412 В Симеоновской летописи (ПСРЛ, т. XVIII, с. 99) под 6844 г.: «Тое же зимы Февраля в 3 день убиен бысть Алексей Петрович тысяцкий, убьение же его дивно некако и незнаемо, аки ни от кого же никим же, токмо обретеся лежай на площади; неци же рекоша яко в таю съвет сотвориша и ков коваша нань, и тако всех (бояр – Воскресенская) общею думою… пострада»; то же в Троицкой лет. (Там же, и Карамзин, т. IV, примеч. 381) и в Воскресенской (т. VIII, с. 10). Никоновская лет. (т. X, с. 229) сохранила дополнительное известие: «И бысть мятеж велий на Москве ради того убийства; и тако тое же зимы, по последнему пути, большие бояре московский отъехаша на Рязань з женами и з детьми», а через год «князь велики Иван Иванович… перезва к собе паки дву бояринов своих, иже отъехали были от него на Рязань, Михаило и зять его Василей Васильевич» (Там же, с. 230). Возможно, что речь идет о В.В. Вельяминове, знаменитом «последнем тысяцком», и что его же имя встречаем под договорной грамотой в. к. Симеона с братьями: «Василий… тысяцкий». Такое отождествление дало бы пояснение мотива всей смуты как борьбы за должность тысяцкого и связанное с ней значительное влияние. При ведении Москвы всеми князьями-братьями «с единого» тысяцкий должен был занимать особое положение – представителя княжеской власти, но не уполномоченного агента того или иного князя; отсюда должны были естественно возникать и попытки тысяцкого играть более независимую роль и причастность его ко всякому столкновению между князьями-совладельцами; отсюда и трагическая судьба ряда тысяцких, как московских (Алексей Петрович, В.В. Вельяминов), так и рязанских (Иловайский. История Рязанского княжества, с. 120).
413 Вероятно, к численным людям относится и следующее дефектное место грамоты: «А которые люди по нашим волостем выиманы нын… войны… нам к собе не приимати; а которых людий отець наш, князь великий, выимал из… в службу, те так и знают свою службу, в которую кто уряжен, а нам их к собе не приимати».
414 Запрет, по-видимому, не безусловный, если правильно дополнение слов: «Наших уделех не купити, ни твоим бояром, ни слугам без»… – словами «нашего ведома».
415 Конечно, не половину, назначенную «на старейший путь» в. к. Симеону и тому, «кто будет старейший» после него, как не передает в. к. Симеон жене и путей дворцового хозяйства, а только «из конь своих ездовых» – 50 коней, а из стад «стадо коломеньское, другое стадо Детино Ивашьково».
416 С.Г.Г. и Д., т. I, № 26.
417 Текст духовной грамоты в. к. Ивана Ивановича содержит два противоречащих друг другу указания на судьбу этих волостей: три из них – Похряве, Песочна и Середокоротна – указаны в перечне пожизненных владений кн. Марии, о которых сказано: «А по ее животе, те волости сыну моему князю Дмитрию»; а далее читаем: «А се дал есмь княгини своей Олександре из Коломеньских волостей: Похряпе, Песочну, Середокоротну», причем волости эти должны перейти к в. к. Дмитрию по смерти кн. Александры. Княгиня Мария умерла в 1399 г. (ПСРЛ, т. VI, с. 130; т. VIII, с. 72), пережив и в. к. Ивана (ум. в ноябре 1358 г.), и его вдову княгиню Александру (ум. в декабре 1363 г.; ПСРЛ, т. VIII, с. 13), но предоставленные ей волости не остались в ее руках: часть их, именно волости коломенские, переданы в. к. Александре в пожизненное владение. Редакция текста духовной грамоты в. к. Ивана Ивановича вообще сохранила следы переписки набело с правленой черновой: так, село «Мещерка у Коломны» попало явно на ненадлежащее место с приписки на черновой. Вставкой при новой редакции грамоты представляется и статья: «А се дал есмь княгини своей Олександре яз коломенских волостей…», причем не проредактированными заново остались статьи о пожизненном владении коломенскими волостями кн. Марии. Конечно, возможно было бы и другое предположение: что к статье о наделении кн. Александры коломенскими волостями надо учитывать оговорку о переходе их к этой княгине по смерти кн. Марии, но тогда непонятно отделение этой статьи от статьи о Заячкове и Забереге, которая читается ниже в духовной грамоте: «А что за княгинею за Марьею Заячков, Заберег с месты, то до ее живота, а по ее животе – моей княгине». Эти две волости – не коломенские и не часть удела кн. Симеона Ивановича, а его примыслы: Заячков по «благословенью» его тетки кн. Анны (договорная грамота в. к. Симеона с братьями, С.Г.Г. и Д., т. I, № 23), Заберег (Забереги, Заберега) – по купле у Семена Новосильского (духовная в. к. Симеона, там же, № 24). Заберега упоминаются в ряду верейских волостей в духовной в. к. Дмитрия Донского (Там же, №34) и в меновой грамоте 1566 г. (Там же, № 187). О Заячкове встречаем указание во втором договоре в. к. Дмитрия с кн. Владимиром Андреевичем (Там же, № 29) как о пожизненном владении княгини (очевидно, Марии), но в духовной Донского и Заячков, и Заберега в его владении (вероятно, потому, что кн. Мария к тому времени уже приняла пострижение? Запись о ее кончине называет ее: «Великая княгини Мария Семенова Ивановича, нареченная во мнишеском чину Фетиниа», а не говорит, как обычно при пострижении на смертном одре: «Преставися в черницах и в схиме»).
