Осенью 1242 г. (в конце 6750 – начале 6751 г.) врезывается в судьбы Великороссии новая сила – татарская власть. Ханский посол потребовал приезда Ярослава Всеволодовича на поклон хану Батыю в Золотую Орду; «и прииде пожалован»: хан признал за ним, по сообщению наших летописей, старейшинство над всеми князьями Русской земли. Ярослав ездил в Орду с сыном Константином, которому пришлось, по ханскому приказу, ехать в далекую Монголию на поклон великому хану. По возвращении Константина в 1245 г. Ярославу пришлось опять ехать к Батыю, а из Орды – в Монголию, где он «многое истомление подъят» и на обратном пути умер «нужною смертью».
Новое основание княжеского права – ханское пожалование – коснулось не одного владимирского княжения. По возвращении из Орды великого князя Ярослава и, вероятно, в силу привезенных им ханских распоряжений поехали в Орду «про свою отчину» князья – потомки Константина Всеволодовича – Владимир Константинович, два Васильевича – Борис и Глеб и Всеволодович Василий; Батый утвердил их отчинные права: отпустил их, «расудив им когождо в свою отчину»104. Во вторую ордынскую поездку в. к. Ярослав отправился «со своею братею и с сыновци», а вернулись «из Татар в свою отчину» его братья – Святослав и Иван с племянниками; Ярослав же был послан Батыем в Монголию, в путешествие, стоившее ему жизни105.
Батый утвердил внутренний распорядок княжеского владения среди русских князей. Для Константиновичей их вотчиной были владения отца, который перед кончиной (1218 г.) дал сыну Васильку Ростов, а Всеволоду – Ярославль106; о каком-либо наделении младшего – Владимира – нет упоминаний в наших источниках107; позднее видим его князем в Угличе. При в. к. Юрии эти ростовские отчичи выступают «за один», втроем108. Василько и Всеволод погибли в татарское лихолетье, оставив малолетних сыновей: Василько княжичей Бориса и Глеба, Всеволод – Василия. Юные князья ездили в 1244 г. с дядей Владимиром Константиновичем в Орду «про свою отчину», и Батый, по характерному выражению летописца, «разсудил», чтобы каждый из них ехал в свою отчину. Лучше не придавать особого значения этому отдельному выражению109 и усмотреть в решении хана лишь утверждение status quo, согласно летописному тексту, который сообщает, что в «Ростове седоста Васильковичи Борис да Глеб на княжение»; еще до первой поездки в. к. Ярослава в Орду у нас нет сведений о спорности прав Васильковичей на Ростов110, за ними признано их вотчинное право; как признавалось оно в старину за «Рогволожими внуками» на Полоцк или за Ольговичами на Чернигов. Василий Всеволодович остался при своем Ярославле; своеобразной судьбы этого княжества по его смерти (умер в 1249 г.) придется коснуться ниже. Дядя этих князей, Владимир Константинович, который мог бы претендовать на старейшинство среди них, по-видимому, мирится со скромным положением угличского князя111. Эта ветвь ростовского княжения сошла со сцены с Владимировыми сыновьями, и связь Углича с ростовской отчиной оказалась непорванной; эта отчина распадется, если не считать утраты Ярославля, только под московским давлением.
Младших сыновей – Святослава и Ивана – в. к. Всеволод Юрьевич поручил перед кончиной своей их брату Юрию. Юрий дал в 1212 г. Святославу Юрьев-Польский112, но о княжении Ивана Всеволодовича имеем лишь указание под 1238 г., что ему в. к. Ярослав дал Стародуб113. Эти княжения и стали вотчинами для потомства обоих князей.
Все остальные волости владимирского великого княжения – в руках в. к. Ярослава. Но в его власти и все княжеские силы великого княжения; владельческий раздел в эту пору еще не знаменует политического распада. Семена этого последнего в недрах владимирского великого княжества – те же, что в Киевской Руси времен сыновей и внуков старого Ярослава, а перевес великокняжеской силы над младшими князьями не меньше (скорее больше), чем во времена Мономаха и Мстислава Великого; и перед ханом Батыем в. к. Ярослав выступает как старейшина «всем князьям в русском языке»114, окруженный «братьями и сыновцами». Гарантия отдельных княжеских вотчин ханским пожалованием лишь утверждала права, признанные обычаями княжеского рода, и только в будущем грозила стать фактором политического упадка Владимирского великого княжества и поводом к усиленному вмешательству ханской власти в русские отношения115.
