«имети брата своего старейшего князя великого Дмитрия в отца место», находим тут его обязательство иметь великого князя отцом, его старшего сына – братом старейшим, второго – братом (равным), а меньших – братьею молодшею; «честно и грозно» держать великое княжение не только под самим великим князем и под его старшим сыном, но и под остальным его потомством; блюсти под ними не только их московскую вотчину, но и великое княжение; служить великому князю без ослушания; ходить в походы со своими боярами, куда он пошлет. Из оговорок, гарантировавших братское равенство князей (в противоположность подчинению служебных подручников), уцелели только упоминание о взаимной солидарности при заключении договоров и обещание сообщать друг другу вести, какие кто услышит от христианина или от поганина.
Взятые в целом, договорные отношения в. к. Дмитрия с кн. Владимиром Андреевичем проникнуты глубокой двойственностью. Естественное развитие удельного владения вело к распаду Московского княжества, единой вотчины потомков Калиты, на отдельные вотчины княжеских линий его потомства. Но процесс этот встретил на первых же порах энергичное противодействие в пользу усиления великокняжеской власти. Разложение прежней основы московских междукняжеских отношений – семейно-вотчинного равенства или одиначества – создало условия, благоприятные для перестройки этих отношений на новом основании, усиливая в то же время самую потребность в такой перестройке.
Соединение великого княжества и двух московских уделов в руках в. к. Дмитрия давало ему огромный перевес силы над кн. Владимиром; к тому же ряд княжеских прав и доходов Владимира Андреевича был неотделим от великокняжеского управления в. к. Дмитрия Московским княжеством. И великому князю удалось не только положить предел вотчинному обособлению Серпуховского княжества из состава московских владений, но и усилить элементы власти в своих отношениях к младшему князю. Форма традиционного старейшинства начинает заполняться новым – великокняжеским – содержанием. А тем самым постепенно стирается грань между московским вотчинным старейшинством и великим княжением всея Руси. В договорах с кн. Владимиром в. к. Дмитрий утверждает связь своих вотчинных прав на московскую отчину и на Великое княжество Владимирское, требуя их укрепления за собой и своим потомством442. Его духовная грамота, составленная в то же почти время, как и последний из договоров с кн. Владимиром, проводит ту же тенденцию к слиянию московской вотчины с великокняжескими владениями московского старейшинства с великокняжеской властью: унаследовав от владимирских великих князей задачи великокняжеского старейшинства над всеми князьями Великороссии, власть московских государей кует из вотчинных начал новое орудие для их разрешения.
Духовная грамота в. к. Дмитрия Ивановича (вторая)443 – документ столь же сложного содержания, как и его договоры с кн. Владимиром. В основе своей эта «душевная грамота» – семейный ряд отца-вотчинника детям и вдове-княгине. У великого князя пять сыновей; эта семейная группа «приказана» княгине-вдове: «А вы, дети мои, живите за один, а матери своее слушайте во всем», — читаем в начале грамоты; и снова в ее заключительной части: «А приказал семь свои дети своей княгине, а вы, дети мои, слушайте своее матери во всем, из ее воли не выступайтеся ни в чем; а который сын мой не имеет слушати своее матери, а будет не в ее воли, на том не будет моего благословенья». Сверх волостей и сел, назначенных княгине в пожизненное владение из уделов всех сыновей, она владеет и своей опричниной, которая состоит из ее собственных «прикупов»444 и великокняжеских «примыслов»445, перечисленных в грамоте: «А теми своими примысли всеми благословляю княгиню свою, а в тех примыслех вольна моя княгини, сыну ли которому даст, по души ли даст, а дети мои в то не въступаются». По смерти мужа княгиня-вдова остается главою семьи. В случае смерти одного из сыновей княгиня делит его удел между остальными: «Которому что даст, то тому и есть, а дети мои из ее воли не вымутъ(ся)». Ей же предстоит наделить ожидаемого сына, «возмя по части у большие его братьи», она, своею матернею властью, произведет частичный передел, если «у которого сына убудет отчины».
Не изъят из-под этой материнской власти и старший сын, князь великий. Но его удел, коломенский, – на особом положении: этот удел не идет в раздел в случае безнаследной кончины великого князя, а переходит целиком к следующему брату по старшинству, «а того уделом поделит их княгини». При сохранении авторитета матери как главы семьи и ее власти в вопросах удельного владения старший брат, князь великий, заменяет отца по отношению к младшим. «А дети мои, молодшая братья княжы Васильевы, — внушает им в. к. Дмитрий, – чтите и слушайте своего брата старейшего, князя Василья, в мое место, своего отца». Но они ему – не подручники; он должен держать их «в братстве, без обиды».
Князь Владимир Андреевич, отчич серпуховской, стоит в стороне от этой семейной группы. Духовная в. к. Дмитрия не определяет и не укрепляет за ним его владельческих прав: ведь это его собственные вотчинные права, а ряд в. к. Дмитрия касается только личной семьи великого князя. О князе Владимире духовная только упоминает по поводу его права на треть в городе Москве, «чем его благословил отец его князь Андрей», да в случайных ссылках при распоряжении селом с починком и деревнями, которые «отошли» от него к великому князю. Раздел московского княжества на две вотчины выступает в духовной в. к. Дмитрия с полной определенностью.
