Было ясно сразу, что пойдут они именно по восточному берегу – иначе им пришлось бы пересекать Ниагару не один, а два раза, ведь и Дюкень, и Денонвилль находятся по эту сторону быстрой реки. И единственный возможный путь – именно здесь, между бурной рекой и дремучими лесами, в которых охотятся индейцы, не слишком благожелательно смотрящие на нарушителей.
Около месяца назад в форт Вильям-Генри, далеко на востоке отсюда у южной оконечности озера Джордж, прискакал гонец от лейтенант-губернатора Нью-Йоркской колонии Джеймса Де Ланси, временно исполняющего обязанности губернатора колонии.
Было у него и письмо на мое имя, в котором значилось:
«Лейтенант, экспедиция под началом генерала Брэддока отправилась к форту Дюкень. Если этот форт будет взят, то, скорее всего, его передадут Виргинской колонии. Вам приказываю отправиться к северо-востоку от форта, дабы в случае необходимости разъяснить виргинцам, что земли к северу от форта принадлежат Нью-Йоркской колонии. Вы можете взять с собой до взвода солдат по вашему выбору. Вам в этом поможет рота нью-йоркской милиции под командованием капитана Горацио Гейтса, отправившаяся с Брэддоком. Да поможет вам Бог!»
Непростое задание, что уж там скажешь. Уж не знаю, какого размера отряд Брэддока, но что мы сможем сделать, даже с помощью капитана Гейтса, моего старого знакомого – тем более что наши с ним отношения дружественными назвать весьма сложно… Да и воевать с армией его величества Георга III нельзя ни в коем случае. Разве что, если виргинская милиция отправится одна, без сопровождения войск из метрополии… Но и в этом случае их будет в несколько раз больше, чем нас, даже с учетом людей Гейтса. Но приказ есть приказ, да и уважаю я Де Ланси.
Мой отряд уже был сформирован из трапперов, трейдеров и моих друзей-контрабандистов. Признаюсь, что в прошлом я немного занимался торговлей разнообразными товарами в обход таможен, и даже как-то раз попал из-за этого под суд. Если бы не вмешательство Де Ланси, я бы, скорее всего, трудился на какой-нибудь плантации на берегу реки Гудзон или на Лонг-Айленде. Вместо этого я оказался в форте Вильям-Генри, и даже получил лейтенантский патент и право набирать людей, которым я успел заблаговременно воспользоваться. Так что мы смогли выйти в поход на следующий же день после прибытия гонца.
Идти до форта Дюкень было свыше трехсот миль, и немалая часть пути проходила по горам. Десятого июля мы натолкнулись на троих рядовых в нью-йоркской бело-зеленой форме; все они были ранены, и это было все, что осталось от отряда Гейтса – другие либо погибли, либо попали в плен при разгроме хваленого отряда Брэддока. По их словам, французов было намного меньше, и большинство их армии составляли индейцы, но галльские петухи[149] каким-то образом сумели не просто победить в этой схватке, но и практически полностью уничтожить либо пленить людей его величества короля Георга.
Подумав, я решил пока не уходить из этих мест. Я лично провел рекогносцировку французских укреплений – кто знает, когда это может понадобиться. И, к своему удивлению, увидел, как французы хоронили кого-то из своих на кладбище у форта. Одного из присутствующих я узнал и не поверил своим глазам – это был тот самый губернатор Меннвилль, маркиз Дюкенский, которого я год назад лицезрел в Квебеке. А еще там присутствовали странные белые люди в невиданной униформе – не яркой, а практически сливавшейся с лесом.
«Ну что ж, – подумал я тогда, – ему рано или поздно придется возвращаться в Квебек. Так что нет худа без добра – теперь у нас появилась возможность захватить его живьем. А подобный подарок определенно обрадует Де Ланси и, вполне возможно, приведет к моему повышению по службе.
Подумав, я оставил дозор у истока Ниагары, решив, что они пойдут именно этим путем. И, как видим, не прогадал – менее чем через час они будут здесь. По словам разведчика, с ним небольшая свита – большая их часть по виду французы, но есть и другие – те самые в странной пятнистой форме, а также несколько гражданских лиц. «Ну что ж, самоуверенность до добра не доводит, мсье губернатор», – подумал я, а вслух, да и то вполголоса, произнес лишь:
– К бою!
И мои люди рассыпались по лесу так, что их с дороги было практически не заметить, а нам было все как на ладони.
24 июля 1755 года. Где-то на реке Ниагара. Капитан 3-го ранга Хасим Хасханов, позывной «Самум»
Хас ехал, мерно покачиваясь в седле и глазея по сторонам. Их кавалькада размеренно двигалась по восточному берегу Ниагары в сторону форта Денонвилль, где, по словам губернатора, их ожидает корабль. Была возможность пройти по Ниагаре на баркасах, протащив их волоком в районе водопадов, но губернатор отказался. Ему претило, как простому рыбаку, сидеть в утлой лодчонке без какого-либо комфорта. Поэтому выбрали конный путь.