Стол владимирского княжения, с которым – со времен Всеволода Юрьевича – связано великокняжеское старейшинство, занял исключительное положение в ряду княжений Северной Руси, подобное тому, какое в старину занимал золотой стол киевский. В притязаниях на него сталкивались права на старейшинство в князьях русских с вотчинными воззрениями. Эта двойственность княжеских традиций и стремлений определила в значительной мере междукняжеские отношения по смерти Ярослава Всеволодовича. Бесспорной вотчиной его сыновей было только Переяславское княжество. Он получил его от отца еще при его жизни116, затем по его предсмертному ряду. «Летописец Переяславля Суздальского»117 поместил под 1213 г. рассказ о прибытии Ярослава в Переяславль с тем, что отец «дал» ему переяславцев, а его им «вдал на руце», и о том, как переяславцы ему крест целовали. Приходилось затем Ярославу княжить и в Новгороде, и в Рязани, но Переяславль неизменно ему «свой» город. Та же ближняя связь сохраняется и во время великого княжения Ярослава: в Переяславле княжит старший Ярославич Александр, и город остался вотчинным владением его потомков, именно старшей линии, перейдя к сыну его Дмитрию и внуку Ивану. Однако, как еще увидим, тесная и длительная связь переяславского стола с великим княжением наложила особую печать на отношения князей к Переяславлю и придало ему несколько исключительное значение. По выделении Ростова в отчину Константиновичей особую связь с великокняжеским столом сохранил из более значительных городов и Суздаль. Ярослав Всеволодович отдал его брату Святославу, но Суздаль не стал вотчиной для Святославичей, подобно Юрьеву-Польскому, по-видимому, Святослав его утратил вместе с великим княжением118, а сама передача Святославу Суздаля могла быть связана с рядом между братьями о будущей судьбе великокняжеского стола.
По смерти Ярослава «Святослав князь, сын Всеволоже, сяде в Володимери на столе отца своего, а сыновци свои посади по городам, якоже бе им отец урядил Ярослав». Однако Ярославичи не примирились с переходом Владимира и всего великого княжения к дяде Ярославу. Андрей Ярославич и вслед за ним Александр поехали в том же 1247 г. к хану Батыю, а хан послал их в Монголию «к Кановичам», наследникам великого хана. Святослав не дождался их возвращения на великом княжении; «сяде лето едино», и согнал его с владимирского стола третий Ярославич, Михаил Хоробрит.
По отрывочности дошедших до нас сведений об этой поре вопрос о ближайших мотивах смуты, о том, например, стоит ли она в связи с темной историей гибели Ярослава Всеволодовича, неразрешим, но предположительно, как выше было указано, такая связь представляется вероятной. Впрочем, даже признание этой вероятности мало чему помогает, раз мы не знаем существа разыгравшейся в Орде интриги и содержания двукратных переговоров Ярослава Всеволодовича с ханом Батыем. Одно лишь поведение сыновей Ярослава может навести на предположение, что, быть может, уже их отец, утвердив свое положение относительно Золотой Орды, сделал попытку установить преемство на владимирском столе в обход притязаний боковых линий за прямым своим потомством. Такие попытки – не новость в междукняжеских отношениях: если не вспоминать о старом Ярославе, примеры тому дают действия Владимира Мономаха, старшего Мономашича Мстислава, да и всей старшей линии Мономахова рода119. Как бы то ни было, таковы притязания самих Ярославичей. И они имели успех в несколько неожиданной (быть может, более неожиданной для нас, чем для них)120 форме. Дело, если судить буквально по летописной записи, какую дает нам Лаврентьевская летопись, решалось не в Золотой Орде, а при великоханском дворе. Хановичи «приказаша Олександрови Киев и всю Русскую землю, а Андрей сяде в Володимере на столе»121. Как представлялся этот раздел на деле, трудно угадать; видно только, что Новгород – под властью