185 Изложение этих событий в наших летописных сводах сильно спутано. Воскресенская (т. VII, с. 175—176), явно сокращая свой первоисточник, представляет дело так: после разорения татарами всей Низовской земли («по самый Торжок») и их ухода («татарове много зла сотвориша (sic) отъидоша»), «князь же Дмитрий поиде к Новгороду к Великому и с двором своим, и иде мимо Новгород, хотя к Копорью; Новгородци ж изыдоша всем полком противу его на озеро великое Илмень; великий же князь Дмитрий Александрович Копорье отступися, а Новгородци великому князю путь показаша», но взяли «в заклад» двух его дочерей и бояр его с семьями, требуя ухода из Копорья его мужей; 1 января 1282 г. «разыдошася разно», и в тот же день князь Довмонт, зять кн. Дмитрия Александровича, «изгони Ладогу» и из Копорья «пойма» всю казну в. к. Дмитрия; тогда новгородцы послали звать к себе на княжение Андрея Александровича, а сами пошли на Копорье, заставили выехать оттуда наместников Дмитрия, а укрепление разорили. (То же, несколько сокращенно – Новг. I, с. 298—299; Соф. I, т. V. с. 199—200; Новг. IV, т. IV, с. 244). Никоновская (т. X, с. 159) сохраняет более правильное соотношение событий в начале того же рассказа и, по-видимому, некоторые черты более подробного и точного рассказа о них, но и ее источник (тот же, что и Воскресенской) давал о них не вполне ясный отчет, так что его литературно-книжная обработка в обычной манере этого свода осложнилась, как это, впрочем, также обычно для Никоновского свода, толкованиями, подчас искажающими и смысл, и фактическую точность. По рассказу Никоновской летописи, в. к. Дмитрий, по вестям о приближении кн. Андрея с татарами, «побеже к Новгороду и з женою и з детми и з боары и со всем двором своим и вниде во град Копорьно. Новгородци же вышедше на озеро на Илмеро с поклоном, лукавствующе, не хотяще бо пустити его оттуду, понеже он оттуду хотяше за море бежати. И многим речем бывшим межи их и глаголаша Новгородци в. к Дмитрию Александровичу: «Княже, не хощем тебя, иди от нас добром; аще ли не идеши отсюду, имуть тя зде Татарове и отведуть ко царю в Орду, а мы тебе не помогаем». Он же отступися Копорьи и иде за море. Новгородци же не яша его, но даша ему путь», а дочерей и бояр с семьями забрали в заклад, чтобы добиться очищения Копорья; затем – описание разгрома татарами русских областей («до Торжку и дале и близ Новагорода») в погоне за кн. Дмитрием, их возвращение и отпуск из Владимира в Орду; далее – «иде князь Дмитрий Александрович из замория к Переславлю», а в Копорье все еще были бояре и слуги князя Дмитрия, но пришел из Пскова кн. Довмонт, вывел их из Копорья и казну кн. Дмитрия с ними отослал в Переяславль; затем «шед взя в Ладогу» – вывел и оттуда людей в. к. Дмитрия и также отослал к тестю. Тогда новгородцы разрушили Копорье и послали звать к себе в. к. Андрея. В этом рассказе Никоновской неудачными «поправками» и «дополнениями» книжника надо признать: 1) слова «вниде во град Копорыо», так как при этом теряет смысл выступление новгородцев к Ильмень-озеру; 2) пояснение, что новгородцы не хотели пустить Диитрия из Копорья за море (и для этого выступили… к Ильменю!) и 3) уход Дмитрия «за море» (не навеяно ли это «сообщение» тем, что в источнике Никоновской было такое же чтение, как в одном из списков Воскресенской: вместо «хотя к Копорию» – «хотя к Поморию»? См. т. VII, с. 175, вариант с, что и дало мотив Никоновской фразе: «Хотяше за море бежати», тем более приемлемой для книжника-редактора, что этим разрешалось недоумение: куда же девался кн. Дмитрий, когда ему новгородцы «показаша путь» 1 января). Ценным в Никоновской редакции представляется указание, плохо согласованное с общим построением рассказа, на то, что Дмитрий сделал попытку занять Великий Новгород (ответ новгородцев: «Княже, не хощем тебя», ср. свидетельство обоих текстов кн. Дмитрий бежал из Переяславля «к Новгороду»), и на то, что новгородцами руководил страх перед татарами (татары дошли до Торжка; в Никоновской, может быть, риторическая амплификация). В остальном надо предпочесть текст Воскресенской летописи и признать, что кн. Дмитрий не попал в Копорье, хотя там еще держались его наместники.
186 Сообщение Никоновской летописи, что кн. Дмитрий ушел за море и вскоре вернулся «из-за морья», основано, по-видимому, на редакционном недоразумении (см. предыдущее примечание). А между тем уход его во Псков, подобно тому как туда он уходил от тех же невзгод в 1293 г., подсказывается участием в его делах кн. Довмонта. В тот же день, как кн. Дмитрий и новгородцы «разыдошася разно», Довмонт «изгони Ладогу», чтобы выручить оттуда казну тестя («весе княже товар Дмитриев», причем «задроша и ладозкого», по выражению Новг. I лет., с. 299), «и из Копории изима всю казну в. к. Дмитрия Александровича» (т. VII, с. 175). С.М. Соловьев («Ист. Рос.», кн. 1, ст. 878) полагает, что Довмонт начальствовал дружиной в. к. Дмитрия в Копорье, но Воскресенская летопись различает его и «наместников княж Дмитриевых» в Копорье, да едва ли псковском князь мог сидеть начальником дружины в северной крепостце.
