»; та же формула и в третьем договоре; читалась бы она, конечно, и во втором, если бы сохранилось его начало. Однако братское равенство и владельческая самостоятельность младшего князя выражены в ряде пунктов определеннее и резче. Формула договора в. к. Симеона с братьями: «А где ми будете всести на конь, всести вы на конь без ослушанъя, а где ми будете самому не всести, а будете ми вас послати, всести вы на конь без ослушанья» — поколеблена в первом из договоров кн. Владимира. Сохраняя обязательство младшего князя посылать «без ослушанья» воевод, бояр и слуг в поход с великокняжескими войсками, договор говорит о службе «без ослушанья» младшего князя старейшему «по згадце, како будеть мне слично и тобе, брату моему молодшему», но предвидеть личное участие его в походе только при личном же выступлении великого князя: «Коли ти будеть всести со мною на конь». На деле кн. Владимир Андреевич не раз ходил в походы по посылкам великого князя, и договор 1389 г. вернулся к формуле первого договора московских князей – сыновей Калиты429.
Подробно развита в договорах гарантия самостоятельной территориальной власти430 и власти над зависимыми от князя людьми431. Однако в последнем отношении полное разграничение двух княжеских властей встречало неодолимые препятствия в расселении бояр и слуг одного князя во владениях другого, что поддерживалось и свободой отъезда. Договоры в. к. Дмитрия с кн. Владимиром устанавливают подчинение бояр и слуг по дани и военной службе местной княжеской власти, по месту жительства и землевладения, на началах полной взаимности432, тем самым укрепляя самостоятельность власти территориальной. Осложняются эти отношения и особым значением Москвы, где у князей удел, были свои дворы, свои бояре и слуги, свои доходные права. Договор в. к. Симеона с братьями обеспечивал права удельных князей от полновластия старшего брата и его наместников, и тот же порядок несколько отчетливее определен в договоре в. к. Дмитрия с кн. Владимиром433: московские суды судит великий князь или его наместник, но своих приставов за чужим боярином не посылает, вызов боярина на суд – дело власти князя, кому этот боярин служит, а наместник удельного князя присутствует на суде, блюдя интересы правого суда и княжого судебного прибытка.
Еще сложнее были отношения по сбору дани. В своей вотчине кн. Владимир Андреевич имеет самостоятельную финансовую власть, а «ордынскую тягость и протор» выплачивает великому князю «с своего удела, по давным свертком». Так – по первому его договору с в. к. Дмитрием. А договор 1389 г. устанавливает долю в «ордынской тягости» и «проторе» – с его удела и доставшейся ему трети владений кн. Ульяны в 320 руб., «а прибудет ли, убудет ли, ино по розочту», притом с обязательством принять на себя «по тому же по разочту» долю в долгах золотоордынским купцам и византийским капиталистам434.
Договоры предвидят случаи, когда потребуется чрезвычайный сбор дани – той, что в жалованных грамотах именуется «данью неминучей»; когда великий князь взыщет эту дань на своих боярах, то и удельный обязуется взять ее на своих боярах и внести в казну великого князя435.
Хотя в договорах в. к. Дмитрия с кн. Владимиром Андреевичем нет оговорки, какую встречаем позднее, когда удельный князь заявляет великому в договорной грамоте: «А переменит Бог Орду, не иметь давати татарам, а коли учиешь имати дань с своей отчины с великого княженья себе, и мне тогды с своего удела имати дань собе», но представление, что только «ордынская тягость» связывает удельного князя по сбору и выплате дани в великокняжескую казну, несомненно лежит в основе их финансовых отношений. Это сказывается в договорных определениях о тех доходах, которые князья «блюдут» еще «с единого» сбора московских городских даней – в городе и по станам и по переварам (варям) производят даньщики обоих князей, хотя все, что они соберут, идет в казну великого князя, потому что он выплачивает татарский «выход»436. Если же отпадет уплата «выхода», предположен раздел дани: «А оже ны Бог избавит, освободит от Орды, ино мне два жеребья, а тобе треть», – говорит в договоре 1389 г. великий князь удельному.
Традиционный уклад воззрений и отношений утверждает как норму полную раздельность вотчинной власти при владении общей отчиной по уделам, тем более по превращении уделов-долей в обособленные вотчинные княжения.
Однако еще Калита противопоставил в своем предсмертном ряде этой тенденции к вотчинному распаду ограничение самостоятельной власти удельных князей, основанное на столь же традиционных началах княжого равенства под старейшинством старшего в данной московской группе князей. Сила и смысл старейшинства видоизменялись и осложнялись на Москве соединением его в одном лице с великокняжеской властью. Договорные грамоты великих князей-старейшин во всей братье, князьях Московского княжества, с младшими, удельными отразили искание компромисса между двумя противоположными тенденциями междукняжеских отношений.
