Днем прибыла резервная группа, которая поменяла их на опорнике, и Хас с парнями поехали мыться, отдыхать и восстанавливать силы. На душе была какая-то пустота…
Тогда же и там же. Капитан 3-го ранга Хасим Хасханов, позывной «Самум»
Это был разгром. По-другому Хас затруднился бы назвать то, что учинили с ними англичане. Из французского эскорта уцелела едва ли половина. Кавалеристов выбили почти всех полностью. Больше повезло морпехам, которые имели возможность прятаться и маневрировать. В группе так или иначе были ранены все. Слава богу, что обошлось без тяжелых.
Мажору пуля вырвала кусок мяса с предплечья, Салавату вошла в лифчик, спас кевлар, который тот зашил в разгрузку изнутри и который она не пробила. Но что с ребрами, Дарт сказать затруднялся. Дышал Наиль тяжело. Малышу прострелили мякоть бедра, и он хромал. Все остальные имели порезы, рассечения и различные гематомы.
Как в этом хаосе уцелел губернатор, умудрившись вообще практически не пострадать, Хас объяснить не мог. Видать, под счастливой звездой родился де Меннвилль.
На поляне было выложено тридцать четыре трупа в обмундировании зеленого цвета. Самум и некоторые офицеры с любопытством их разглядывали.
На убитых были штаны и камзолы зеленого цвета, поверх камзолов зеленые же кафтаны. На ногах такого же цвета гетры индейского типа, напоминающие чем-то ковбойские чепсы. Из головных уборов – либо береты, как у ирландских легких стрелков – такие Хас помнил по полюбившемуся ему сериалу «Приключения королевского стрелка Шарпа», либо маленькие шапочки, чем-то напоминавшие гренадерки. Все были крепкого телосложения. Из оружия: укороченные пенсильванские винтовки, ножи, штыки, у некоторых – тесаки и томагавки. Больше всего они были похожи на британских легких стрелков, но с индейским уклоном.
«Может, они и были легкими стрелками. Или какими-нибудь рейнджерами. Тогда любое подразделение, которое занималось рейдами и разведкой, называлось рейнджерами», – подумал Хас. Но крови англичане им попили изрядно. У Самума даже язык не поворачивался назвать это победой. «Еще одно такое подразделение по дороге – и к Квебеку от нас приедут рожки да ножки». Впрочем, с невеселыми мыслями пора было заканчивать и думать, как добираться дальше, имея на руках столько раненых.
В 1530-х годах мореплаватель Джованни да Вераццано первым из европейцев посетил земли, которые в будущем стали английскими колониями Нью-Йорк и Нью-Джерси. Эти земли, и все побережье к северу от них, он окрестил Аркадией – страной-идиллией из греческой мифологии. В 1603 году французский король Генрих IV официально основал колонию между сороковой параллелью и устьем реки Святого Лаврентия, назвав ее просто «Кадией». Самюэль де Шамплэн, создавший первую карту Новой Франции, решил вернуть колонии первоначальное название, но на его картах утерялась буква «r», и название превратилось в «Акадия» (точнее, La Acadie).
Первая французская колония на этих землях, Порт-Руаяль, была основана в 1604 году (еще до Квебека) на западном берегу полуострова на юго-востоке новой колонии, получившего название Акадского; в 1607 году, после того, как существование колонии было прекращено указом короля, город был оставлен, и заново основан в 1610 году. Здесь было изобилие мехов, и, кроме того, условия для сельского хозяйства оказались намного лучше, чем в долине Святого Лаврентия, и колония заселялась достаточно быстро.
В 1713 году Франция передала часть колонии к востоку от перешейка Шиньекто англичанам, несмотря на то что это была самая густонаселенная часть Акадии. Французскими остались лишь острова Святого Иоанна и Кап-Бретон к северу от Акадского полуострова. Но население этих краев отказалось присягать английскому королю; более того, лишь немногие переселились к западу от перешейка, который французы укрепили, построив там форты Босежур на южной его оконечности и Гаспаро на северной, вместе с рокадной дорогой между ними.
В 1755 году Англия неожиданно высадила войска у форта Босежур, который командование сдало вскоре после начала артиллерийского обстрела. Форт Гаспаро капитулировал практически сразу после этого, причем без единого выстрела. Англичане, опасаясь волнений в своем тылу, занялись выселением французских колонистов – сначала из восточной Акадии, потом из западной, и, наконец, после захвата обоих островов, и с них.
Часть из них бежали в леса, и их потомки до сих пор живут в этой части Канады. Некоторые ушли на юг, в Массачусетс, в основном в северную его часть, из которой позже сформировался штат Мэн. Определенное количество жителей бежало во Францию. Но большая часть населения ушла в Квебек, а оттуда в Луизиану, где они составили подавляющую часть белого населения дельты реки Миссисипи. Их потомки живут там и до сих пор, и еще недавно большая их часть говорили на диалекте французского. Называют они себя «акадцами» – acadiens или cadiens, название, которое на английском трансформировалось в cajuns.