Александра, а Переяславль перешел от него к Андрею122. Поездка Святослава Всеволодовича в Орду, если она имела целью добывание великокняжеского стола, не привела ни к чему, ему пришлось доживать свой век в Юрьеве-Польском. Так сложилось положение на Руси в 1249 г. На следующий год прибыл в Суздальскую землю из Киева митрополит Кирилл и состоялась свадьба Андрея Ярославича с дочерью князя галицкого Даниила Романовича; совершив венчание, митрополит ездил и к Александру в Новгород. А то были годы, когда Даниил Галицкий «рать держаше с Куремсою»: в начале 50-х гг. XIII в. наблюдаем сближение между Южной и Северной Русью, которое нельзя не связать с планами борьбы Даниила против татар. Князь Андрей «здума со своими боярами бегати, нежели цесарем т.е. ханам служити», сообщает летописец под 1252 г., когда хан послал на Андрея рать свою с царевичем Неврюем. А в то же время «иде (Александр, князь новгородский), в татары, и отпустиша и с честею, давше ему старейшинство во всей братеи его»123. Александр не примкнул к замыслам брата, а поспешил в Орду, чтобы отклонить крушение своей власти и большую беду для Руси. Андрей, преследуемый татарами124, бежал в Новгород, а затем на время скрылся за морем, в Швеции. Александр Ярославич стал владимирским великим князем.
Волнения не утихли после бегства князя Андрея. Сквозь отрывочные записи, какие сохранили дошедшие до нас летописные своды, выступают черты напряженной тревоги и жажды противодействия, с какими Русь встретила первые моменты организации татарского владычества. С этими настроениями, а не с какими-либо междукняжескими счетами, правильнее связывать известие о том, что в начале 1254 г. тверской князь Ярослав, «оставя свою отчину», ушел «с боярами своими» в Ладогу и во Псков125. Осюда его призвали к себе новгородцы, выгнав из города Александрова сына Василия. Василий удержался в Торжке до прибытия великого князя Александра, и новгородцы смирились, приняли его снова на княжение126. Та черта этих волнений, что за Василия Александровича стояли бояре новгородские, а против него – черные люди, связывает их с дальнейшими событиями, когда на Русь явились татарские «численники». В татарское «число» были ими сперва положены Суздальская, Рязанская и Муромская земли, причем татары «ставиша десятники и сотники, и тысящники и темники». Затем пришел черед исчислению Новгородской земли. По первым же вестям об этом «мятошася людие через все лето в Новгороде», а когда в Новгород прибыл в. к. Александр с татарскими послами, из Новгорода бежал во Псков сын его Василий. Александр вывел сына из Пскова, сослал его «на Низ» и сурово покарал его советников, «кои князя Василия на зло повели»127. Однако новгородцы не допустили сбора «десятины и тамги»: «не яшася по то», хотя дали дары царю и послов отпустили с миром. Только через год страх нового татарского нашествия на Русь привел новгородцев к горькой покорности; и то «бысть мятеж велик в Новегороде», когда «раздвоишася людие и створиша супор: большие веляху меншим ятися по число, а они не хотяху»128. В. к. Александру пришлось дать стражу для охраны ордынских послов, но дело в конце концов уладилось: «окаянные» уехали «вземше число», а в. к. Александр посадил в Новгороде на княжение сына Дмитрия. Вскоре поднялось волнение против «насилия поганых» по городам Низовской земли: народное восстание выгнало из Владимира и Суздаля, Ярославля и Переяславля «бесермен» – откупщиков татарской дани и их сборщиков. В. к. Александр поспешил в Орду к хану, «дабы отмолил люди от беды». Энергия и власть великого князя удержали русских людей от безнадежной траты сил в разрозненных вспышках противодействия иноземному игу. Для этого пришлось преодолеть не только брожение народного негодования, но и глубокие разногласия в княжеской и боярской среде129. Александр провел свою ордынскую политику: и в отношениях Рус