А своей вотчиной князья Дмитриевичи будут владеть по уделам. Старшему, Василию, назначен удел коломенский со всеми коломенскими волостями; второму, Юрию, – звенигородский, Андрею – можайский с волостями, можайскими и «отьездными», Петру – дмитровский. Князь Иван Дмитриевич оставлен без удела, хотя «уделом» названа в грамоте его опричнина из двух волостей и одного села с починком; это его опричнина в том смысле, что великий князь определяет: «В том уделе волен сын мой князь Иван, который брат до него будет добр, тому даст», а «удел» лишь в общем значении – доли. Четыре удельных князя наделены и селами, московскими и юрьевскими, а город Москва им четверым приказан, с сохранением за князем Владимиром его вотчинной трети. Но при этом снова возникает, как в договоре в. к. Симеона с братьями, представление о некотором лишке «на старейший путь»; Василию Дмитриевичу отец назначил «настарейший путь» целую половину своих «двух жеребьев» – «в городе и в станех» и в городских пошлинах, с разделом другой половины между остальными тремя сыновьями; ему же «на старейший путь» большая часть в медовых доходах («Васильцево сто и Добрятинская борть с селом з Добрятинским»); все же остальное – «бортници в станех в городских и конюший путь и сокольничий и ловчий» – пойдут всем четверым поровну, как и половина тамги, другая половина которой назначена вдовствующей княгине вместе с «восмничим»446.
Клином врезается в эту удельно-вотчинную духовную грамоту особая статья о великокняжеских владениях. Она утверждает вотчинное право в. к. Дмитрия на великое княжение: «А се благословляю сына своего князя Василья своею отчиною великим княженьем». Недавний договор в. к. Дмитрия с кн. Владимиром Андреевичем закреплял это право за московской великокняжеской семьей обязательством князя Владимира держать великое княжение «честно и грозно» под в. к. Дмитрием, его сыном Василием и под всеми детьми великого князя. Но подчинение великого княжения вотчинному праву привело к попытке, правда нерешительной и осторожной, использовать великокняжеские владения для дополнительного наделения удельных князей. К статье о благословении старшего сына великим княжением примыкает, вне связи с определением состава уделов младших сыновей, их наделение «куплями» Ивана Калиты – Галичем, Белоозером и Угличем447, а также назначение вдовствующей княгине в пожизненное владение волостей из великого княжения, а именно из переяславского и костромского уездов, из волостей галицких и белозерских, и доли во владимирских и переяславских селах; притом отдельно от назначения ей же волостей и сел из уделов всех четырех сыновей. Квалификация Галича, Белоозера и Углича как «купель» дедовских, не привела к их слиянию с московской вотчиной, которой князья владели по уделам, и не разорвала их связи с великим княжением. Выше уже было замечено, что эта квалификация звучит мотивировкой завещательного распоряжения ими и обличает тем самым характерное колебание в попытке применить вотчинное право к великокняжеским волостям. Мотивы этого колебания могли быть различны: проводя в жизнь представление о великом княжении как своей отчине и включая его в состав объектов завещательного распоряжения, в. к. Дмитрий тем самым ставил на очередь вопрос, захватить ли вотчинное владение по уделам и область великого княжения. Сопоставляя с этой чертой духовной грамоты в. к. Дмитрия содержание второго из договоров его с кн. Владимиром Андреевичем, когда великий князь пожаловал двоюродному брату Галич и Дмитров «в удел», можно заключить о коренном перерождении, какое переживают понятие «удельного» владения и связанные с ним отношения уже во времена в. к. Дмитрия. Передача князю Владимиру Галича и Дмитрова «в удел» – не осуществление его права на долю в общей вотчине, а великокняжеское «пожалование», закрепленное договором («наделок» в духе старых киевских отношений, властью старейшего во всех князьях русских); благословение Галичем, Белоозером и Угличем трех Дмитриевичей – сверх назначенных им уделов в московской вотчине – носит тот же характер не вотчинного раздела, а произвольного наделения властью великого князя. При этом особого внимания заслуживает судьба Дмитрова, который оказался, по духовной в. к. Дмитрия, включенным в состав уделов московской вотчины: оторванный от комплекса галицких владений, Дмитров инкорпорирован в состав московских владений и стоит особо от Галича448.
Все развитие княжого владения и междукняжеских отношений в Московском княжестве происходило под давлением особых условий, создаваемых закреплением великокняжеской власти в руках московского старейшины. Значение великокняжеской власти и ее особой политики неизбежно видоизменяло уклад княжого равенства или одиначества и подлинный смысл старейшинства. Усиление великокняжеской власти углубляло противоречие между ее стремлениями и потребностями и семейно-вотчинным укладом московских княжеских отношений. Сыновья и внуки Дмитрия Донского пережили затяжной и тяжелый кризис этих отношений, который зародился еще при в. к. Дмитрии, а разрешение получил только при Иване III Васильевиче.