А Акадия превратилась в колонии Нью-Брансуик (Акадия к западу от полуострова Шиньекто), Новая Шотландия (Nova Scotia) – Акадия к востоку от Шиньекто, и остров принца Эдуарда – так англичане переименовали остров святого Иоанна. Там до сих пор остались поселения, где говорят по-французски. Кроме того, после изгнания акадцев, в Акадии, в особенности на островах, поселилось множество шотландцев, и до недавнего времени там сохранялись регионы, где говорили по-гэльски либо на шотландском английском.
26 июля 1755 года. Форт Денонвилль. Томас Робинсон, переводчик
– Томми, как ты? – спросил у меня наш командир, увидев кровь на носовом платке, которым я только что вытер лицо.
– Да ничего страшного, – улыбнулся я. – Пуля в камень попала, меня и посекло маленько. Зато и я в стрелка попал. Вон он, – и я показал на неподвижное тело ярдах в тридцати от меня[155].
– Неплохо стреляешь.
– Повезло…
Русский усмехнулся и сказал:
– Потом покажешься Дарту, пусть продезинфицирует. А что с Дженни?
– С ней-то как раз все в порядке. Она порывалась пострелять, но я ей приказал оставаться за моей спиной. На ней ни царапины.
– Прямо как с маркизом Дюкень. Кстати, мне с ним надо будет поговорить. Переведешь?
Маркиз был мало похож на того самоуверенного вельможу, которого мы увидели практически сразу после прихода в Дюкень. Посмотрев на нас, он невесело кивнул:
– Мсье, я вам очень благодарен за спасение моей персоны и моей свиты. Я уже думал, что мне предстоит либо смерть, либо бесчестье плена.
– Полагаю, они рассчитывали на последнее, – ответил Хас, – Но, к счастью, мы оказались сильнее. Но это была Пиррова победа – воистину, еще одна такая победа, и от нас ничего не останется.
– Что же теперь делать? – спросил растерянно губернатор де Меннвилль.
– Не факт, что этот отряд был единственным, – невесело усмехнулся русский. – Но вряд ли за первым нападением последует второе – в таком случае логичнее было бы для них объединить силы перед нападением. Тем не менее они могут повторить попытку в ближайшие дни. Нам нужно за это время добраться до следующего форта. Сколько до него осталось?
– Около пяти парижских лье[156]. Дорога ровная и достаточно прямая.
Я перевел это Хасу, пояснив, что пять парижских лье – чуть более двенадцати английских миль. Тот призадумался.
– Не более пяти часов пути неспешным ходом, если тропа вдоль реки будет такой же проходимости, как выше по течению. Значит, так. Требуется как можно скорее похоронить убитых и позаботиться о раненых. Кроме того, подготовить носилки для тех, кто не в состоянии идти сам. А легкораненые должны будут идти сами – или ехать верхом. Кроме того, предлагаю послать одного или двух ваших курьеров в Денонвилль, чтобы они послали людей нам навстречу. У вас остались люди, которых можно послать на разведку в лес?
– Шестеро, из них двое легкораненых.
– Хорошо. Пошлите их попарно. Кроме того, пусть ваши люди похоронят убитых. Я приказал собрать оружие нападавших, и, кроме того, мои люди уже обнаружили их лошадей.
Де Меннвилль лишь кивнул и отдал соответствующие распоряжения, а мне Хас приказал:
– Томми, теперь ступай к Максу, будешь его ассистентом. Оделл там?
– Вроде да.
– Пусть продезинфицируют твою физиономию, а потом поможешь им с другими.
Через два с половиной часа все было готово к дальнейшему продвижению. Шли мы довольно медленно, но больше никого не встретили, и еще до наступления сумерек прибыли в Денонвилль.
Он оказался мало похожим на настоящий форт, каким являлся Дюкень. Расположен был форт в месте, где Ниагара – медленная, кроткая, широкая, ничем не напоминающая буйство стихии несколькими милями выше – впадает в величественное озеро Онтарио, больше похожее на море. Цитадель его более напоминала французский замок где-нибудь на Луаре, которые я видел на гравюрах, висящих в холле родительского дома, а стены вокруг были каменными, почти как у средневековой крепости.
На следующее утро мы с Дженнифер решили прогуляться по окрестностям. Вдоль озера располагался длинный пляж, и кто-то из русских на удивление быстро плыл вглубь озера. Сам я плаваю лишь по-собачьи, и то только если очень надо… Я подумал, что надо бы попросить кого-нибудь из них научить меня… Впрочем, есть вещи и поважнее, от русского языка и до их медицины.
– Давай потом тоже искупаемся, – улыбнулась вдруг Дженни. – А пока смотри, какой красивый корабль!
У причала стояла двухмачтовая «Звезда Квебека» – личный транспорт нашего губернатора, а рядом с ним – три других судна, поменьше. С одного из них сошел человек в униформе и прошел в замок. А минут через десять меня окликнул некий лейтенант, имя которого я не запомнил, но который шел с нами из Дюкеня.
– Мсье Робинзон! Мсье Робинзон!