лександра с Вяземскими и брянскими князьями не вернули Смоленску ни волостей, ни подорванной силы. Долгое княжение Ивана Александровича (1313—1358 гг.) – время, когда положение Смоленского княжества характеризуется его притеснением с востока и запада Москвой и Литвой. Великое княжество Литовское овладело белорусскими областями и правобережным Поднепровьем: все торговые пути Смоленска были в литовской руке. А на востоке крепнет объединение великорусской силы, к которой тянет и в старой Чернигово-Северской земле и в Смоленщине все, что недовольно литовским засильем. В русско-татарском походе 1340 г. с великокняжеской и ханской ратью идут на Смоленск друцкий и фоминский (из мелких смоленских) князья. В 1341 г. брянский князь Дмитрий Романович выдал дочь за московского князя Ивана Ивановича; вяземский князь Федор Святославич, служивший ранее Гедимину (ПСРЛ, т. VII, с. 199), оказывается затем на московской стороне, посажен на Волоке, а в 1345 г. выдал дочь за в. к. Симеона (брак был разорван через год). Напротив, кн. Иван Смоленский держался Литвы; еще при Гедимине он заключил с Ригой договор «по тому докончанью, как то брат мой старейший Гедимин докончал и его дети Глеб и Алкред» (С.Г.Г. и Д., т. II, № 8); поход Ольгерда в 1341 г. под Можайск имел, вероятно, задачей вернуть эту волость к Смоленску: в 40-х годах видим смоленские войска в войнах Ольгерда против Ливонского ордена; но единодушия нет в смоленских отношениях к Литве: в крайне осторожной, уклончивой политике Ольгерда много недоверия к Смоленской земле, как и вообще к западнорусским землям, ненадежной опоре литовской власти в столкновениях с восточным соседом.
395 ПСРЛ, т. XVIII, с. 93; т. IV-2, вып. 1, с. 271; т. VII, с. 206.
396 «И поидоша вси князи рустии в Орду» (ПСРЛ, т. V, с. 222; т. VII, с. 206); «и вси князи тогды в Орде были» (т. XVIII, с. 93); «и вси князи русскыа даны ему в руце» (т. V, с. 222; т. IV-2, с. 271); «и все князи русскиа под руце его даны» (т. VII, с. 206).
397 «Тое же зимы бысть велик съезд на Москве всем князем русскым», т. XVIII, с. 93; т. X, с. 212; Никоновская легким изменением текста связывает это известие с последовавшим походом к Торжку: «Бысть съезд… и поидоша…», но в Сименовской это два отдельных известия – первое о «великом съезде», а другое – «и поиде ратью к Торжку князь великий Семен».
398 ПСРЛ, т. VII, с. 184 (под 6814 г.), т. X, с. 176 (под 6813 г.).
399 С.Г.Г. и Д, т. I, № 21 и 22.
400 А.В. Экземплярский, указ. соч., т. I, с. 79, примеч. 208.
401 В. к. Елена скончалась в марте 6840 г. (ПСРЛ, т. VII, с. 203; в Лет. по академическому списку, изд. при Лаврент. летописи, – под 6839 г., с. 503); запись о втором браке Ивана Калиты в Никифоровском списке западнорусской летописи (т. XVII, с. 30. примеч. 56) под 6840 г.: «Того же лета оженися в другыи Иоан Данилович». В духовной Калиты в. к. Елена упомянута как умершая: «А что золото княгини моей Оленино, а то есмь дал дчери своей Фетиньи 14 обручи, а ожерелье матери ее»; старшие дочери от первого брака были замужем – Мария (с 1328 г.) за князем ростовским Константином Васильевичем, Евдокия (о смерти которой упоминает Никоновская летопись под 1342 г., т. Х, с. 215) – за ярославским князем Василием Давыдовичем; они не упоминаются в духовной, а княжна Фетинья определенно противопоставлена второй семье: «А что есмь придобыл золота, что ми дал Бог», читаем вслед за строками о наделении княжны Фетиньи: «И коробочку золотую, а то есмь дал княгини своей с меньшими детьми». Эти «меньшие дети» – княжны Мария и Феодосия; Экземплярский считает их дочерьми в. к. Елены, вероятно, потому, что в Марии видит ростовскую княгиню, что едва ли возможно: та была с 1328 г. замужем и никак не подходит ни под термин «меншия дети», ни под наделение московскими селами, какие даны «княгине с меншими детьми», ни под опеку мачехи. Если же видеть в «менших детях» двух дочерей кн. Ульяны, то дату первой духовной надо отодвинуть еще года на два или несколько более: поездка в Орду в. к. Ивана в годину возобновления борьбы между ним и кн. Александром Михайловичем, быть может, дает наилучший повод для приурочения его первой духовной. В этой грамоте княгине-вдове назначено кроме волостей и сел (в том числе «Раменье, что было за княгинею», вероятно, Еленой) «из городских волостей» – осмничее, а упоминание о княгине Ульяне в духовной в. к. Ивана Ивановича таково: «А княгиня Ульяна, по отца моего князя великого по душевной, ведает волости и осмничее и села до своего живота», тождество явное; ниже в числе ее волостей упоминается Сурожик, а в числе сел – Лучинское, чем благословил свою вдову Иван Калита. Эти владения по духовной в. к. Ивана Ивановича назначены, по смерти кн. Ульяны, ее дочери: видно, что только одна и осталась в живых (предположение Экземплярского о дочери, родившейся после смерти отца, излишне).
