– Ты прав, Кузьма, – чуть помедлив, ответил Хас, – мы пришли из тумана. И мы русские. Как это ни удивительно… Это несмотря на то, что у меня в группе с десяток разных национальностей. Только, как говорил знаменитый русский генерал Василий Филиппович Маргелов: «Неважно, какой у вас цвет кожи или разрез глаз. Для врагов вы все русские». Да, мы вышли из того самого колдовского тумана. А жили мы в другом времени – двести шестьдесят с лишним лет тому вперед. Мы отправились в путь в 2018 году. И вот мы здесь. В это трудно поверить, в том числе и нам. Но это так.
Я удивленно покачал головой. Мне уже приходило на ум, что мои спасители попали в их края откуда-то издалека. Но чтоб они явились из будущего… Никогда бы не поверил в это, если бы не их вид, одежда, оружие диковинное и вещи непонятные. Человеком я был простым, но неглупым. Жизнь научила меня, когда нужно помалкивать, наблюдать и запоминать происходящее вокруг. Я еще раз обдумал сказанное Хасом и решил, что мой новый знакомый и спаситель говорит правду. И, чтобы заслужить его доверие, с ним тоже следует говорить напрямую.
– Русский человек так устроен, – вздохнул я, – что как бы ему ни было хорошо в чужой землице, но домой его тянет, и ничего тут не поделаешь. Я вот что думаю. Надо отсюда уходить подобру-поздорову. Чую, что скоро тут начнется война большая. Англичане нападут на французов и попытаются их прогнать. Только французы тоже воины храбрые, и так просто уйти не захотят. Война будет кровавая, и никто из них не будет щадить друг друга. Ну, и индейцы тоже – ни те, кто будет воевать за французов, ни те, кто станет помогать англичанам. Это сасквеханноки такие мирные, а многим другим – ирокезам, например – все равно, кого резать. А что делать-то?
Ведь, как ни крути, нам достанется ото всех по первое число. Лучше будет, если мы, не дожидаясь начала войны, уйдем из этих краев. Можно попробовать пробраться в Россию. Вот только как это сделать? – видя, что Хас и остальные молчат, я продолжил: – Есть у меня одна мысль. Надо сесть на корабль, идущий в Европу, и доплыть до Дании или Швеции. Туда часто приходят корабли из России. Можно заплатить шкиперу, и он возьмет нас на борт. А дома мы найдем к кому обратиться за помощью. Я, когда цесаревне служил, со многими ее приятелями познакомился. Сейчас они, наверное, в большой силе. Да и обузой вы для них не будете – воины вы знатные, а России, матушке нашей, всегда есть с кем воевать.
Я не стал рассказывать своим новым друзьям про то, что молодым был хорошим знакомым Елизаветы Петровны. И мне даже довелось любиться с ней. Ни к чему им это знать. К тому же, если царица узнает и вспомнит меня, то нам окажут царскую милость. А если не вспомнит, так и ладно…
Хас выслушал меня, подумал, переглянулся со своими товарищами и едва заметно кивнул. Я снова плеснул себе и своим гостям виски, выпил вместе с ними и терпеливо стал ожидать ответа старшего «пятнистых». Прожевав кусочек сочной оленины, Хас сказал:
– Тут, Кузьма, не все так просто. Во-первых, индейцев нельзя бросать. Ведь их иначе вырежут всех подчистую. Или англичане, или союзные им индейцы. Либо снова начнется мор, и бедняги умрут от болезни. Надо им помочь. Один французский писатель говорил: «Мы в ответе за тех, кого приручили»[59].
Ну, а во-вторых, нас очень мало. А вот оружие и другие примочки к нему у нас весьма интересные. Как бы нам в плен не попасть. Я согласен, что на Родину пробираться надо. Но следует хорошенько подумать, как это сделать, чтобы было максимально безопасно.
Я одобрительно кивнул и посмотрел на свою дочь. Та, видимо, с трудом понимала сказанное Хасом. Она разобралась лишь в главном – вождь этих храбрых воинов решил защитить их племя. И он готов сразиться с врагами сасквеханноков. Рыжая Белка с благодарностью взглянула на Хаса.
Сделав вид, что не заметил взгляда, которым Василиса одарила командира пришельцев, я, немного подумав, произнес:
– Вот что мне кажется. Англичане нам все равно не простят, когда узнают, что мы людей их побили. Поэтому, если вместе с французами мы прогоним этого их английского генерала, который со своими солдатами идет сюда, то мусью посчитают нас союзниками, и тогда они не станут нам мешать. Можно отправиться к испанцам – англичане с ними вроде как пока не собираются воевать. В общем, посмотрим, как дела пойдут. И еще – у англичан, которых мы побьем с вашей помощью, наверняка деньги есть. Мы их себе заберем. Мушкеты их продадим, порох, сабли. Деньги нам будут нужны для дальнего путешествия. В общем, будем потихоньку к нему готовиться.
Хас кивнул. Видимо, мое предложение ему понравилось.
– Тут ты прав, Кузьма. Что с бою взято – то свято. Это еще в старинном казачьем законе записано. Конечно, что-то отдадим индейцам, что-то реализуем… То есть продадим, – поправился Хас, увидев недоумение в моих глазах, – только насколько нам хватит денег – не знаю. Мы ведь пока плохо знаем ваши цены. Но есть у меня одна мысль – взять подряд у французов на уменьшение количества англичан в этой местности. Поголовье уменьшим, деньги получим. Женщин и детей, а также фермеров, убивать не будем, в худшем случае попросим переселиться обратно на восток. А вот людей вооруженных… Всем от этого будет только лучше.
