Все эти черты ряда в. к. Ивана Даниловича определяют единство Московского княжества и его владетельной княжеской семьи. Не разбито оно и тем разделом, какой учинил Иван Калита, определив особые владения внутри московской вотчины для каждого сына и для вдовы-княгини с ее дочерьми. По этому разделу старший отчич Симеон получил Можайск и Коломну – два боевых пункта московской политики, верховья и устья реки Москвы, а также ряд крупных волостей вниз по течению Москвы-реки от московского уезда и Горетов стан, расположенный выше московского уезда по течению реки и к северу от нее до верхнего течения Клязьмы. Второй Иванович – Иван – получил Звенигород и волости по р. Рузе до ее впадения в Москву-реку и южнее за Москвой-рекой, а третий – Андрей – южные волости Московского княжества от Перемышля до Серпухова (включительно), так что волости его примыкали к р. Оке; княгиня Ульяна с дочерями – волости в северной части московской отчины по р. Клязьме404. За долей каждого князя в общей отчине установилось несколько позднее название удела; Иван Калита еще не употребляет этого термина, а говорит о «волостях», назначенных сыновьям, об «уезде» каждого из них405, как и сыновья Калиты означают эти доли – наряду со словом «удел» – выражениями: «участок, чимь мя благословил отец мой» и «уезд отца его»406. Раздел общей вотчины на такие уезды-участки не предполагался окончательным и бесповоротным; это не такой раздел «впрок», которым бы разрушалось представление о единой вотчине князей-отчичей. Духовная Калиты предусматривает возможность изменений в общем составе московских владений и в связи с этим частичного семейного передела: «Я по моим грехом ци имутъ искати татарове, которых волостий, а отоимуться вам, сыном моим и княгини моей, поделити вы ся опять тыми волостми на то место». Ряд, данный в. к. Иваном сыновьям и вдове-княгине, исходит из представления о семейном владении общей отчинной частью по долям-уделам, частью совместно; он не дробит этой вотчины на несколько «опричнин», которые принадлежали бы их владельцам на праве «собственности»; нет и повода возбуждать вопрос о праве отчуждения долей-уделов в завещательном или ином порядке, которое принадлежало бы их князьям-владельцам407.
III
Ряд в. к. Ивана Даниловича оставил недоговоренным многое в определяемых им отношениях. Братья Ивановичи дополнили этот ряд условиями договора, скрепленного крестоцелованием «у отня гроба»408. Возможно, что этому крестоцелованию предшествовали какие-то недоразумения между князьями-братьями. По крайней мере, на такое предположение наводит упоминание договорной грамоты о боярах, которые станут князей «сваживати»409, о том, что князьям из-за такой свады «нелюбья не держати», а учинить «исправу» и «виноватого казнити по исправе». А в конце договорной грамоты упомянута крамола боярина Алексея Петровича против в. к. Симеона, причем братья Симеона обязуются отступиться от боярина и ничем не помогать ни ему, ни его семье410. С этими данными можно сопоставить увещание братьям, какое в. к. Симеон внес в свою духовную, «жити за один», не слушать «лихих людей, кто иметь их сваживати», а слушать митр. Алексея и старых бояр, кто хотел добра в. к. Ивану Даниловичу и князьям его сыновьям411; а также тот факт, что боярина Алексея Петровича видим при великом князе Иване Ивановиче в должности московского тысяцкого, а затем убитым на московской площади, жертвой таинственной смуты, вызвавшей отъезд московских «больших бояр» в Рязань412.
Тенденция духовной Ивана Калиты к сохранению единства княжой семьи и сил княжества под старейшинством в. к. Симеона получила в договоре его сыновей дальнейшее развитие. Тут находим определение «одиначества» князей и отношений старейшинства: «Быти ны за один до живота, а брата своего старейшего имети ны и чтити во отцево место, а брату нашему нас имети [в братстве, без обиды во всем]; а кто будет брату нашему старейшему недруг, то и нам недруг; а кто будет брату нашему старейшему друг, то и нам друг»: эта формула вполне определенно устанавливает руководящую роль старшего. «А где ми, – говорит в договоре старший младшим, – будете всести на конь, всести вы со мною; а где ми будете самому не всести, а будете ми вас послати, всести вы на конь без ослушанья». В старейшинстве Симеона есть элемент власти: имея и чтя его «во отцево место», князья-братья повинны ему послушанием. Но они – не подручники, не князья служебные: старейшинство комбинировано с «одиначеством» на началах «братства» князей. Это отразилось в договоре несколькими чертами. Великий князь обязуется действовать в согласии с младшими: «А тобе, господине князь великий, говорят они ему, без нас не доканчивати ни с ким; а братье твоей молодшей без тобе не доканчивати ни с ким». Далее, тщательно устраняется мысль об ответственности перед великим князем за промахи в военной охране: «А что ся учинить просторожа от мене или от вас, или от моего тысяцьского и от наших наместников, исправа ны учинити, а нелюбья не держати»; наконец, устанавливается полная взаимность в праве боярского отъезда: «А бояром и слугам вольным воля; кто поедет от нас к тобе, к великому князю, или от тобе к нам, нелюбья ны не держати», причем это право широко распространяется и на тех вольных слуг, «кто в кормленьи бывал и в доводе при нашем отци и при нас».
