ь, которую цитирует Карамзин («Синодаль. библиот. летопись XV века в лист под № 349» или «Синодальный летописец времен Василия Темного», т. II, примеч. 238), та самая, из которой он привел и любопытное известие, что Андрея Боголюбского на самовольный уход из Киевщины в Суздальскую землю «подъяша Кучковичи» (т. IV, примеч. 383), по-видимому, не вернулась в Московскую синодальную библиотеку и находится неведомо где.
342 ПСРЛ, т. X, с. 128 (Житие св. Сергия Радонежского).
343 Отъезд кн. Александра примирил псковичей с Калитой и избавил их от митрополичьего запрещения: «И кончаша мир вечный со псковичи по старине, по отчине и по дедине; и благослови митрополит Феогност и владыка. Моисей Селогу посадника и весь Псков» (Псков. I л., ПСРЛ, т. IV, с. 186).
344 ПСРЛ, т. IV, с. 185—186; т. V, с. 12; псковичи «посадили себе князя Александра на княжение из Литовские руки» (ПСРЛ, т. V, с. 219; т. VII, с. 203).
345 Ссылка на эту «Александрову» грамоту «Псковской судной грамоты» относится одними учеными к Александру Невскому (Калачов, Энгельман, Сергеевич, Владимирский-Буданов), другими (Мурзакевич, Никитский, Дьяконов) – к Александру Михайловичу. В пользу первого мнения приводится лишь указание на титул «великий князь», особенно при упоминании о «Псковской грамоте» в грамотах митрополитов Киприана и Ионы (Р.И.Б., т. VI, № 28 и 90), но сила этого указания метко упразднена замечаниями АН. Никитского («Очерк внутренней истории Пскова», с. 105—109) и М.А. Дьяконова («Очерки общественного и государственного строя древней Руси», т. 1, с. 55—56). Соображения Никитского и Дьяконова решают вопрос в пользу кн. Александра Михайловича с достаточной определенностью, и живучесть самого вопроса в научной литературе (ср. Л.Н. Филиппова. Учебник истории русского права, Отдел 1, гл. VI) можно признать историографическим недоразумением.
346 Псковское и литовское посольство застало у митрополита новгородского кандидата на архиепископию, которого Феогност вызвал на Волынь «ставитися на владычество», и вопрос был разрешен канонически правильно в пользу сохранения единства епархии. Новопоставленному владыке Василию пришлось, «бояся Литвы», ехать окольными путями и убегать от погони (ПСРЛ, т. VII, с. 203). По-видимому, князя Александра тяготило митрополичье запрещение; только в 1336 г. он принял «от Феогноста митрополита и от всех святителей русских «благословение и молитвы» (ПСРЛ, т. X, с. 207).
347 ПСРЛ, т. V, с. 219; т. VII, с. 202—203.
348 В наших источниках нет, кстати сказать, данных для установления причастности Пскова к уплате этого выхода; кн. Довмонт в Орду не ездил и, очевидно, не признавал над собою власти хана, как и Александр Михайлович, пока княжил во Пскове.
В наших сводах (Новг. I, с. 328; ПСРЛ, т. VII, с. 203) как бы два захвата Торжка: под 6840 г. – «великий князь Иван приде из Орды и взверже гнев на Новгород, прося у них серебра закамского, и в том взя Торжек и Бежичскый верх через крестное целование», и под 6341 г. – «приде князь Иван в Торжек с всими князи низовскыми и с рязаньскыми; и приела в Новгород и сведе наместники» (Новг. I). Но в первой записи – о столкновении из-за «серебра» – лишь указаны его последствия и, быть может, посылка передового отряда.
