Суицидальную фантазию прервал доктор, вернувшийся в палату со шприцем.
— Говоришь, убить тебя?
Андрею стало не по себе от интонации, но все-таки он подтверждающе кивнул головой.
Врач откинул с Андрея простыню, присел на край койки.
— Тогда вот какое дело. Сам понимаешь, медицина у нас бесплатная, так что иногда попадает впросак. Вот, например, надо больному почку пересадить, а где клиника на донорский орган денег найдет? И своих у человека тоже нет. Что ж, помирать? Так вот, Андрюшенька, если хочешь на тот свет — воля твоя. Но вот органы мы в расход не пустим. Они у тебя вполне в норме, чего добру-то зазря пропадать? Будет нам запас. Людям хоть какую-то пользу принесешь, в моих глазах не дерьмом, а человеком останешься. Как перспектива?
Снотворное уже не угрожало жизни, но временно сдвинуло адекватность восприятия и притупило интеллект. В результате никак не удавалось понять, что за игру затеял доктор. Он же не мог говорить серьезно? Или мог? Скорее всего — мог. Он презирает незадачливого самоубийцу, нервы у него наверняка стальные. В Афгане был, опять же.
— Вы врете, — заключил Андрей.
Врач дернул уголком рта.
— Отчего же вру? Вот сейчас укольчик тебе вкачу, и поедем в морг. Думаешь, ты первый? Ты вообще хоть иногда задумывался, где обыкновенные больницы берут донорские органы? За какие шиши они купят ту же самую почку? Двадцать тысяч долларов. Ты представить эти деньги в состоянии? Я — так вот очень слабо.
И он, направив острие иглы в потолок, слегка надавил на поршень. Тоненькая струйка подпрыгнула над стальной черточкой и упала несколькими капельками на лицо Андрею. Доктор достал из кармана халата коричневый стеклянный пузырек и клочок ваты. Протер спиртом руку пацана на плече.
— Что. что вы колете? — одеревеневшими губами выговорил напрягшийся юнец.
— Успокаивающее. Сейчас ты отрубишься — и поедем.
Игла больно ужалила в мышцу, внутри на пару секунд образовался упругий комок, который затем мягко растекся во все стороны. Доктор спокойно убрал шприц, отсоединил капельницу. Неторопливые действия врача убедили Андрея в том, что реаниматор и вправду намерен пустить его на запчасти. Вылезла даже уверенность в том, что больница ничего не получит — все уйдет по левым каналам «за бугор».
Надо было спасаться. Но как? Снотворное действовало, веки тяжелели.
Доктор, очень довольный, открыл дверь палаты. Зашел в изголовье, потолок поплыл — Андрея повезли прочь из реанимационной палаты. Сон и страх боролись за власть, страх побеждал, Андрей снова начал дергать путы.
Заехали в большой лифт. В сужающееся поле зрения мальчишки вплыл еще один врач.
— Наверх или в морг? — спросил он.
— В морг, — ответил реаниматор.
Андрей окончательно убедился, что сейчас умрет. Он хотел закричать — ведь в лифте свидетель. Он поможет, при нем не посмеют.
Прежде чем отключиться, он еще успел открыть рот.
Сон и страх были единым целым и длились вечность.
Но вечность тоже проходит. Андрей открыл глаза. Врач стоял перед ним склонившись.
— Ну, дергаться будем? — спросил он и, не дожидаясь ответа, вынул из нагрудного кармана халата скальпель.
Андрей уже в который раз попытался заорать. Получилось невразумительное сипение. Доктор нехорошо засмеялся и спросил:
— Что, жить охота?
Андрей кивнул.
— Неужели? А кто тут добить умолял? Передумал?
— Да!
— Уверен? Ты как следует подумай.
Пацан прислушался к себе и понял, что очень хочет жить — долго, десятки лет, сотню, даже инвалидом без рук и ног.
— Не убивайте меня, — прошептал он.
Врач поудобнее взял скальпель. Андрей прерывисто завыл.
— Да замолчи ты, дурак. И руками не махай, не то живо переломаю.
Доктор перерезал полотенца — одно за другим.
— Ишь, дергался во сне. Узлы насмерть затянул.
Едва став свободным, мальчишка свернулся калачиком и затрясся.
Сев на край постели — уже не той, из реанимации, на колесиках, а обычной кровати — даже деревянной, врач не больно, но крепко взял пацана за ухо, развернул лицо к своему и сказал:
— Твоя мать, подонок, поседела за одну ночь! Уже двенадцать часов ждет, пока ты оклемаешься. Сопляки, соплюшки — лезвия, петли, таблетки, с балконов скачут. А сами. жизни-то еще и не нюхали, не знают, что это! Как папуасы, что золото на стекляшки меняли. Если бы я тебя только откачал, ты бы через неделю опять ко мне приехал. или не ко мне, а на первый этаж. У нас там прозекторская. Кстати, через нее — одна из дорог сюда вот, и она поудобнее, чем тянуть каталку по урологии. Так и возим живых в морг. А тебе, придурку, я наглядно показал, что это — хотеть жить и не иметь такой возможности.
Помоему, действеннее, чем наши психологи. Как считаешь?
Андрей пожал плечами. В данном случае это означало безоговорочное согласие.
— Вот так-то, — врач вдруг рассмеялся. — И такую девчонку чуть не осиротил, балда! Она тоже извелась, раз десять прибегала.