418 Этот договор заключен «по благословенью» митр. Алексея; более определенная его датировка делается в литературе крайне сбивчиво. В Собрании государственных грамот и договоров (т. I, № 27) договор отнесен к 1362 г.; Карамзин отнес его к 1364 г. как договор, заключенный после кончины князя Ивана Ивановича (ум. 23 окт. 1363 – 6872 г., по Карамзину, 1364 г.), и в. к. Александры (ум. 27 дек. того же года; ср. ПСРЛ, т. VIII, с. 12—13; т. X, с. 3—4, кончина в.к. Александры под 6873 г.), вероятно, потому, что в договоре не упомянут князь Иван. С.М. Соловьев повторил дату С.Г.Г. и Д. Суждение А.В. Экземплярского колеблется: во II т., на с. 295, он утверждает, что этот договор состоялся после октября 1364 г., так как иначе был бы упомянут кн. Иван, но в I т., на с. 94, он отнес договор к 1362 г. – к моменту, когда московские бояре организовали поход против кн. Дмитрия Суздальского, «взяв с собой троих юных князей, т.е. Дмитрия, Ивана и Владимира», вытеснили Дмитрия Константиновича из Переяславля и Владимира и вернулись в Москву, посадив Дмитрия Ивановича на великом княжении; «к этому, кажется, времени надобно отнести его договорную грамоту с двоюродным братом его, Владимиром: конечно, бояре позаботились для устранения в будущем каких-либо недоразумений, определив взаимные отношения братьев». Только эта последняя датировка имеет за себя определенные основания. Если в договоре не упомянут кн. Иван, то это еще можно объяснить тем, что у него за малолетством не было своего двора и что состоял он в той же опеке митр. Алексея и московских бояр, как и в. к. Дмитрий; напротив, трудно допустить, чтобы по смерти кн. Ивана заключен был договор, где не было бы упоминания о его звенигородском уделе: в. к. Дмитрий выступает тут владельцем только того «удела дяди своего князя великого Семеновым», т. е. можайско-коломенском, каким благословил его отец в. к. Иван. У князя Владимира был свой двор – бояре его отца, и договорное определение его отношений к в. к. Дмитрию было естественно и даже необходимо.
419 С.Г.Г. и Д., т. I, № 29. Договор этот дошел до нас в сильно попорченном виде; местами его содержание не поддается сколько-нибудь надежному восстановлению. В С.Г.Г. и Д. он датирован 1371 г., очевидно, как годом рождения князя Василия Дмитриевича ввиду упоминания в грамоте о великокняжеском сыне. А.В. Экземплярский отнес грамоту ко времени между 1359 и 1363 гг. на основании слов: «…пожалует нас Бог, найдем тобе, князю великому, великое…», так как в 1363 г. закончилась борьба за великое княжение, а «чего-нибудь другого великого, кроме великого княжения, договаривающиеся не могли искать» (Указ. соч., т. II, с. 221). Однако такая датировка грамоты неприемлема как потому, что весь ее текст, насколько он сохранился, трактует Дмитрия Ивановича, обладателем великого княжения (кроме титула, обязательство кн. Владимира «не искати» великого княжения под в. к. Дмитрием и его детьми, упоминание о сборе дани с вотчины великого князя и с великого княжения), так и потому, что в ней упомянуто о пожаловании в. к. Дмитрием «в удел» князю Владимиру Галича и Дмитрова, устанавливается и рубеж этих владений, что возможно только для времени после 1363 г., т.е. после изгнания из Галича последнего местного князя; наконец, упоминание о «двух жеребьях» из удела княгини Ульяны, доставшихся в. к. Дмитрию, указывает на время после кончины кн. Ивана (1363 г.), а упоминание о сыне в. к. Дмитрия («Тобе, брата своего старейшого, князя великого собе отцем а сына твоего…» и «аци Бог розмыслит о сыну твоем…») отодвигает дату грамоты ко времени не ранее конца 1366 – начала 1367 г., если допустить, что речь идет о первенце в. к. Дмитрия Данииле, который умер, по-видимому, в младенчестве (ПСРЛ, т. VII, с. 237 – «Данило малой»; т. VIII, с. 58; т. XI, с. 121), так как в. к. Дмитрий женился в январе 1366 г. Мало существенно для приурочения этой грамоты указание надписи на ее обороте, что он заключен «при Олексее митрополите всея Руси», т.е. ранее 1378 г. Однако всего вероятнее отнести ее, согласно С.Г.Г. и Д., к 1371 г. Три ее места – три дефектных отрывка – дают неустранимое впечатление тревоги за великое княжение и за владения, пожалованные кн. Владимиру в. к. Дмитрием: 1) [велико] «…е княженье, а от мене мой удел, чем мя еси, господине, по…( жаловал]; 2) «ащи от…» [оймутся?] и 3) «…пожалует нас Бог, найдем тобе, князю великому, великое…» [княжение?). В ряду событий позднее 1366 г. можно указать лишь один момент, которым пояснялась бы подобная тревога: в 1371 г. тверской князь Михаил Александрович вывез из Орды ярлык на великое княжение и начал борьбу с Дмитрием Ивановичем при помощи литовской рати.
420 «А коли та, господине, будеть взята дань на своей вотчине и на великом княжении…» и ниже: «Такоже и мне, брату твоему молодшему, в вотчину в твою и в удел данщиков ми своих не всылата».
421 Слово «удел» и в этой грамоте означает долю, полученную путем раздела (или надела), но, по существу, относится к владению иного типа, чем уделы – участки сыновей Калиты, так как в данном случае отсутствует представление о единой вотчине, которой вотчичи владеют по уделам, а стало быть, теряют свою твердую основу характерной особенности такого владения – возможность частичного передела и право остальных вотчичей на выморочный удел князя-собрата.