Но такие сборища традиционно проходили по вечерам и только в первые дни показа фильмов. «Жмурки» шли уже пятый день, так что ажиотажа не намечалось даже вечером. А уж днем-то и подавно.
По дороге к кинотеатру Кулагин купил бейсболку. Он долго топтался у лотка, выискивая как можно более идиотский рисунок, чтобы все взгляды цеплялись за него и не останавливались на лице. А еще он купил большие темные очки для пляжа. Нацепил все это на себя, посмотрелся в ближайшую витрину, и оторопел: такого чудовища он бы испугался. Получился некто, всю жизнь проживший в деревне Верхние Жопки Мухосранского района и приехавший прогреть свои члены на сочинских пляжах. Причем мозгов у туриста не хватило даже на то, чтобы выбрать более подходящее время для своего приезда. Надо было летом объявляться — там и пострашнее пугала встречаются.
Аркадий Леонидович появился в фойе кинотеатра, и это сразу вызвало нездоровое оживление. Даже кассирша, хоть и видела, что этот попугай явно идет за билетом, все равно пригнулась к самому стеклу окошечка, чтоб не пропустить шоу.
— Мне билет на тринадцать часов. Только подальше от экрана, у меня дальнозоркость.
Кассирша смерила его взглядом, в котором читалось полное безразличие к любым недугам посетителя, и ленивым голосом предупредила:
— Если будет продан только один билет, то сеанса не состоится.
— Ничего, я все равно куплю.
— Подождите. До сеанса еще полчаса. Если людей не будет — я не стану продавать билеты.
Кулагин испугался, что его план может сорваться.
И тут на кинотеатр обрушился тайфун. По крайней мере, именно такое впечатление создалось в первые секунды этого нашествия. В фойе стройными рядами вваливались солдаты. Аркадий Леонидович сначала не понял, что тут происходит. Потом сообразил, что руководство какой-то из воинских частей, дислоцирующихся в городе, решило организовать своему личному составу видимость культурного досуга. И привело их в тот кинотеатр, на билеты в который не жалко денег.
Кулагин молча протянул кассирше деньги — вопрос о том, состоится ли сеанс, был снят.
Хорошо бы, чтобы Гоша не объявился раньше времени. А то потребует расплатиться прямо здесь.
Кулагин прошел в зал и сел в последний ряд, в самую правую его часть. Так получалось, что все кресла были по левую руку. Гоша будет просто вынужден сесть так, что окажется под ударом.
Солдаты поперли в зал. Их было много, но, по счастью, советская традиция строить кинозалы на полтысячи мест не обошла и «Ударник». Бойцы проходили вперед, поближе, усаживались, шумели.
До сеанса оставалось пять минут. Гоши все не было. Кулагин заволновался — как бы тот не придумал внезапно поменять условия. Вот как позвонит сейчас да как скомандует прийти куда-нибудь в детский парк.
Телефон не звонил, минуты бежали. Наконец попсовая песенка в динамиках пошла на спад. Сопровождающий офицер, поднявшись с кресла, сказал:
— Рота! К просмотру художественного фильма «Жмурки» приступить!
— Есть! — дружно рявкнули бойцы.
Если бы Кулагин не видел этого абсурда своими глазами — нипочем бы не поверил, что такое возможно!
Погас свет, начался фильм. Кулагин совсем разволновался, когда рядом с ним возник Гоша. Наклонился к уху Аркадия Леонидовича и прошептал:
— Я решил соблюсти конспирацию до конца, чтобы вам было приятно. Теперь можно и обменяться полезностями.
— Паспорт покажи! — проворчал Кулагин.
Гоша усмехнулся, залез в карман и достал паспорт. Протянул его директору. Аркадий Леонидович взял документ, раскрыл, посмотрел так, чтобы на него падал свет от экрана. Нет, тут все было без обмана — паспорт, несомненно, его, с теми дебильными фотографиями, которые он делал тогда в срочном ателье.
Кулагин сунул документ в карман.
— Ну, а теперь ваша очередь доставить мне удовольствие, — ехидно промурлыкал Гоша в ухо Аркадию Леонидовичу тоном матерого педика.
— Гоша, на, может, не двадцать. — сделал директор вид, что колеблется.
— Деньги сюда, козел! — процедил Гоша.
Кулагин достал пачку с нарезанной бумагой, отдал ее шантажисту. Тот взвесил ее на руке.
— Какой приятный вес! Я просто чувствую, что каждый его миллиграмм — это сплошная польза для моего исстрадавшегося от безденежья организма, — глумливо сказал Гоша, начиная разворачивать пачку. Кулагин предусмотрительно перетянул ее скотчем, так что процесс проникновения под обертку требовал усилий.
— Вот замотал! — пробормотал Гоша.
При этом Кулагин заметил, что он отвернулся и даже краем глаза не может его видеть. Директор понял: пора!
И время тут же застыло, как эпоксидная смола на воздухе. В фильме наступил незапланированный стоп-кадр, в котором актер Серебряков отлетал к стенке, продырявленный пулями. Пропали куда-то голоса бойцов, мало обращающих внимание на фильм и полушепотом переговаривающихся между собой. Аркадий Леонидович почувствовал, что он и сам вязнет в этом страшном моменте, что еще секунда — и он нипочем не заставит себя достать заточку и нанести удар.