349 «Вложи Бог в сердце князю литовскому Наримонту, нареченному в крещении Глебу, сыну великого князя литовского Гедимина, и приела в Новгород, хотя поклонится святей Софеи; и послаша Новгородци по него Григориа и Олександра и позваша его к собе» (Новг. I, с. 331). Новг. IV (т. IV-2, с. 265) и Воскр. (т. VII, с. 203) указывают на прежний договор: «Князь Наримонт Гедимонович… приеха на пригороды, что ему ркли в Литве»; та же ссылка полнее в Никоновской (т. X, с. 206): «Пригороды, что ему ркли в Литве идуще к Феогносту митрополиту в Волынскую землю и слово право дали». Крестоцелование о «единстве» в Новг. I (с. 331): «И целова крест к Великому Новуграду за один человек»; вариант «целоваша» указывает, по-видимому, на взаимное крестоцелование, как только и могло быть. Прибыл кн. Наримонт в октябре 1333 г.
350 После неудачного посольства к в. к. Ивану Даниловичу, который «челобитья не прия и миру не да» (т. VII, с. 304), хотя новгородцы предлагали ему «пять сот рублев» за мир «по старине» («свобод бы ся отступил по крестному целованию»), новгородский владыка Василий поехал в Псков, где псковичи приняли его с честью, и владыка крестил у кн. Александра сына Михаила. А до того владыка 7 лет не бывал во Пскове (Новг. I, с. 330).
351 Наримонт получил «в отчину и дедину – и его детям» Ладогу, Орехов, Карельский городок с Карельской землей и половину Копорья; часть этих городов получил в 1383—1384 гг. кн. Патрикий Наримонтович, но из-за него были в Новгороде большие смуты и усобицы (Новг. I, с. 371; ПСРЛ, т. IV, с. 190—191). Такие же смуты вызваны в Новгороде и событиями 1334—1335 гг., Новг. I, с. 332. Не находя достаточной помощи от великих князей, новгородцы искали в литовских князьях организаторов защиты своих границ. После отъезда Наримонта в Литву видим в 1337 г. восстание карел с помощью немцев (шведов); в 1338 г. шведы с карелами напали на новгородские волости сожгли Ладожский посад, напали на Водскую землю. Тщетно звали новгородцы из Литвы кн. Наримонта; он и сам уехал, и сына «вывел», оставив только наместника (Новг. I, с. 333—334). Характерна осторожность в. к. Ивана, который отказывается, по настоянию новгородцев, от похода на Псков, лишь отвечает на литовский набег, мирится с пребыванием Наримонтова наместника в новгородских пригородах; у него нет достаточно силы, чтобы подлинно взять в свои руки западные дела. Вероятно, с этим же общим положением связана его попытка сближения с в. к. литовским путем брака Симеона Ивановича с дочерью Гедимина Августой-Анастасией, о котором летописи сообщают под тем же годом, под которым читаем о прибытии Наримонта на новгородские пригороды (6841) – ПСРЛ, т. VII, с. 204.
352 Посольство от Великого Новгорода послано, когда великий князь вернулся из новой поездки в Орду (Новг. I, с. 331).
353 Четверга, февраля 16-го (на память св. Памфила) указывает на 1335 г., но неделя была не мясопустная, а о Блудном сыне; известие попало под 6842 г. – 1334, однако к этому году не подходят ни день, ни неделя (см. Археологический календарь Горбачевского).
354 «Бысть ему речь по любви с новгородци, и отложиша езд, а Плесковицем миру не дата» – Новг. I, с. 332; последние слова можно понять и как разрыв прежнего договора с псковичами.
355 «И послав князь великый пожже городки литовский Осечен и Рясну и иных городков много» (Новг. I, с. 332).
356 Князю Наримонту «прирекли» дать пригороды «в отчину и в дедину» бояре, сопровождавшие владыку Василия; в раздорах 1380 г. из-за Патрикия Наримонтовича за него стоит боярский Славенский конец, против него – демократические левобережные концы при нерешительной поддержке Плотницкого конца (ПСРЛ, т. IV, с. 90—91). В смуте 1335 г. та же группировка: «…сташа си сторона и она сторона, доспевше в оружьи противу себе, оба под Волхова» – Новг. I, с. 332.
357 Новг. I, с. 330 и 336.
358 ПСРЛ., т. VII, с. 204.
