«Егда бысть великая рать татарская, глаголемая Федорчюкова Турадыкова егда же по сем за год един, и наста насилованье много, сирень княжение великое Московское досталося князю великому Ивану Даниловичу, купно же досталося и княжение Ростовское к Москве, увы, тогда граду Ростову, паче же и князем их, яко отъяся от них власть и княжение, и имение, и честь, и слава и вся прочая и потягну к Москве. Егда изыде повеление великого князя Ивана Даниловича, и послан бысть от Москвы на Ростов, аки некий воевода, едва от вельмож, именем Василей, прозвищем Конева, и с ним Мина, и егда внидоста во град Ростов, тогда возложиста велику нужу на град да и на вся живущая в нем, и гонение много умножися». Епифаний говорит далее о том, как ростовцам пришлось отдавать москвичам «имения своя с нужею» и терпеть «проживу того» – побои и укоризны366. Под книжной риторикой Епифания – нечто большее, чем простое обличение воеводских злоупотреблений. Речь идет об умалении княжеской власти ростовских отчичей, о хозяйничании в Ростове московских бояр, словно они – правители ростовские, о суровых мерах для взыскания с ростовцев каких-то платежей. Аналогия новгородских отношений в. к. Ивана вызывает предположение, что дело идет о тех же «запросах царевых», о крутых мерах для сбора «серебра» на ордынские платежи367. Рассказ Епифания отразил острую обиду ростовцев, которая нашла, по-видимому, выход в попытке сопротивления; Епифаний сообщает о мучении московскими боярами старейшего боярина ростовского Аверкия и об ужасе, какой они этим нагнали на все население ростовской области368.
Придавленные московским засильем, ростовские князья вступают в тот период своей истории, когда падает их «власть и княжение», и сходят они на положение мелких подручников великого князя, служебных, как станут говорить позднее, князей – вотчинников. Потеря последних черт сколько-нибудь самостоятельного, княжеского, политического значения – необходимая предпосылка для распада старого ростовского княжества на многие мелкие вотчины и вырождения владетельных князей в княжат-землевладельцев. Постепенно нарастает это вырождение в XIV и XV столетиях, но поворотный пункт в истории ростовских князей агиограф Епифаний правильно отметил в дни в. к. Ивана Даниловича. Та же судьба уготована князьям белозерским, стародубским, юрьевским, галицким и дмитровским369; ожидает она и князей ярославских370. Центр Великороссии сплачивается под великокняжеской властью, усиливается эта власть в руках московского князя. Происходит закладка крепкого фундамента под здание владимирско-московского великого княжения, будущего «Московского государства», в том тесном значении, какое этот термин имел для политической терминологии XVI в.
III
Для выяснения этого момента исторических судеб Великороссии имеет существенное значение вопрос о пресловутых «куплях» Ивана Калиты. Дмитрий Донской называет в своей духовной Галич, Белоозеро и Углич «куплями деда своего». Это свидетельство источника, весьма авторитетного, вызывало у историков большое недоумение, доходившее до попыток отделаться от него простым отрицанием. Недоумение обусловлено, с одной стороны, тем, что Калита и его сыновья не упомянули об этих «куплях» в духовных грамотах, а с другой – тем, что сохранились известия о князьях на Галиче и Белоозере во времена Дмитрия Донского. На разъяснении этих двух обстоятельств и сосредоточились толкования историков. Карамзин пояснял, что «сии уделы до времен Донского, считались великокняжескими, а. не московскими: поэтому не упоминается о них в завещаниях сыновей Калитиных»371. Соловьев отверг это толкование, считая невозможным, чтобы Калита «прикупал» к великому княжению, которое «вовсе не принадлежало в собственность его роду», а могло перейти после его смерти к тверскому или нижегородскому князю: «Дело, по его мнению, объясняется тем, что Калита купил эти города у князей, но оставил еще им некоторые права владетельных, подчиненных, однако, в. к. московскому, а при Дмитрии Донском они были лишены этих прав»372. В.И. Сергеевич признал, что «земельные приобретения, приписываемые Ивану Калите, подлежат сомнению», а его «купли» нуждаются в дальнейших разысканиях; против Карамзина Сергеевич принял возражения Соловьева, но находил, что и после разъяснений Соловьева «молчание завещаний Калиты и его детей остается необъяснимым и возбуждаемые им сомнения неустраненными»373. Эти сомнения и неустранимы при сохранении традиционного представления, что деятельность Ивана Калиты направлена на «мозаическое собирание земель», что территория Московского государства – «плод полуторавековых скопидомных усилий московских князей по собиранию чужих земель» (В.О. Ключевский). Не землю собирали московские князья, а власть; не территорию своей московской вотчины расширяли, а строили великое княжение, постепенно и упорно превращая его в свое «государство». Если не видеть за Калитой – вотчичем московских владений – великого князя всея Руси, нельзя понять не только многих фактов его деятельности, но и многих текстов наших источников. В частности, нельзя понять при этом и вопроса о его «куплях». А между тем их связь с великим княжением, указанная в труде Карамзина, поясняет, почему в духовной Ивана Калиты нет упоминания о Галиче, Устюге, Белоозере, как не упомянуты ни Переяславль, ни Кострома, никакая великокняжеская волость, ни само великое княжение374. В духовной Дмитрия существенно для вопроса о «куплях» его деда само построение текста грамоты; за первой ее частью, где исчерпано определение уделов четырех князей Дмитриевичей в их московской отчине и опричнины младшего князя Ивана, следует особая часть грамоты, где находим благословение старшего, князя Василия, великим княжением («своею отчиною»), а трех младших – куплями их прадеда – Галичем, Белоозером и Угличем; то же различие московских и великокняжеских владений проведено и в следующем пункте духовной – при определении пожизненных владений вдовствующей княгини: из великого княжения ей назначены две волости – одна переяславская, другая костромская; затем села из галицких владений князя Юрия и белоозерских князя Андрея и еще два села из великого княжения: одно владимирское, другое переяславское; а далее идет указание тех волостей, какие даются княгине из «уделов» всех четырех князей (кн. Иван со своей опричниной в счет не идет)375.