Договор в. к. Симеона с братьями обеспечивал единство в распоряжении московскими военными силами; по-видимому (это место в грамоте сильно попорчено), он развил и дополнил меры, указанные в духовной Калиты, для охраны единства и целости финансовых средств Московского княжества, устанавливая запрет покупать земли у численных людей и забирать их самих на княжескую службу413.
И старейшинство в. к. Симеона, и братское равенство князей отразились на том развитии, какое получили в договорной грамоте условия «раздела», учиненного Иваном Калитой. Князья-братья не только «соступилися» в. к. Симеону «на старейшинство» большей долей московской «тамги», именно ее половиной, поделив между собой другую половину, но признали такой дележ нормой и на будущее время: «И потом на старейший путь, кто будет старейший, тому полтамги, а молодшим двум полтамги; а опрочь того все на трое». На старейший путь уступили они старшему брату, великому князю, и ряд дворцовых доходных статей: пути сокольничий, конюший и ловчий, садовников, повинность «кони ставити» и др. Зато договорная грамота устанавливает и основы «удельного» владения: 1) его неприкосновенность – «како ны отець наш раздел дал, того ти под нами блюсти, а не обидети», с распространением той же гарантии на будущие приобретения – «или кто из нас, брате… что примыслил или прикупил, или кто по сем что кто прикупить или примыслить чюжее… своим волостем, и того блюсти, а не обидети»; 2) его наследственность – «кого из нас Бог отведет, печаловати княгинею его и детми как при животе, так и по животе, а не обидети тобе, ни имати ничего ото княгини и от детий, чим ны кого благословить отець наш по разделу», и 3) его самостоятельность в сфере княжеского управления – установлено право бояр и вольных слуг служить, кому пожелают из князей, и по смерти кого-либо из них у его княгини и детей, притом с обещанием великого князя за то «нелюбья не держати, ни посягати без неправы, но блюсти как и своих»; установлены совместный суд в исках между великокняжескими и удельными боярами и слугами и обязательство князей не посылать агентов своей власти в чужой удел; установлено и запрещение великому князю, его боярам и слугам покупать села в уделах князей-братьев, а им – в его уделе414.
Договор между Семеном, Иваном и Андреем Ивановичами – акт весьма сложного значения. В нем скрещиваются две различные системы отношений, так как этот акт, с одной стороны, есть ряд великого князя с младшими владетельными князьями, а с другой – ряд князей-братьев, определяющий условия удельного владения общей отчиной.
Остановимся на дальнейшей судьбе этого последнего. Ценный комментарий к установлениям первого договора дает духовная грамота в. к. Симеона. В страшном моровом поветрии 1353 г. Симеон Иванович потерял сыновей, а через месяц после них и сам скончался, составив духовную грамоту – ряд княгине своей Марии Александровне. Содержание этого ряда построено на определениях бывшего между братьями договора: «Положил семь на Бозе и на вас на своей братьи тако имете блюсти по нашему докончанью, како тогды мы целовали крест у отня гроба». Симеон передает жене своей все, чем его благословил отец, в. к. Иван Данилович; Коломну со всеми волостями и Можайск с прилегающими к нему волостями, т.е. весь свой удел, с ним и свой «жеребий» московской тамги415, а также села, доставшиеся ему по ряду отца и по дополнительному разделу с братьями, и свои примыслы и прикупы, и все свои драгоценности. Такое прямолинейное осуществление наследственности удела явно грозило серьезной опасностью силе Московского княжества. Переход в женские руки, да еще в руки бездетной вдовы, уроженки тверского княжого дома, таких важнейших московских владений, как Можайск и Коломна, был недопустим политически. Он и не осуществился. К сожалению, наши источники не дают никаких сведений о том, как это произошло. Знаем только – по духовной грамоте в. к. Ивана Ивановича416, – что оба города в руках в. к. Ивана, притом с волостями, хотя значительная часть этих последних – в пожизненном владении княгини Марии; но и волостями этими она владела далеко не до смерти, может быть, потому, что удалилась в монастырь417. Коломенский удел, ввиду его исключительного политико-географического значения, остается с тех пор неизменно уделом великокняжеским, как и определит в своей духовной грамоте в. к. Дмитрий Иванович: «А по грехом отымет Бог сына моего князя Василья, а хто будет под тем сын мой, ино тому сыну моему княж Васильев удел». Так, на первых же порах истории московской княжеской семьи, во втором и в третьем поколениях, великокняжеское положение ее главы наложило свою печать на судьбы владения по уделам, подчиняя его неизбежным политическим условиям.