«великая Русская земля разделена на многие и различные мирские княжества», живущие в раздорах и усобицах, а долг церкви «наставлять всех не только словом, но и делом в любви, мире, взаимном единении и согласии» выполним на Руси, «за невозможностью привести к единству власть мирскую», только при сохранении единства митрополии всея Руси, чтобы «единый для всех митрополит» был «как бы связью, соединяющей с ним и между собою» разрозненные политические силы Руси257, то эта мысль, связующая церковное единство с мечтой о приведении к единству власть мирскую, уже видна – и в новом титуле митр. Максима, и в проявлениях его деятельности на Руси. Митрополит Максим поддерживает боярскую попытку не только утвердить за князем Михаилом Ярославичем стол великого княжения, но и усилить великокняжескую власть захватом важнейших городских центров Великороссии. Конечно, нет повода считать митрополита причастным к той тактике торопливых насилий, какими бояре спешили осуществить свои планы, но, по свидетельству сказания об убиении кн. Михаила, митр. Максим пытался своим влиянием и посредничеством устранить соперничество с ним кн. Юрия Даниловича. Сопоставление этих наблюдений дает основание полагать, что митр. Максим усмотрел в тверском князе ту силу, которая способна «привести к единству власть мирскую», согласно с тягой к Михаилу Ярославичу великокняжеского боярства. Этот союз митрополии с великокняжескими стремлениями Михаила нашел себе знаменательное выражение в том, что Михаил Ярославич – первый из русских князей – титулуется в патриарших грамотах к нему «великим князем всея Руси»258. Если такова среда, в которой Михаил Ярославич нашел опору своим честолюбивым стремлениям, то естественно поставить вопрос: почему именно тверской князь стал центром ее политических планов и стремлений? К такому результату вели общее состояние Великороссии и особое положение Тверского княжества. Состояние упадка, в каком мы находим великокняжескую власть Северной Руси на рубеже XIII и XIV столетий, было лишь одним из симптомов глубокого расстройства великорусской жизни. Лишь постепенно сказывались в течение второй половины XIII в. тяжкие последствия ордынского господства. Организованная эксплуатация русского улуса налажена татарской властью в конце 50-х гг. XIII в., но вызвала в начале 60-х годов ряд вспышек народных восстаний, которые, конечно, не проходили даром Русской земле, несмотря на деятельное посредничество княжеской власти в ее отношениях к Орде; однако в конце 60-х гг. при хане Менгу-Темире «бысть ослаба Руси от насилья татарского»; между Русью и ханской властью установился известный modus vivendi, существенным проявлением которого были весьма частые поездки князей в Орду, как великих, так и остальных, для получения ханского «пожалования» великим княжением или «своими отчинами» и для улаживания в Орде других русско-татарских дел и вопросов. К 1273 г. наши источники относят вторую татарскую перепись русского улуса, но мы не знаем, в чем состояло ее отличие от первой и не была ли она простым «обновлением» первого «числа»259. В 70-х и 80-х гг. XIII в. русские области снова немало потерпели от татарского «нахождения», когда князья наводили на Русь «царевых татар» ради своих усобиц. Эпические выражения летописей при описании этих татарских «нахождений»: «Всю землю пусту сотвориша», ушли, наделав «много зла» и с большим «полоном», только скрывают от нас возможность наглядного, хотя бы приблизительного представления о размерах разорения, говорят, однако, о том, что оно было весьма значительно. Столь же мало конкретного в наших сведениях о тягости татарской дани; знаем только, что она увеличивалась вымогательствами ханских послов и баскаков, экстренными «запросами» ордынской власти и «проторями» сношений с Ордой, где приходилось откупаться от ханского гнева и покупать ханскую милость. При преемниках Менгу-Темира Золотоордынское царство переживает период внутренней дезорганизации, смут и прямого распада. Не ослабляя тяготы ордынского господства для Руси, внутреннее брожение татарского мира и ослабление ханской власти усугубили опасность татарского соседства. Последние десятилетия XIII в. отмечены татарскими набегами на рязанские и муромские пределы. Рязанское княжество, предоставленное собственным силам, все более обособлялось, подавленное татарским засильем; отношения рязанских князей к Орде, естественно, определялись помимо великокняжеских. Южная окраина Великороссии не была сколько-нибудь определенно отграничена от татарской степи, и русская колонизация постепенно ползла к югу, за р. Воронеж, на Хопер и Великую Ворону, хотя и под постоянным давлением татарской опасности. Слагались и крепли свои местные рязанские интересы, нарастала своя организация местной политической силы «великого княжества» Рязанского, вне воздействия великорусского центра, нарастал и естественный антагонизм к нему. Восточные отношения Великороссии приняли иной характер, сравнительно с прежними временами. Не слышно больше о походах русских князей на мордву и в Прикамье. Восточно-финские племена под непосредственной властью татар; и тут в значительной мере отрезаны пути колонизации и завоевания. Политическое измельчание восточных областей Великороссии – естественный результат упадка какой-либо активной политики на восточных ее пределах. Упадок великокняжеской власти лишил эти области определенного политического центра; XIV в. лишь постепенно выработает тут организацию местной силы вокруг нижегородского княжеского стола. Иное положение дел видим в Западной Великороссии. Двойственный