Я уже хотел было ответить Хасу, но кто-то за стенами избы истошно заорал. Встрепенувшись, я хотел было встать, но неудачно задел поломанными ребрами за угол стола. Острая боль пронзила меня. Охнув, я скривился от боли и плюхнулся на лавку. Василиса, выскочившая из избы, вскоре вернулась назад и шепнула мне на ухо по-индейски. Кивнул, я сказал своим гостям:
– Это индейцы пленников английских мучают. Сколько уже лет живу среди них, а все никак не могу к этому привыкнуть. Просто не смотрю и все. Хотя это было больше у «людей кремня» принято, а у сасквеханноков такое происходит в первый раз на моей памяти.
– Ну, так это же не ты их научил, – криво усмехнулся Хас. – Тем более что мучают они не агнцев непорочных… Если бы все по-другому сложилось, еще неизвестно, кто бы на столбе висел, а кто бы под ним костер разжигал… Как говорится в книге пророка Осии, глава восьмая, стих седьмой: «Посеявший ветер, пожнет бурю». Кузьма, давай сделаем перерыв. Мы тут выйдем, покурим. А то все равно толком не поговорить – вон, как он, болезный, орет, надрывается…
12 июня 1755 года. Деревня Аткваначуке. Джонатан Оделл, военный хирург и натуралист
Деревня сасквеханноков находилась на склоне небольшого холма и представляла собой пространство яйцевидной формы, окруженное частоколом. Внутри располагались четыре длинных дома, покрытые древесной корой, несколько строений пониже – вероятно, складских либо хозяйственных помещений, и два небольших домика такой же постройки неизвестного предназначения.
Напротив стояли два бревенчатых строения с печными трубами – наверное, именно здесь жил тот странный белый индеец, – а вдоль частокола располагались поля с маисом, тыквами и фасолью. Имелись также две калитки с противоположных сторон деревни, ведущие наружу. А в центре было пустое пространство с четырьмя столбами неизвестного мне назначения. Между ними горел костер, вокруг которого сидели на земле десятки индейцев – впереди, как это ни странно, женщины, за ними – мужчины и дети. А рядом стояло несколько сасквеханноков в головных уборах. Это то ли вожди, то ли шаманы, подумал я.
Поколебавшись, я решился попробовать поговорить с ними о Томе Вильсоне. Но пожилой индеец, к которому я обратился, посмотрев на меня, процедил что-то типа «но инглич» и показал на соплеменника помоложе с обезображенным оспой лицом, стоявшего позади группы. Тот подошел ко мне и сказал:
– Говорить, белый!
Но только я попытался более понятно сформулировать фразу, как послышались приветственные вопли индейцев. Я обернулся; из одной из отдельно стоящих хижин вывели Скрэнтона, Гранта и бедного Тома. К ним подошла группа женщин и начала срывать с них одежду. Грант и Скрэнтон кричали и сопротивлялись, как могли, а Том с сардонической улыбкой сделал индианкам некий знак, а затем разделся догола, аккуратно сложив свою одежду в стопочку. После этого индейские воины привязали всех троих к столбам и отошли в сторону, а дамы, ведомые женщиной постарше в расшитом бисером кожаном костюме, обступили трех обнаженных мужчин. Главная из них взяла длинную палку и сунула заостренный конец в костер. Ее примеру последовали и несколько других.
– Что они делают? – испуганно спросил я у моего собеседника.
– Это враг, белый. Ты не враг, они враг.
– Но они же люди!
– Да, они люди, который убить индейцы. Много индейцы. Наши братья. Поэтому они умереть.
– Но не так же жестоко!
– А что значить жестоко?
– Плохо.
– Они плохо жить, умереть тоже плохо, – и индеец отвернулся, дав мне понять, что разговор закончен.
Но я еще попробовал промямлить:
– Но Вильсон, тот, третий, никого не убивал.
– Он вместе с они. Они убить индейцы в деревня Сероскваке. Много индейцы. Все индейцы. Он умереть. Ты уходить, белый человек. Или ты тоже хотеть туда? Есть место, – и, криво усмехнувшись, он показал рукой на четвертый столб.
Я отвернулся, с трудом давя набегающие слезы; плакать мне хотелось, наверное, в первый раз после того, как я расстался с детством. Вот тебе и «благородные дикари»!
Неожиданно кто-то взял меня за плечи. Я повернул голову и увидел одного из тех самых странных «черно-зеленых» воинов. Он посмотрел на меня и сказал:
– Два года назад в этих местах жили сотни сасквеханноков. Именно Скрэнтон и его люди заразили их оспой. Те, кого ты здесь видишь – немногие, кто пережил ту эпидемию. Кроме них, есть две такие же деревни, где обитают немногие выжившие. Точнее, были – одну Скрэнтон уже вырезал. Под корень. И Вильсон – он сам сознался – хотя сам в этом не участвовал, но стоял в дозоре и потом помогал убийцам избавиться от трупов. Мы, кстати, пробовали уговорить индейцев пощадить хотя бы его…