В договорах в. к. Дмитрия с кн. Владимиром Андреевичем повторяется запрет князьям и их боярам покупать села и держать зависимых людей в чужих пределах, но практика вольной службы неизбежно создавала землевладение этого запретного типа и привела к компромиссу «блюденья», подчинения военному командованию и сбору дани – не по личной подвластности, а по месту землевладения. А вместе с тем само право отъезда потерпело в первом договоре названных князей некоторое ограничение, сравнительно с договором в. к. Симеона с его братьями: «А который боярин поедет ис кормлепья от тобе ли ко мне, от мене ли к тобе, – так уговариваются в. к Дмитрий и кн. Владимир, – а службы не отслужив, тому дати кормленье по исправе, а любо служба отъслужити ему», отъезд кормленщиков осложняется требованием предварительного отказа и расчета. Этим усиленно подчеркивалась раздельность служебных и административных отношений. Но в области управления военными силами провести ее было труднее. Удельный князь обязуется посылать в походы своих бояр и слуг «без ослушанья»; поэтому не оставлено на его усмотрение освобождать тех или иных из них от выступления в поход: это делается лишь после доклада великому князю, «по сгадце» обоих князей437; а нетчиков-ослушников карает великий князь при участии удельного438. Таковы условия первого из договоров в. к. Дмитрия и Владимира Андреевича; договор 1389 г. их не повторяет, что, быть может, надо признать указанием на упадок этих форм великокняжеского контроля над удельной боевой силой.
В сфере финансовых отношений наблюдаем те же колебания и компромиссы. Раздельность сбора дани по территориальному владению стоит рядом с повторением соглашения: «А численных людий блюсти ны с одиного»439 – и с совместной деятельностью обоих князей по сбору целого ряда доходов. Но первое из этих соглашений стоит теперь в связи, судя по договору 1389 г., с мерами для охраны земельного обеспечения и личного состава черных людей от их расхищения не только в пользу дворцового хозяйства князей, но и в пользу боярского и монастырского землевладения; эти меры, как и охрана состава слуг, которые тянут к дворскому, и служних земель, носят уже характер не столько определения междукняжеских отношений и разграничения вотчинной власти между князьями, сколько общих мероприятий князей по управлению силами и средствами княжества. Наряду с установленными в договоре порядками по управлению военной силой и сбору дани в великокняжескую казну эти меры – яркое свидетельство живой потребности единства в наиболее существенных сторонах управления Московским княжеством.
На поддержку и укрепление этого единства направлены усилия в. к. Дмитрия, притом едва ли следует их рассматривать вне связи с его борьбой за усиление великокняжеской власти. Борьба московских князей за власть в Московском княжестве – не самостоятельное явление, а один из моментов их борьбы за великокняжескую власть над всей Великороссией: ведь они не «московские» великие князья, а владимирские и всей Руси. Сопоставление договорных отношений в. к. Дмитрия с его тверскими и рязанскими договорами – ясное тому свидетельство.
Но и самые договоры в. к. Дмитрия с кн. Владимиром Андреевичем дают это свидетельство о стремлении к усилению великокняжеской власти, которое преобразует на московской почве смысл старинного старейшинства и самое понятие о нем. Усиливается элемент властного подчинения в отношениях между старшим и младшим князьями. Сказывался он, конечно, и в договоре в. к. Симеона с братьями, но тут находим дальнейшее его развитие. Первый же договор между князьями Дмитрием и Владимиром содержит формулу: «А тобе, брату моему молодгиему, князю Володимеру держати ти подомною княженьемое великое честно и грозно, а добра тимне хотети во всем», которая определяет отношение младшего князя не к старейшине во всех князьях Московского княжества, а к великому князю всея Руси. Формула подчиненного равенства (кто старейшему друг или недруг, тот и молодшему друг или недруг) дополнена таким определением верности этому равенству, которое обычно и в определениях верной боярской службы: «А что ти слышав о мне от крестьянина ли, от поганинали омоем добре или о лисе, или о нашей отчине и о всех крестьянах, то мне поведати в правду без примышленъя, по целованью»440. Правда, договорная грамота тщательно сохраняет при каждой из таких формул оговорки, охраняющие грань между простой службой великому князю и братским, хотя и подчиненным равенством с ним: кроме общего положения «а мне, князю великому, тобе, брата своего, держати в братстве без обиды во всем» великий князь признает свою обязанность ни с кем не заключать договоров и не вести переговоров без младшего князя441, сообщать ему, со своей стороны, что узнает «о добре или о лихе». Но оговорки эти не умаляют руководящего положения великого князя и подчиненности младшего; их взаимные отношения мало разнятся от отношений боярской вольной службы, раз и она сочеталась с обязанностью доброго совета, сознаваемой не только как реальная необходимость, но и как боярское право. Служба младшего князя великому «без ослушанья» лишь условно и не без натяжки сочетается с такой характеристикой, какую дает ей договорная грамота, обязуя младшего служить великому «без ослушанья по згадце, како будет мне слично и тобе, брату моему молодшему», да еще при обещании великого князя «кормити» младшего «по его службе». Второй договор, заключенный великим князем в момент тревоги и затруднений, казавшихся опасными, давал кн. Владимиру ряд уступок, которые были, однако, тотчас взяты назад, и договор 1389 г. еще решительнее определяет его зависимость от великокняжеской власти. Вместо прежней формулы, обязующей его