Сомнительна одновременность обеих грамот Калиты. Вторая повторяет первую, но добавляет распоряжения о селах, прикупленных великим князем и замененных им, между прочим, в новгородских, владимирских, костромских и ростовских пределах: это, надо полагать, новые примысли, сделанные после написания первой грамоты и весьма возможно, что их, как и самую грамоту, надо отнести к последним годам жизни и княжения Ивана Калиты, когда он использовал свою победу над Тверью не только для усиления своей великокняжеской власти, но и для «примыслов» к своей московской вотчине.
402 Владимирский-Буданов. Обзор истории русского права, с. 130 (7-е изд.); М.А. Дьяконов. Очерки общественного и государственного строя Древней Руси, т. I, с. 315.
403 Ср., например, сопоставление этих терминов в уставной грамоте 1530 г. «Человек нетяглой и неписменой», Д. к А. И., т. 1, № 26.
404 В.Н. Дебольский. Духовные и договорные грамоты московских князей как историко-географический источник – в «Записках Имп. русского археологического общества», т. XII.
405 «…такоже и мыты, который в котором (вторая духовная: в которого) уезде, по тому».
406 С.Г.Г. и Д., т. I, № 24 и 26. Термин «удел» впервые в договорной грамоте в. к. Симеона с братьями (Там же, № 23).
407 Одновременно с разделом волостей между сыновьями и вдовой-княгиней в. к. Иван наделяет их селами, драгоценностями казны своей, статьями дворцового хозяйства, предоставляя им самим поделиться своими холопами, зарегистрированными в особом «великом свертке». Те из сел этого наделения, какие поддаются топографическому определению, либо подмосковные, либо лежат в тех волостях, какие вошли в состав «уезда» каждого данного князя: например, кн. Симеону дано село на Северьце в Похрянском уезде, село Астафьевское, Копотенское, Островское, Орининское, Константиново, Малаховское – вниз по Москве-реке от города и подмосковное Напрудское; кн. Иван получил кроме подмосковных (Семчинское) села в волостях Звенигородских и Рузских; князь Андрей – в Перемышльских и Серпуховских (см. В.Н. Дебольского, указ. соч.). Это само по себе достаточно разъясняет пресловутый вопрос о тождестве или различии оснований княжого владения волостями и селами. Волость – единица княжого владения, на территории которой могут и быть, и не быть дворцовые села. Вопрос о частноправовом или государственно-правовом характере княжеского владения теми и другими есть вопрос о том, какие явления старинного правового быта подводить под те или иные привычные вашему времени категории правовых понятий. Поскольку постановка такого вопроса исходит из представления об этих категориях как о каких-то чуть не априорных и вековечных формах правосознания, она ведет к бесполезной схоластике в толковании исторических явлений. Средневековое право и у нас, и на Западе тем и отличалось, что отношения для нас резко и принципиально различные, как земельное владение и юрисдикция, право на хозяйственные доходы и на доходы судебно-административные или финансовые могли трактоваться с одной и той же правовой точки зрения, которая не подходит под наше представление ни о гражданском, ни о государственном праве. В действительности различие между владением волостями и селами было весьма значительно. Термин «волость» – весьма широк; он означает и финансовые доходы («городские волости» духовной Ивана Килиты), и единицу территориального владения и управления с правами на судебно-административные доходы и на повинности населения. Села – единицы княжеского землевладения и дворцового хозяйства, но владение ими, несомненно, связано и с правами так наз. «государственного» характера; при возникновении владения дворцовым селом на территории чужой княжеской волости получалось особое дробление судебно-административной власти; «а которым есмь детем своим села подавал, в чьем уделе ни буди, читаем в духовной грамоте в. к. Василия Васильевича, яно того и суд над теми селы, кому дано». Что это не нововведение, а утверждение обычной практики, из-за которой возникало много столкновений, показывают борьба Великого Новгорода против развития княжеского землевладения на его территории и аналогичные меры князей против вторжения инокняжеского землевладения в область их княжений.
408 Договор в. к. Симеона Ивановича с братьями (С.Г.Г. и Д., т. I, № 23); грамота сохранилась сильно поврежденной, но не настолько, чтобы не служить ценным источником.
409 «…а кто иметь нас сваживати наш…» [и бояре?].
410 «…а что Олексей Петрович вшел в коромолу к великому князю, нам князи» Ивану и князю Андрею к собе не приимати, ни его детей, и не надеятись ны его к собе до Олексеева живота; волен в нем князь великий и в его жене и в его детях»; эта формула выдачи боярина головой великому князю мало смягчается оговоркой, что и великому князю не принимать Алексея к себе в бояре, так как далее опять условие, указывающее на бывшую близость боярина к князю Ивану: «А мне князю Ивану, что дал князь великий из Олексеева живота, того ми Олексею не давати, ни его жене, ни его детям, ни иным чим не подмагати их».
411 С.Г.Г. и Д., т. I, № 24: «А по отца нашего благословенью, что нам приказал жити за один, такоже и яз вам приказываю, своей братьи, жити за один; а лихих бы есте людей не слутали и хто иметь вас сваживати, слушали бы есте отца нашего владыки Олексея, такоже старых бояр, кто хотел отцю нашему добра и нам».