Он почти физическим усилием преодолел это оцепенение. И — началось.
Гоша почти разорвал скотч, бурча что-то о придурковатом директоре, которому больше делать нечего, как обматывать чужие деньги лентой. И вообще, намотал бы он себе эту ленту на мужские причиндалы!
Директор почувствовал под пальцами жесткую шерстяную нить обмотки. Нащупал темляк, натянул его на запястье, пошевелил рукой, убеждаясь, что тот расположился как надо.
Гоша стал разворачивать пачку. Плотная бумага упаковки негромко шуршала и похрустывала. Даже в полумраке кинозала было видно, какой алчностью светятся его глаза.
Аркадий Леонидович потянул заточку, вынимая из рукава. Предплечью стало щекотно там, где по нему скользил металл. На секунду Кулагину стало интересно, а что почувствует Гоша в момент, когда заточка проникнет в его сердце.
Гоша развернул упаковку и увидел белую пачку. Прищурился, видимо думая, что директор намотал еще одну упаковку. Губы шевельнулись, проговаривая ругательство по поводу такой патологической бережливости.
Кулагин почувствовал, что заточка полностью освободилась. Он мягко отвел руку в сторону, посмотрел на Гошу и ударил так, как прикидывал — наискосок и вниз, целясь к воображаемому центру грудной клетки. Острие заточки вошло в тело. Аркадию Леонидовичу показалось, что он вообще промахнулся, — настолько просто его оружие ушло в плоть. И только рука, уткнувшаяся в грудь Гоши, говорила об обратном.
Гоша поднял голову и посмотрел на директора. Кулагин подумал, что тот сейчас оттолкнет его, закричит, начнет звать на помощь, а тут — целый зал солдатни. Что с ним сделают — страшно представить! И тут Гоша свистяще выдохнул и обмяк бесчувственным мешком. Голова его упала на грудь, руки отпустили пачку. Она упала ему под ноги. Кулагин, не веря, не понимая, смотрел на мертвого шантажиста, на человека, который секунду назад был жив, а теперь просто кусок безжизненного мяса.
Он перевел дух, наклонился, поднял пачку — не надо оставлять лишние улики. Заточку вытаскивать не стал — все равно на ней нет отпечатков его пальцев. Да и может, врали насчет того, что из узкой раны не потечет кровь. Пусть будет, как будет.
Аркадий Леонидович еще раз осмотрелся, вздохнул и стал пробираться в сторону выхода. Мелькнула еще одна неприятная мысль: что, если он закрыт? Тогда придется идти через фойе, а это — быть замеченным и отмеченным.
Нет, дверь подалась. Кулагин вышел на улицу и зашагал прочь от кинотеатра, очень стараясь не перейти с размеренного шага на трусливый бег.
И ему это удалось!
* * *
Вечерело. Комбат сказал, что пора понемножку выдвигаться на место действия. Самсонов вздохнул, поднялся, ушел в комнату. Вернулся переодетый в камуфляжные брюки и такую же майку.
— Ты, часом, не намылился ли со мной? — спросил Рублев.
— Да нет, куда уж мне? Сам видишь — толстый стал, неповоротливый. Просто легче мне в таком виде тебя везти. Если хочешь, я тебе свою старую форму отдам, в которой из армии уволился. Мы с тобой раньше примерно одного размера были, ты с той поры вроде не раздался. Не в спортивном же костюме на дело идти?
— О, это ты дело предлагаешь. А то я уже напряженно думал: куда мне в этом чуде модельного дела твою волыну спрятать? Давай! Форма — это просто замечательно.
Самсонов вышел снова. Позвал Комбата:
— Иди надевай!
Форма была в отличном состоянии. Видно было, что ее берегут. Более того, на вешалке с пятнистым нарядом был натянут полиэтиленовый чехол, чтобы еще и пыль не садилась.
— Висела уже давно. Я, пока не растолстел, на праздники ее надевал. На День ВДВ — обязательно. В город выходил, так люди оглядывались. А вот теперь висит без толку. Так что забирай смело. Только рад буду, что в этой форме настоящий мужик на настоящее дело пошел!
Рублев улыбнулся и стал надевать форму. Да, размеры почти совпадали. Ну, может, самую малость великоват был наряд. Но это скрадывалось при движении, превращалось в незаметный огрех, на который можно было смело закрыть глаза.
Берет тем не менее Борис протянул хозяину.
— Форма может и не влезать — это понятно. Но вот эту штуку береги пуще глаза! Это твой кастовый знак, капитан Самсонов! Твой символ принадлежности к избранным!
— Так точно, товарищ майор! Это я бы и так тебе не отдал!
Борис усмехнулся уголком губ, подошел к зеркалу, глянул. Там, в чуть запыленном стекле, отражался ладный офицер ВДВ, крепкий и здоровенный, как и полагается. Великоватая форма еще больше добавила Рублеву ширины в плечах и видимой массивности. На такого здоровяка не всякий рискнул бы сунуться.
— А вот теперь поехали, майор! — сказал Самсонов, и они спустились во двор. Артем завел машину, и начала раскручиваться следующая часть большой игры. Дело шло к эндшпилю — это прекрасно чувствовалось Борисом. И он был настроен сделать так, чтобы в эндшпиле его карьера фигуры не закончилась. А вот кое-кому, мнящему себя игроком, надо преподнести сюрприз.