Еду в машине домой и всю дорогу обсуждаю с Галей по телефону, какой все-таки Наташа купила костюм – хороший или плохой. Племянница уже уверяет, что он очень даже красивый, это она так сказала, сдуру, и вообще она не это имела в виду. Наташа стойко не верит. Но чувствую, уже начинает сомневаться, в диалог уже вступает. То есть, главное, на свадьбу все-таки пойдем все!
Свадьба была очень красивая. Не свадьба, а мечта. Все было продумано до мелочей. И вся наша женская линейка выглядела более чем достойно! И тосты мы сказали отличные. Мы все по женской линии очень хорошо говорим, красиво, емко и по делу. А когда бабушка говорит, то в конце все всегда плачут. Все, кроме бабушки. Я все время удивляюсь, как это ей удается? Вот что значит старая школа!
А через год у нас родилась еще одна девочка.
Я была в Будапеште, когда получила от Гали sms-ку: – «Лена, я родила ночью Тасю».
Эта девочка обязательно должна взять все наши лучшие черты по женской линии. Только она будет еще лучше нас, еще счастливее, еще успешнее.
Я сидела в ресторане в одном из самых красивых городов мира и плакала от счастья. Ну вот, есть и еще девочка в нашем роду. И это хороший знак, думала я, что я пью вино за ее рождение именно в этом городе. Значит, судьба ее сложится как-то по-особенному. А в тот момент, когда Галя ее рожала, и я не могла об этом знать, я случайно забрела в церковь. Церковь оказалась православная. Между прочим, единственная в Будапеште. Я отстояла всю службу, хотя никогда этого не делаю. А после службы еще подошла к священнику и долго с ним говорила.
Я пила венгерское вино, и все события последних дней из маленьких кубиков складывались для меня в одну целую картину. И во всем я видела хорошие приметы. И это было для меня то редкое, абсолютное состояние счастья за самых дорогих для меня на свете людей. И еще я думала: «Ну неужели они не догадаются сделать меня крестной матерью?»
Матильд-Мод
Меня вызвала к себе директор музыкальной школы. Бегу, как всегда, после работы, опаздываю, смотрю, в кабинете уже собралось человек десять родителей.
– Итак, дорогие родители, к нам едет… – мы с места подсказываем – ревизор!
– Не ревизор, хуже, французская делегация! Дети будут жить в семьях, вам оказана высокая честь. Вы как раз и есть те семьи!
Только этого нам не хватало. На лицах других родителей тоже особого восторга не наблюдается:
– Да у нас и условий особенно нет, а потом мы же на работе весь день! За детьми присматривать надо или как? – наперебой начали родители.
– И чем их кормить? А по-русски они умеют?
Родители неуверенно сопротивлялись. Ну и потом кто-то самый храбрый задал вопрос, который был у всех в голове:
– A что нам с этого будет? Наши дети тоже во Францию поедут или как? Ради этого, конечно, можно и понадрываться!
– Тихо, тихо! – пытается нас успокоить директриса. – На все вопросы отвечу по порядку. По поводу поездки ваших детей. У нас существует обмен между школами, естественно, в следующем году поедут наши дети. Кто поедет конкретно? Поедут лучшие! – и так многозначительно на нас смотрит и паузу держит. Мы все тоже многозначительно переглядываемся между собой. Какая умная женщина, ей же не положено вот так прямо говорить, что у нас дашь на дашь будет. Понятно же, что наши дети самые лучшие и есть!
Ну ладно, раз такое дело, напряжемся с этими французиками.
– Ваша задача – обеспечить им завтрак, ужин и место, где они будут спать, – тем временем продолжает директриса. – По возрасту дети разные, на инструментах тоже на разных играют, но в основном струнники – скрипачи, виолончелисты. Говорят только по-французски, старшие немного по-английски. Ну нечего волноваться! Что вам с ними обсуждать? Утром завтраком накормили, за руку в школу привели, сдали под роспись. Вечером в семь под роспись в школе приняли, ужином дома накормили и спать уложили. Все! На самом деле это даже интересно!
– Куда уж интересней, – вздыхаем мы.
– А кормить-то чем?
– Что сами едите. Вы же что-то едите? Это абсолютно простые люди, как мы с вами, только французские.
Нам достался мальчик Арно Шилькроде, одиннадцати лет. Скромный такой, тихий мальчик. Он приехал с сестрой и папой, всех их расселили по разным семьям, но вечерами семья должна была где-то воссоединиться. Воссоединение проходило обычно на нашей территории.
Когда я увидела папу, немного расстроилась – это и есть настоящий француз из Парижа? А собственно, почему нет? Внешне он вылитый Пьер Ришар, страшненький такой, маленький, зовут тоже Пьер. Но обаятельный, через 10 минут про его, прямо скажем, не очень презентабельную внешность забываешь. Говорил он немного по-английски и пытался говорить по-русски, то есть готовился к приезду в Россию серьезно.
Каждый вечер он приходил с подарками, причем предназначенными именно для меня. В первый вечер – это были цветы, во второй – настоящие французские духи, в третий – почему-то палка колбасы! Видно, за первые два дня иллюзии у Пьера на мой счет рассеялись, и он понял, ЧТО мне действительно нужно в этой жизни, или не наедался он. Вроде кормили мы их хорошо, старались, как могли.