Неспешность же кавалькады была вызвана тем, что большинство людей Хаса были знакомы с лошадью исключительно по фильмам с ковбоями, и по девочкам с лошадками у метро, просящим деньги на прокорм этих самых лошадок. Хас смотрел на свое воинство, и на ум ему приходил один из указов Петра I: «Морякам верхом на лошадях в расположение конных частей являться запрет кладу, ибо они своей гнусной посадкой, как собака на заборе сидя, возбуждают смех в нижних чинах кавалерии, служащий к ущербу офицерской чести»[150].
Их отряд был небольшим. Взвод легкой кавалерии, взвод морской пехоты, губернатор с малой свитой и его группа. По нынешним временам, когда большие боссы предпочитали путешествовать с пышным кортежем и эскортом, это был очень маленький отряд.
В Дюкене же все дела были сделаны. Павших после битвы похоронили, раненых оставили для излечения. Вопрос встал, что делать с пленными англичанами, коих набралось достаточно внушительное количество. Хас чуть было не предложил идею концентрационных лагерей, злорадно скалясь и думая, что бумеранг в жизни имеет место быть. Все-таки первые концентрационные лагеря изобрели американцы в период Гражданской войны, а англичане массово внедряли их уже во время войны англо-бурской, причем впервые в них сидели женщины, дети и старики. Но затем Самум подумал, что печально будет войти в историю, как человеку, изобретшему первый в мире концлагерь, и решил эту идею не озвучивать.
Своих индейцев он оставил в Дюкене. Ему стоило больших трудов уговорить их остаться. Воины рвались сопровождать его, особенно молодняк. Пришлось воспользоваться своим правом военного вождя, объяснить, что военное положение никто не отменял, и он пользуется всей полнотой власти, а потом «наложить вето на табу». Но он пообещал послать за ними, как только ситуация на местах прояснится.
Неожиданно Хаса как будто что-то толкнуло. Он тревожно вскинулся, привстал в стременах и закрутил головой по сторонам. Все было тихо и спокойно. С одной стороны река, с другой лес. Тишина и лепота. Даже птицы в лесу не пели. Было слышно убаюкивающее журчание реки, дуновение ветерка и мерный цокот копыт. Стоп! Птицы не поют! Хас еще раз привстал на стременах, негромко свистнув, привлекая к себе внимание, и, увидев, что группа посмотрела на него, показал рукой знак «внимание». Никто ничего не понял, но все подобрались и переложили оружие под руку. Хас теперь ехал, всматриваясь в лес до рези в глазах, но разглядеть так ничего и не смог. Впрочем, чуйка его уже вовсю вопила об опасности…
Внезапно он увидел, как на опушке леса появился небольшой туман и, прежде чем он понял, что это значит, его мозг уже отдал команду, и он заорал «K бою!», одновременно давая шенкелей и свешиваясь на бок лошади, прикрываясь ей от стрелков. А впереди уже валились из седел всадники…
Тогда же и там же. Старший мичман Алексей Каширин, позывной «Кошмар»
Алексей сидел на лошади, всем своим видом являя полную иллюстрацию к знаменитому указу Петра «…и посадкою своею гнусною, аки собака на заборе…». Верхом он ездить не умел от слова «совсем». Впрочем, со своим конем он договорился достаточно быстро, прикормив и запугав его. Кнут и пряник… Классика…
Пару уроков верховой езды ему дали индейцы. К ним он пошел после того, как Хас, к которому он обратился первым, принял профессорский вид и нудным голосом стал читать ему лекцию из серии «если вы хотите обогнать впереди идущее лошадиное транспортное средство, включите левый поворотник, убедитесь, что вас в этот момент никто не обгоняет, и потяните поводья влево». Впрочем, Хас стебался недолго, дав все же потом Алексею несколько дельных советов.
…После того, как Хас показал группе «внимание», Лёха начал всматриваться в кромку леса. Из всего окружающего пейзажа опасность могла исходить только от нее. На какой-то миг ему показалось, что он разглядел какое-то движение. А потом началось…
Хлобыстнули выстрелы, начали падать всадники. Лехин конь понесся вперед, и Кошмар вцепился в поводья, чтоб не вылететь из седла. Внезапно лошадь как словно споткнулась на бегу и стала заваливаться вперед-влево. Леха выдернул ноги из стремян и, дождавшись, когда лошадь наклонится к земле, соскочил с нее и, несколько раз кувыркнувшись по инерции, плюхнулся на живот. Занял позицию, огляделся по сторонам и тут же змеей пополз, смещаясь вправо, стараясь спрятаться за лошадиный круп. Приподнявшись и осмотрев лошадь, он понял, что был прав в своих предположениях: в его коня попали сразу две пули, и ему дико повезло, что его при этом не задело.
Он опять начал всматриваться в ту же опушку, но там по-прежнему не было видно ничего и никого. Это был уже совсем иной уровень. С таким противником они еще не сталкивались. «Кто это? Индейцы? Французы вроде заверяли, что поблизости их нет». Леха еще раз повертел головой. На дороге лежало около дюжины трупов, несколько человек были ранены и ползали по земле, взывая о помощи.
«Кто вы, мать вашу, такие?!» – подумал он. Они действительно схлестнулись с опытным и умелым противником.