрено в проекте Федерального закона «О русском народе». Такой подход противоречит самому духу Конституции страны и ее букве, а главное, сразу же, при одной лишь постановке вопроса вызывает рост подозрительности других народов. Вместе с тем я поддерживаю (об этом также не раз говорилось в книге) идею просвещения всего российского общества в духе осознания им объективно наибольшей роли этнического большинства в процессе гражданской интеграции народов России. Такая роль предполагает не присвоение этническому большинству особого статуса, как ордена или другой награды, а наоборот – осознанный и добровольный отказ представителей этнического большинства от части своих преимуществ.
Речь идет не только о том, что большинству стоит потесниться в институтах центральной власти, чтобы интегрировать во властную элиту представителей других этнических групп, но и о необходимости затратить некие усилия в освоении культуры братских народов. Так, в последние годы в России в национальных республиках уменьшается доля русских, которые владеют языком титульной национальности или хотят его освоить [192] . Это, наряду с сокращением количества газет и книг на национальных языках, национальных школ, создает у меньшинств ощущение возврата к советской политике недобровольной русификации. И хотя многие из отмеченных процессов имеют другую природу и вызваны прежде всего экономическими причинами (при общем сокращении тиражей всех газет и книгоиздания в стране больше всего пострадали пресса и книгоиздание на национальных языках, при общем свертывании сети школ – национальные школы, а миграционные процессы увеличили долю русских, недавно переселившихся в республики, не знакомых с их культурой и т. п.), однако и политические решения усугубляют эскалацию таких подозрений. Закон, навязывающий кириллицу в качестве графической основы всех языков народов России, в практическом отношении абсолютно не имеет смысла (русские, не знающие татарского языка, не смогут прочитать татарскую газету, даже написанную на кириллице), но, как уже отмечалось, резко ухудшил этнополитическую ситуацию в ряде республик и недобрым воспоминанием откладывается в исторической памяти.
Принцип самоограничения большинства предусматривает проведение такой политики, при которой федеральная власть требует от своих чиновников в республиках обязательного знания языка титульных народов и поощряет, стимулирует интерес русского населения республик к его изучению. Такая ориентация не только увеличивает доверие к большинству со стороны меньшинств, но и служит для них примером, побуждает к ответным действиям по самоограничению, необходимому для их аккультурации. Трудно ожидать, что иноэтнические мигранты первыми откажутся от привычных для них культурных традиций, если большинство не подаст им пример необходимого самоограничения.
В отечественной литературе и прессе о политике мультикультурализма и политкорректности пишут в основном в негативных тонах [193] . Такие публикации переполнены примерами ошибок и перегибов в осуществлении этих программ в США и Европе. Действительно, программа мультикультурализма первоначально развивалась как сугубо инструментальный и экспериментальный проект, т. е. методом проб, а следовательно, и ошибок. Как уже отмечалось, лишь недавно началось теоретическое осмысление таких программ, и можно не сомневаться, что это приведет к коррективам политической практики. Вместе с тем публикации в жанре описания «ошибок» и «вредного опыта» уже сейчас в значительной мере дезинформируют российских читателей, многие из которых и сами рады услышать что-то нехорошее про «них». Зачастую это форма самоутверждения: когда не удается самоутвердиться на основе своих достижений, то охотно принижают чужие.
В чем же проявляется неадекватность подобных аналитических материалов? Остановимся на этом подробнее.
Во-первых, описание «провалов» (во многом мнимых) политики мультикультурализма не сопровождается оценкой ее реальных успехов, а они весьма впечатляющи. Например, в США до начала осуществления этого проекта, направленного прежде всего на устранение расовых предрассудков, страна постоянно находилась под угрозой расовых волнений и бунтов, сопровождавшихся многочисленными жертвами и большими разрушениями. В Вашингтоне еще в 1960-е годы чуть ли не в двух-трех километрах от Белого дома в результате бунтов и поджогов выгорали целые кварталы жилых домов. Но вот уже почти 40 лет Америка не знает расовых беспорядков такого масштаба.
Во-вторых, авторы, описывающие негативные стороны политики мультикультурализма, даже не задумываются над тем, что эта концепция является лишь частью проекта этнополитической интеграции и выполняет в ней сравнительно скромную функцию, а именно обеспечивает климат доверия. Поэтому некоторые ее побочные следствия, такие как понижение интереса какой-то части меньшинств к аккультурации вследствие получения ряда льгот, компенсируются другими механизмами. Скажем, пожилые китайцы в чайна-таунах или пожилые евреи, выходцы из республик бывшего СССР, на Брайтон-бич могут сегодня прожить в своих замкнутых кварталах на пособия, не обучаясь английскому языку и не предпринимая попыток интегрироваться в американское общество. Однако статистика и наблюдения показывают, что молодежь, получившая в Америке образование и квалификацию, как правило, покидает эти районы и переселяется в более престижные и с меньшим уровнем традиционного социального контроля. Поэтому этнические районы и кварталы постоянно сжимаются. В Вашингтоне площадь однородных афро-американских кварталов уменьшилась в конце 1990-х годов в несколько раз. На Брайтоне остаются в основном старики или совсем недавние переселенцы. Быстро изменяется расовый и этнический состав нью-йоркского Гарлема. К тому же на него с разных сторон наступают кварталы престижной застройки. Этому способствуют рост цены на землю и сокращение государственных программ на социальные пособия меньшинствам (что стало особенно заметно с приходом к вла