Однако остаются невыясненными и трудно выяснимыми, по недостатку данных, два вопроса: о содержании тех сделок, которые в духовной Дмитрия Донского названы «куплями», а также о судьбах Галича, Белоозера и Углича до той поры, как они слились с вотчинными владениями московских князей. Для этих вопросов – исходный пункт в пояснении Соловьева, что Калита «купил города (речь идет, конечно, не о городах, а о княжениях)376 у князей», но оставил им некоторые владетельные права, которых они лишены при Дмитрии Донском. Уступка княжеских владений великому князю с сохранением права владельца «ведать» их пожизненно встречается и позднее в московской практике377. Но представление о куплях Калиты по аналогии с такими сделками несколько затруднено двумя обстоятельствами: мы не знаем, когда и с какими князьями мог заключить Калита ряд о купле Галича, Белоозера и Углича, а с другой стороны, нарушение этого дедовского ряда в. к. Дмитрием засвидетельствовано, если так понимать известие о «сгоне» им владетельного князя, только относительно князя галицкого, да притом рядом с известием о таком же «сгоне» с княжения и князя стародубского, чья вотчина не упомянута в числе «куплей» Ивана Калиты; белозерские князья упоминаются и позднее – в 80-х гг. XIV в., возможно, что дело сложнее и самый ряд о «купле», как черта сугубого подчинения мелких князей – вотчичей великокняжеской власти, явился следствием той новой борьбы, какую пришлось выдержать Ивану Калите по возвращении кн. Александра Михайловича на тверское княжение, а дальнейшие судьбы Галича и Белоозера осложнены соперничеством Москвы и Нижнего Новгорода378.
IV
Выше было упомянуто, что в. к. Иван Данилович замышлял в начале 1335 г. поход на Псков, но отказался от него, уступив настояниям новгородцев. Эпизод этот – один из признаков того затруднительного и напряженного положения, в каком находилась великокняжеская власть перед напором литовской силы и литовского влияния на западные области Великороссии. Литовское влияние было опасно для великого князя по связи его с нараставшим раздражением местных княжеских сил против московского «насилованья» и с популярными в княжеско-боярской среде, как и в более широких общественных кругах, настроениями, враждебными Москве и ордынской власти. Возвращение в Тверь кн. Александра Михайловича заново всколыхнуло все сильно натянутые внутренние отношения Великороссии.
Пока кн. Александр княжил в Пскове, Тверским княжеством «тихо и мирно» правил брат его Константин, «наставник отчине своей о нем же утвердшася люди»379. Зять в. к. Ивана, он держится в послушании тестю в ряду других младших князей380. Но вскоре после попытки в. к. Ивана организовать поход на Псков, кн. Александр послал сына Федора в Орду, и тот вернулся в Тверь с ханским послом Авдулом381. Отношения с Ордой завязаны явно помимо в. к. Ивана, но кн. Александр отправился в Орду, снесясь с митр. Феогностом: послал к нему бояр своих просить благословения382. Кн. Александр съездил из Пскова в Тверь к брату Константину и, видимо, договорился с ним о своем возвращении и с ханским послом о поездке в Орду383, а в следующем году отправился к хану с повинной и вернулся «пожалован отчиною своею Тверью» с ханскими послами. Возвращение Александра Михайловича на стол тверского княжения было несомненным политическим поражением для в. к. Ивана. Кн. Александр не мог стать в то же отношение к великокняжеской власти, с каким мирился кн. Константин Михайлович. Никоновская летопись подчеркивает отношения кн. Александра с Ордой – при отсутствии докончания и мира между ним и в. к. Иваном384. С в. к. Александром вступала на великорусскую почву сила, не покорная московскому князю и готовая к новой борьбе за власть. Литовские связи Александра и напряжение новгородских отношений грозили в. к. Ивану серьезными осложнениями, тем более что у тверских князей, судя по «пожалованию» Александра ханом Узбеком и участию в его ордынских отношениях ханского посла Авдула, были свои связи в Золотой Орде. Есть указание и на то, что «розмирье» кн. Александра с Иваном Калитой нашло отклик у младших князей, недовольных московским засильем; ярославский князь Василий Давидович в белозерский Романчюк – на стороне Александра385. Естественно предположить, что и ростовские, и суздальские князья должны были вызывать в Москве недоверие и беспокойство. Сквозь сбитые и отрывочные известия летописных сводов чувствуется подъем накопившегося недовольства московским «насилованьем». Исход княжеского столкновения зависел от хана и разыгрался в Орде. Но в. к. Иван, ведя свое дело в Орде, считает необходимым возможно меньше упускать из виду дела на Руси; уезжая в Орду вслед за тверским княжичем Федором, он посылает в Новгород сына Андрея, а в последний момент, когда решалось при ханском дворе дело кн. Александра, посылает в Орду сыновей, а сам остается на Руси386.