Словом, «швайнехунд» – этим неизвестным мне бранным словом назвал Клаус того «доброжелателя» – уговорил Кинцера отправиться в Новый Свет, где тот узнал – почем фунт лиха.
– Герр Кузьма, я до сих пор себя ругаю за то, что, не подумав, согласился на предложение того человека. Лучше бы я отправился в Россию. Думаю, что русские так бы со мной никогда не поступили… Как вы считаете, герр Кузьма?
– Эх, парень, плохо ты знаешь русских, – ответил я. – У нас с уважением относятся к мастерам, откуда бы они не приехали к нам. Я жил в Санкт-Петербурге, столице Российской империи. В нем немцы жи ли в своей слободе, и никто даже и не думал их притеснять. Там они построили кирху – лютеранскую церковь, куда ходили все желающие помолиться.
– Ну, кирха мне не нужна, – усмехнулся Клаус. – Я не лютеранин, а честный католик.
– Есть у нас и деревянная католическая церковь Святой Екатерины. Она находится на Невской першпективе. Туда ходят молиться поляки и французы, живущие в Петербурге.
– А оружейники в России нужны? – спросил Клаус. – Поверьте мне, герр Кузьма, я опытный оружейник. Я бы мог сделать много разных полезных вещей для русской армии.
– Думаю, что да, – кивнул я. – Опытные мастера везде нужны. К тому же немцы у нас всегда славились своей добросовестностью, аккуратностью и хорошей работой. Думаю, что у тебя, если ты отправишься вместе с нами в Санкт-Петербург, появится много заказчиков. Ведь ты же, наверное, не собираешься оставаться здесь, в стране, где началась война между французами и англичанами. Ты здесь чужой для тех и других. Да и индейцы, к которым ты можешь попасть в руки, вряд ли помилуют тебя.
– Да, герр Кузьма, – Клаус закивал головой, – я буду очень рад, если вы возьмете меня с собой в Россию. Вы добрые люди, вы спасли меня от рабства и ужасного наказания плетьми. Я вам признателен за все это. Можете считать меня своим верным другом.
– Ну, вот и прекрасно, – ответил я. – Тогда держись меня. Будешь помогать мне чинить оружие. Ведь ты, наверное, очень соскучился по своей работе? А хочешь, я покажу тебе оружие наших воинов в пятнистой одежде? Правда, ни у меня, ни у тебя сделать такое же не получится. Да и никто в этом мире его вряд ли сможет сделать.
– Я бы, герр Кузьма, очень был рад увидеть это чудо-оружие. Я слышал, что оно может стрелять быстро-быстро, очень точно и на большую дальность.
– Хорошо, Клаус. Только помни – о секрете этого оружия никому нельзя рассказывать. Это тайна!
Я вздохнул, вспомнив, что мои новые друзья пришли из тех времен, в которых делали многие вещи, о которых в нашем мире никто и не слыхал.
16 июля 1755 года. К востоку от форта Дюкень, на «дороге Брэддока». Капитан Роберт Орм, в недавнем прошлом – адъютант генерал-майора Эдварда Брэддока
За спиной французы обустраивали свой форт, названный ими Милль-Па – «Тысяча шагов». Он расположился там, где просека проходила по узкому склону между двумя горами вдоль реки Джуниаты, в трех милях от места, где река образует петлю, после чего начинает течь на северо-восток. Место было выбрано, по мнению самого Орма, идеально – обойти форт будет сложно, а на колесном ходу разве что достаточно далеко к югу или северу от укрепления.
Орм пожалел, что с таким трудом проложенная дорога сгодилась не старой доброй Англии, а ее заклятому врагу, стране, именующей себя Францией. Хотя каждый англичанин знает, что законный король Франции – его величество Георг III, король Великобритании, а их Луи, коего французы считают королем – не более чем наследственный узурпатор.
Впереди было несколько дней пути по диким местам, еще недавно заселенным дикарями-сасквеханноками, а теперь готовым к принятию белых поселенцев. А у Монокаси дорога резко поворачивала на юг, и через три-четыре дня Орм уже будет у своих с письмом, переданным ему французским губернатором де Меннвиллем. Про содержание письма он ничего не знал, но догадывался, что французы потребуют мирного соглашения с демаркацией границы, где по восточным отрогам Аппалач, где, наверное, даже по Джуниате, и только после этого согласятся отпустить военнопленных. Они и не торопятся – ведь пленные под конвоем французских солдат строят новые укрепления, в том числе и этот проклятый пограничный форт.
Перед мысленным взором Орма прошла недавняя экспедиция, которую иначе как позором не назовешь. Свыше четырех тысяч человек – военные и лесорубы, колониальная милиция и грозная регулярная пехота из метрополии, а еще артиллерия и саперы. На бумаге с ними никто не мог сравняться. И так недавно все это великолепие переходило вброд Мононгахелу – разве что артиллерию оставили на том берегу до тех пор, пока пушкари построят для нее плоты… Вперед, только вперед, к гнезду французов – незаконно построенному форту Дюкень!