характер деятельности Александра Невского – боевая оборона на западе и бессильная покорность на востоке – надолго определил политическую жизнь Великороссии, так как явился неизбежным следствием непреодолимых внешних условий. Расстройство и упадок великокняжеской власти и тут сказались децентрализацией боевых усилий и руководства ими. Мы видели, как росла самостоятельность местной новгородской политики, как Псков обособился в своих местных интересах и отношениях. Однако Тверское княжество не могло оторваться от деятельного участия в этой западной борьбе, так как она близко и непосредственно его касалась. Усиление западных врагов сказывалось нападениями на тверские волости, а экономические интересы издавна связывали Тверь с Новгородом. Весьма вероятно, что Тверь первым заселением обязана была новгородской торговле и связи городка в устье Тверцы с Торжком на ее верховьях260. Со времен Всеволода Юрьевича Тверь в руках владимирского князя, ключ к Торжку и Новгородской области261. Литовские набеги 1245 и 1248 гг. близко коснулись тверской области; последний из этих набегов был отражен после гибели в бою с литовцами Михаила Хоробрита только под Зубцовом соединенными силами Низовской земли. При таких связях с западом – в торговых выгодах и боевых опасностях – естественна западная ориентировка тверских интересов и отношений, столь характерная для всей истории Тверского княжества262. Тверской князь в конце XIII в. оказался тем представителем княжой власти, которому неизбежно было принять на себя руководящую роль в политических отношениях Западной Великороссии как наследие разлагавшейся великокняжеской силы. Тверское княжество оказалось достаточно окрепшим, чтобы стать опорой для более широких политических стремлений своего князя-отчича. Этот князь выступает крупной и самостоятельной политической величиной в эпоху борьбы старших Александровичей за великое княжение. Тверской князь Святослав Ярославич поддерживал на первых порах вместе с новгородцами и московским Даниилом князя Андрея против в. к. Дмитрия Александровича, но князья примирились с Дмитрием перед вторичной наводкой Андреем татар на русские области. Переход власти в Твери к Михаилу Ярославину263 отмечен столкновением его с в. к. Дмитрием264, но Михаил не примкнул к его врагам; тверские бояре организовали сопротивление татарской силе, которую князь Андрей привел на брата Дмитрия. Тверь стала убежищем для уходивших из других областей от татарского насилия265, и об это тверское сопротивление разбились и татарское «нахождение», и планы кн. Андрея: в Твери нашел Дмитрий Александрович опору и поддержку, и Андрей занял великое княжение только по смерти брата. Влиятельную роль играет тверской князь и в спорах за Переяславль, хотя эти споры и разрешились, по-видимому, не согласно с его стремлениями. Союзный договор 1296 г. с Новгородом, участие в Переяславском и Дмитровском съездах характеризуют тверского князя как самостоятельную и влиятельную политическую силу в общих делах Владимирского великого княжества. Так вся предыдущая деятельность князя Михаила могла создать почву для его сближения с митр. Максимом и с великокняжеским боярством. А положение Тверского княжества на западных пределах Великороссии воспитало в нем наибольшую широту политического кругозора, какая была еще доступна русскому князю XIII в. На первых же порах самостоятельного княжения Михаилу Ярославичу пришлось пережить событие, которое наглядно вскрывало необходимую связь местных тверских интересов с единством Владимирского великого княжества. В 1285 г. «воеваша Литва Олешну и прочий волости владыки тверского; и совокупишася на них тверичи, москвичи, волочане, новоторжцы, зубчане, ржевичи – и угониша их на лес, канун Спасову дни, и биша их, а князя их Доманта яша и Литву многу изнимаша, а иные избиша, а друзии убежаша, а полон весь отъяша, и возвратишася восвояси». Одними силами Тверского княжества такой успех был бы недостижим. Все более опасные столкновения с Литвой, торговые и политические связи с Великим Новгородом, Псковом и Смоленском, западные отношения которых сильно осложнялись напряженной борьбой с враждебными соседями, – все это выдвигало Тверь как опорный пункт великорусской западной политики, а ее князя выводило за грани чисто «местных» интересов на более широкую историческую арену. С другой стороны, разрешение задач этой политики – одновременно тверской и великорусской – требовало объединения значительных сил в такую пору, когда все очевиднее выступало бессилие владимирского центра. Для недовольных упадком великокняжеской власти, для мечтавших о таком великом княжении, какое было при Всеволоде Юрьевиче и при Александре Невском, тверской князь – деятельный, энергичный и честолюбивый – мог показаться естественным наследником этих сильно расшатанных традиций и будущим их восстановителем. Михаил Ярославич и добивается великокняжеской власти, опираясь на свое Тверское княжество, на содействие великокняжеского боярства и митрополичьей кафедры. В первом же столкновении его с Москвой дело идет не только о столе владимирского великого княжения. Вопрос поставлен сразу широко и круто: великий князь должен обладать подлинной политической силой и владеть всеми главными пунктами великорусской политико-географической области от Нижнего Новгорода до Новгорода Великого. Круто и насильственно проведена была первая попытка осуществить эти притязания и разбилась о сопротивление местных общественных сил (в Великом Новгороде, в Костроме, в Новгороде Нижнем) и опасного соперника, московского князя.