187 В Неделю сыропустную 6790 г., т.е. 9 февраля 1282 г. (См. «Супрасльскую рукопись, содержащую Новгородскую и Киевскую сокращенные летописи», изд. кн. Оболенского. М., 1836; с. 38); при датировке событий «зимой» того же года легко понять, как это известие попало в Воскр. под 6789 г. Ее же да ту конца переговоров кн. Дмитрия с новгородцами 1 января надо также отнести к 6790 г.; ср. замечания А.В. Экземплярского (т. 1, с. 49, пр. 131) о летописном изложении этих событий.
188 Вероятно, с помощью кн. Довмонта (если допустить, что сообщение Никоновской, т. X, с. 159, об отправке Довмонтом к князю Дмитрию его бояр и слуг, что она связала с его изгоном на Ладогу и Копорье, основано на данных ее первоисточника).
189 И эти события сильно спутаны в наших сводах. Воскресенская летопись дает такие записи: 1) под 6790 г. – о событиях, кончая уходом кн. Дмитрия к Ногаю; 2) под 6791 г. – о возвращении Дмитрия, примирении братьев и убиении Семена Тонглиевича; затем идет особая повесть о происшествиях в Курской области, которые разыгрываются в 6791 и 6792 гг., а по Никоновской – 6792 и 6793 гг., что спутало дальнейшую хронологию свода: под 6792 г. попала запис. 3) о том, как князь Андрей прибыл в Торжок к посаднику Семену Михайловичу (очевидно, по возвращении из Орды и до примирения с братом) и «докончал» с ним и со всеми новгородскими «старейшими» с крестоцелованием на том, что ему не уступать Новгорода брату Дмитрию, а им не искать иного князя; а сам поехал в Суздальскую землю и «сступися брату своему в. к. Дмитрию стола Великого Новгорода»; затем идет 4) сообщение о том, что в. к. Дмитрий и кн. Андрей пошли вместе на Новгород с татарами и со всей Низовской землей, принудили новгородцев к миру, «и сяде в. к. Дмитрий Александрович в Новгороде на столе»; а запись, что «кн. Андрей Александрович приведе царевича из Орды и много зла сотвори христианам; брат же его в. к. Дмитрий собрався с братеею царевича прогна, а бояр княжих Андреевых изнима», явно повторяющая известие о тех же событиях и о репрессиях со стороны кн. Дмитрия против бояр (Семена Тонглиевича и других «коромольников»), попала под 6793 г., чем создана иллюзия повторного разрыва братьев, их нового примирения и вторичной расправы с Андреевыми боярами. Причина такой путаницы в том, что у составителя данного свода (или его протографа) были разные записи об этих событиях – одни явно новгородские, другие, вероятно, переяславские (ПСРЛ, т. VII, с. 176—179); и неудачной оказалась их сводка с другими данными, особенно с повестью о курских событиях. Никоновская – в зависимости от того же материала, уже спутанного неудачной сводкой, – осмысляет эту путаницу, вставляя (т. X, с. 161) переходное к известиям о «вторичном» разрыве братьев замечание: «Того же лета князь Андрей Александрович Городецкий нача разметная творити со старейшим своим братом в. к. Дмитрием Александровичем Володимерским; известоваше бо ся ему от неких помалу, яко его повелением убиен бысть боярин его Семен Тонглиевич, и тужате зело о нем князь Андрей Александрович Городецкий и того ради мнози брани и расколы подвизахуся и нелюбка межи их наипаче начинашеся» (самая фактическая бессодержательность этой «записи» обличает ее задачу – сгладить несогласованность фактических данных); но этим исчерпались редакционные усилия составителя Никоновского свода: он передает известие об уступке Новгорода Андреем Дмитрию ранее известия о наводке Андреем ордынского царевича на в. к. Дмитрия, причем не решился, однако, мотивировать создавшееся таким образом представление о третьей усобице князей-братьев, но только несколько сгладил его, выпустив (довольно неудачно: князь Дмитрий идет на Андрея, «он же убояся и Новагорода ему сьступися, и иде [кто?] ратыо и с Татары к Новгороду») сообщение о совместном участии князей Дмитрия и Андрея в усмирении Новгорода (ПСРЛ, т. X, с. 165—166). С.М. Соловьев («Ист. Рос.», кн. 1, ст. 879) следует Никоновской, восстановив участие кн. Андрея в походе на Новгород; А.В. Экземплярский (т. 1, с. 49) – Соловьеву.
190 «Царевича прогна» (т. VII, с. 179); Никоновская приводит имена начальников татарского отряда – Турай-Темир и Алын (т. X, с. 160). Первое же разделение Орды (выделение Ногайской орды) дает возможность безнаказанного сопротивления татарам. Так, и в 1289 г., когда, при новых смутах в Орде, «умножися татар в Ростове», «вече», изгнавшее их, осталось, по-видимому, без ханской кары (Там же).
191 ПСРЛ, т. XV, с. 406. Конечно, весьма возможно, что этот мотив столкновения – просто редакционное украшение Тверской летописи; другие своды не дают никакого объяснения, и реальные его причины нам неизвестны. Характерно это первое самостоятельное выступление Твери при молодом, 17-летнем, князе и твердый тон ее дальнейшей политики. Ниже будут собраны данные о том, что за тверским князем стояла деятельная руководящая боярская группа, а ее значение при первых шагах кн. Михаила Ярославича, который на княжении впервые упоминается в 1286 г. (15 лет), тем более вероятно.