Девчонка была ужасно смешная, как маленькая обезьянка – кудрявая, чернявая, все время корчила рожи и громко хохотала. Звали ее Матильд-Мод. Как рассказал Пьер, всех женщин в родне у жены зовут Матильдами – и тещу, и жену, и бабушку жены. Причем живут они все вместе. То есть четыре Матильды в одном доме. На вопрос: «А почему так?» ответил: «А невозможно было даже произнести другое имя! Сразу же шли упреки, значит, до меня у тебя была Жанет, или Франсуаза?! Лучше пусть все будут Матильдами!»
– А как же вы не путаетесь?
– А это уже не мои проблемы, сами захотели. Я даже специально интонацию не меняю, когда кого-нибудь из них зову. Пусть все четверо бегут! (А французик-то вредненький!)
Жили мы, действительно, эту французскую неделю очень дружно и весело. Каждый вечер в школе проходили концерты детей – наших и французов. Мы, все родители, отпрашивались с работы, чтобы не пропустить выступление своего французского ребенка. Матильда была скрипачкой. Сказано это, конечно, очень громко. Рожи она умудрялась корчить, даже когда играла – или удивленную, когда в ноту попадала, или обиженную, когда опять ничего не получалась, и громко хохотала, когда играть заканчивала. Такой непосредственности я больше в жизни своей не видела.
Арно играл на виолончели, был более сдержан, вел себя достойно. Мы хлопали в зале как сумасшедшие, каждый кричал «браво» своему французику. Наши дети по игре были выше на порядок, но мы старались этого не замечать, чтобы не обидеть гостей.
По утрам я приставала со своими переживаниями к Арно. Мне казалось, что у него что-нибудь болит, а он не может мне про это рассказать. Поэтому я пыталась объясниться с ним жестами, то за голову схвачусь и страшное лицо сделаю, то за живот. Он, наверное, думал: «Вот тетка ненормальная». А я думала: «Вот поедет мой сын в Париж и заболит у него живот, или голова, и какая-нибудь французская мама обязательно догадается об этом и вылечит моего Антошку»!
Антошку в Париж не взяли. Причем некрасиво не взяли. Он всегда был первым учеником, и выступал много и, конечно, достоин был поехать. А нам даже не сказали, что группа улетела в Париж. Мы как-то в лесу гуляли, навстречу нам педагог – кларнетист: «Антон, а ты почему в Москве? Вчера наши в Париж улетели».
Обидно было ужасно. С детьми так поступать нельзя. Можно же было как-то объяснить по-человечески. Нехорошо.
Но, по большому счету, никто и не обещал!
Но хохочущую Матильду и Пьера с батоном колбасы мы с удовольствием вспоминаем до сих пор! А что там было бы в этом Париже? Неизвестно!
Пират
– Пиратушка, как ты, мой мальчик? Как ночь прошла без твоей няни? Сейчас кушать будем. Сейчас мы всю эту гадость сухую повыкидываем и все свеженькое тебе сварим!
По-моему, наша няня обнаглела вконец. Все-таки она у нашего сына няней трудится, а не у собаки. Хорошо, что муж этого не слышит.
Я всю эту сцену наблюдаю из окна нашего дома. Няня, войдя в калитку, бегом бежит к собачьей будке и зависает там минут на двадцать. Надо же с Пиратиком обсудить, как у няни ночь прошла, что она во сне видела, составить их общие планы на целый день.
Вот интересно, мне, между прочим, на работу. Но это не обсуждается: пока с Пиратиком обо всем не поговорим, в дом не войдем.
Ну, наконец-то, вроде о чем-то договорились. Но смотрю – идет как-то не в настроении:
– Лена, у Пирата что-то с желудочком. Его ночью рвало. Вы видели?
Это у нас вместо «Здравствуйте»!
– Вера Кузьминична, доброе утро. Тема не завтракал. Я уже убегаю, с работы позвоню.
– Доброе утро, – с металлом в голосе говорит няня. – Темочка, сейчас пойдем Пиратика завтраком кормить!
Во дает, то есть сначала все-таки завтракать будет Пират, а потом уже Артем. Нет, ну почему я молчу, почему не могу высказать все, что думаю?! Почему мне легче побыстрее убежать на работу? Это ведь, в конце концов, мой родной сын!
Няня у нас страшная собачница, работает она у нас уже очень давно. Теме исполнилось восемь месяцев, и муж решил, что дома сидеть хватит. Все, что я могла дать сыну, я уже дала. Теперь надо зарабатывать деньги, он один их зарабатывать не хочет (может, просто не может), но по-любому тяготы нужно обязательно делить пополам.
Ну что делать? Надо так надо. Нет, я, конечно, здорово сопротивлялась, доказывала, что мама всегда лучше любой няни, но в один прекрасный день поняла, что у мужа про работу – это серьезно. Он сам из военной семьи. И то, что папу он никогда не видел, тот все время работал, это понятно. И сейчас он повторяет путь папы. Но мама-то его никогда не работала, была просто офицерской женой! Почему-то мой муж не хочет, чтобы я повторяла путь его мамы. Жалко, конечно. Но мой муж человек умный, будем думать, что он знает что-то такое про неработающих женщин, что ему мешает увидеть эту женщину во мне.