Но до форта они так и не дошли. Тропа вела сквозь узкую расщелину, и те несколько сотен человек, которые смогли выставить французы, Орм воспринимал лишь как свидетельство нищеты – практически все, кто там стоял, были индейцами. При приближении англичан многие из них побежали, и Орм подумал, что победа уже у них в руках. Насмерть стояли лишь краснокожие неизвестного Орму племени, но что такое две-три сотни индейцев против такой силы, как экспедиционный корпус его величества!
Но тут какой-то краснокожий с размалеванным лицом выбежал и крикнул «Вперед!». Его быстро убили, но убегавшие было индейцы развернулись и начали-таки драться, причем не так, как положено – линия против линии, а по-индейски подло и трусливо – из-за деревьев, из-за камней, перебегая с места на место…
А когда так же повели себя колониалы, то светлой памяти генерал Брэддок лично заставлял этих трусов выходить из мест, где они хоронились от индейцев, и возвращаться в строй. Увы, его скоро убили, и грозные английские солдаты превратились в толпу, то стрелявшую на любой шум и убивавшую своих же, то просто мешавшую друг другу. Многих французы поубивали, а другие позорно сдавались в плен. И когда Орм попытался повести хоть кого-нибудь в атаку, он почувствовал удар сзади по голове, потерял сознание и очнулся уже в плену.
Как и других офицеров, его препроводили в их форт, где разместили во вполне сносной комнате с тремя другими офицерами. При допросе он указал, что являлся адъютантом генерал-майора Брэддока, после чего их губернатор Меннвилль неожиданно предложил капитану послужить парламентером и отвезти в Балтимор, где находился штаб операции, французские предложения о мире. Ему придали рядового Делоне, доставили в строящийся форт Милль-Па, где снабдили лошадьми, едой и питьем, но не оружием, и отпустили восвояси.
Не успели они отъехать от форта Милль-Па, как где-то вдали показались с десяток конных минго; Орм опасался, что они нападут, но Господь отвел эту опасность. Теперь лишь бы вернуться в Монокаси, подумал Орм, и нанять троих или четверых наемников для дальнейшей дороги. И если в штабе его спросят о его мнении, он им скажет, что нужно обязательно готовить вторую экспедицию, чтобы взять свое и заодно отомстить за генерала. Но что, наверное, лучше обучить их индейской тактике.
16 июля 1755 года. Форт Дюкень. Мишель-Анж Дюкень де Меннвилль, маркиз Дюкень, губернатор Новой Франции
За круглым столом сидели четверо – сам маркиз Дюкень, генерал Контркёр, русский майор Хасханов и некто Томас Робинсон, служивший переводчиком.
Контркёр попросил майора найти другого переводчика, который не был бы англичанином, но майор улыбнулся и сказал, что Робинсон – англичанин лишь по происхождению, а на самом деле русский.
– Еще раз хотел бы выразить свою благодарность за вашу помощь, – сказал де Меннвилль. – Если бы не вы, в форте моего имени хозяйничали бы англичане, а земли вдоль реки Огайо стали бы собственностью короля Георга.
– Поверьте мне, мсьё маркиз, – улыбнулся русский. – Ваши люди под командованием де Божё справились бы и без нас. Разве что немалая часть англичан смогла бы уйти.
– А сейчас они заняты полезным делом, строят новые укрепления, – продолжил его мысль генерал.
– Важнее другое – после такого разгрома они вряд ли решатся повторить подобную экспедицию в ближайшее время. Тем более что новый форт Милль-Па сможет сдерживать любое наступление по «дороге Брэддока» до подхода подкреплений. А любая попытка обойти эти места – например, через север Виргинии – будет не менее затратной по времени, и произойдет не ранее следующего года – в этом им попросту не хватит времени подготовить подобную операцию. Да и человеческие потери заставят их задуматься. Конечно, рано или поздно придется отпустить пленных, но лучше дождаться конца войны, и, кроме того, заставить их лично поклясться больше не участвовать в боевых действиях против Франции. И против России.
– Но это – поведение, несвойственное благородному сословию, – возразил де Меннвилль.
– Вспомните, что подполковник Вашингтон поклялся своей честью никогда больше не воевать против Франции. И нарушил это обещание, как только у него появилась такая возможность. Вести себя по-рыцарски стоит, только если другая сторона также придерживается подобных стандартов.
Де Меннвилль задумался и понял, что русский майор, увы, прав. Но вслух он озвучил еще один вопрос, который уже несколько дней не давал ему покоя:
– Майор, а что вы хотите для себя лично? Для себя и для ваших людей. Могу предложить вам и вашим людям дворянство, если вы согласитесь принять французское подданство.
Улыбка русского майора стала еще шире.
– Спасибо, мсьё маркиз! Но все мои люди уже дворяне, согласно русской Табели о рангах[141]. Кроме того, знаете ли, родину не выбирают.
– Тогда как я вас смогу наградить?
– Мы хотели бы отправиться в Квебек, вместе с нашими индейцами.
– Вашими индейцами?
– Они теперь такие же наши, как и мои люди. То же и про наших англичан. И нашего немца.
Когда Робинсон переводил эти слова, его лицо разгладилось – он понял, что его не бросят.