Вот тут-то и отпустило! И навалившийся кайф заставил пацана почувствовать, как слезы облегчения щекочут в носу, стекая из плотно зажмуренных глаз.
А доктор, уже совсем с другим лицом, прижал мальчишку к себе, давая нареветься всласть.
— Хороший рассказчик твой доктор, — сказала Анна.
— А то! Он потом писателем стал. Сейчас все что-то про Афганистан пишет. Художественное, правда.
Анна улыбнулась и прижалась к Комбату.
Глава 5
Крохин с Рублевым пили пиво в кафе «Эдельвейс». Это было совсем новое заведение, еще пахнущее краской и пластмассой, не успевшее стать популярным и засиженным туристами. Пиво там было хорошее, чешское. Подавали его в высоких стеклянных кружках с крышками, закрывающимися и открывающимися при нажатии на рычажок на ручке.
— Значит, ты думаешь, что проникали через дворницкую?
— Все может быть, — пожал плечами Рублев. — Во всяком случае, не вижу большой проблемы, чтобы при помощи своего человека в составе персонала гостиницы не позаимствовать ключики на пару часов и не сделать дубликаты.
— Или не воспользоваться услугами дворников. — задумчиво произнес лейтенант.
Борис хотел было возразить словами Маркова. Но решил не выставлять непроверенные данные. Опять-таки есть принцип: своих информаторов не «светят». Это закономерно как для милиции, так и для армии.
— Или так, — кивнул Борис.
— Интересный вариант. Многое упрощается. Если здесь на самом деле умышленные убийства, то мистика пропадает.
— Вот и я говорю о том же. Убийства в гостинице — это сложно. Понять бы, как заставили эту посудомойку выпить дрянь, которой она отравилась. А устроить проблемы на стороне — это как два пальца. К слову, как именно разбился столяр?
Оперативник посмотрел на лампу сквозь пиво.
— Да у него рыдван был — я бы побоялся в такой сесть, даже если он стоит на месте. А ездить — и подавно! А он ничего, колесил со страшной силой. И по пути на дачу, на повороте, вылетел с дороги. Разбился насмерть. не пристегнут был, ясное дело.
— Пьяный?
— Да нет, алкоголя в крови не обнаружено. И вообще ничего такого, что могло бы притупить его внимание, отвлечь. Нет, все чисто.
— И чего он тогда улетел? Машину не осматривали на предмет странных повреждений? Шланги тормозные могли подрезать, в колонке рулевой поковыряться.
— Тоже ничего. Все, что не разрушилось при аварии, осмотрели по нескольку раз. Чисто.
— Ясно. Вот ведь туфта какая.
— В принципе, это происшествие настолько непонятное, что хоть и впрямь его на Матроса сваливай! Просто взял человек и вылетел с дороги. И насмерть.
Комбат подозвал официантку, попросил принести еще пива.
— Сколько дней прошло от одного убийства до другого?
— Ровно семь.
— Вот оно как. И до третьего тоже?
— Ровно семь. Ну, то есть я понимаю, Борис, к чему ты клонишь. Это действительно слишком систематично.
— А еще я клоню к тому, что у нас осталось четыре дня. Иначе наш страшненький матросик промахнется со сроками.
— Кстати, хорошо. Если прикрыть все как надо, то можно заставить его торопиться. А где спешка, там обязательно будут ошибки. На этих ошибках можно взять того, кто стоит за всем этим шоу.
— Борис, ты все-таки удивительный человек. Не успел появиться, и уже все стоит на ушах. И уже нет никакого привидения, а есть чей-то злой умысел.
— Очень просто: ты мент, я — нет. У наших людей на милицию просто аллергия.
Крохин развел руками, признавая: да, есть такое дело, ничего не попишешь.
— А нельзя машину эту осмотреть? Может, я там чего замечу своим непрофессиональным взглядом?
Лейтенант вздохнул.
— Ну, корпус на свалку увезли. Я даже толком не знаю на какую. Если хочешь, могу узнать.
Рублев махнул рукой. Отпил пива и объяснил:
— Скорее всего его уже просто забросили черт знает куда. Или, если вы его отправили на Вторчермет, то могли порезать или спрессовать. Я даже не знаю, надо ли тебя загружать работой, от которой будет мало пользы.
— Да я могу узнать, не переживай.
— Ну, если можешь — узнай, — кивнул Рублев.
Позже, он задумался: что могло заставить человека вылететь с трассы? Конечно, старая машина — это фактор. Но обычно такие вот колымаги времен царя Гороха живут очень и очень долго. И если хозяин смог сделать так, что даже в этом возрасте они ездят, то из этого напрямую следуют два факта. Первый: машина не настолько в скверном состоянии, чтобы взять да и долбануться на ходу. Второй: при всем этом машина не сможет разогнаться до такой скорости, чтобы запросто улететь с трассы при адекватном водителе.
Ну что же, опять все начало попахивать мистикой. Того и гляди, мелькнут рядом чешуйчатые крылья. Нет, долой суеверия!
Решено: машину надо обязательно осмотреть. Может, все-таки найдется то, что поможет ответить на вопрос: как же все-таки это случилось?
— Ты на всякий пожарный будь осторожен, — напомнил Рублеву Крохин. — Если все действительно упирается в покупку отеля и если ты прав насчет подсадных уток, то у тебя могут быть проблемы.