359 Новг. I, с. 333. Известие отрывочно, повод не указан, но естественно предположить все тот же спор о денежных требованиях великого князя.
360 Когда в. к. Василий Темный требовал от Великого Новгорода: «А печати быти князей великих» и «вечным грамотам не быти» (договор 1458 г., А.А.Э., т. I, № 58), он мог опираться на «старину», действовавшую при Иване Калите: до нас дошла грамота, данная какому-то Михаилу на промыслы в «Печерской стороне» и на «Кегролский Волок», – «от великого князя от Ивана, от посадника Даниила, от тысяцкого Аврама и от всего Новагорода» (А.А.Э., т. I, № 2); тысяцкий Аврам упоминается под 1328—1348 гг., но посадник Даниил не поддается определению. Грамота отредактирована от имени в. к. Ивана: «…приказал есмь Печерскую сторону Михаилу… а погост Кегролский Волок ведает Михайло по пошлине, как то было при моих дядях и при моем брате при старейшем».
361 С Товлубием «посла рать свою и князь Иван великий Данилович, по цареву повелению, князя Константина Васильевича суждальского, князя Константина Борисовича ростовского, князя Ивана Ярославича юрьевского, князя Ивана друцкого, князя Федора фоминьского, а с ними великого князя воеводы Александр Иванович и Федор Акинфович, и стояша у города немного дний и доидоша прочь, граду не успевше ничтоже» (ПСРЛ, т. VIII, с. 206). Любопытна редакция, какую этому известию придал составитель Никоновской летописи, согласно своим представлениям о междукняжеских отношениях «удельного периода»: «Поиде князь Иван Коротопол с Тавлубием и с прочими татары, а князь велики Иван Данилович послал же рать свою с ними к Смоленску по цареву повелению, а воеводы его Александро Иванов, Феодор Окинович; также и инии князи идоша по цареву повелению к Смоленску с татары ратью: князь Константин Васильевич суждальский, князь Константин Борисович ростовской, князь Иван Ярославич юрьевский, князь Иван друцкий, Феодор фоминьский, и баскаки, и мордовские князи о мордвичи» (т. X, с. 211).
362 Так, они поминают среди участников похода под Смоленск в 1340 г. Константина Борисовича Ростовского (ПСРЛ, т. VII, с. 206; т. X, с. 211), хотя о смерти его в 1307 г. сообщено в Воскресенской (т. VII, с. 185; так и т. IV, с. 253; т. V, с. 204; Лет. по академич. списку, в изд. Лаврент. лет. с. 501), а Никоновская сообщает об этой смерти дважды: под 1304 г. (т. X, с. 175 – сюда это известие попало, по-видимому, вместе с «повестью об убиении Акинфове», которое отнесено ко времени княжения Ивана Калиты) и под 1309 г., т. X, с. 177 – здесь выписаны из какого-то источника подряд известия о кончине кн. Александра Даниловича, смерть которого в Воскр. – т. VII, с. 185 – отнесена к 1308 г., а в других – т. IV, с. 47 и т. V, с. 204 – к 1305 г.; о кончине Константина Борисовича с доб.: «И сяде по нем сын его Василей»; о кончине князя Василия Михайловича Суздальского, лица весьма сомнительного и едва ли существовавшего (см. у Экземплярского, т. II, с. 397). Участником похода был ростовский князь Константин Васильевич, упомянутый без отчества в известии об этом походе (Новг. т. IV-2, с. 270), как, вероятно, было и в источнике (Воскр. и Ник. – запись о преставлении «Константина ростовскаго» находим еще под 1328 г. в Новг. IV и Соф. I (ПСРЛ, т. IV-2, с. 262 и т. V, с. 218), но Константин Васильевич в этом году не умер, а женился на дочери Ивана Калиты Марии (Летопись по академическому списку, в изд. Лаврент. лет., с. 503 и 505); умер он от моровой язвы в 1365 г. (т. XI, с. 4); в списках Никоновской летописи при известии о его кончине за именем оставлено пустое место для отчества, но составитель так и не разобрался в князьях Константинах.