Маргарита, Марго, Рита.
Удивительно, как у одной девушки может быть столько имен и столько лиц. Жаль, что я так и не узнал тебя настоящую, не увидел, не смог понять или хотя бы приблизиться к тебе. Огромная стена, возведенная тобой, даже хуже океана между нами. Его можно переплыть, а твою стену мне не преодолеть. А главное – зачем? В этом нет смысла, ты меня не ждешь, у тебя своя жизнь, где ты счастлива и любима, только не мной. Но я хочу, чтобы ты знала: я любил тебя и хотел быть с тобой, мог бы забрать тебя к себе, помочь с визой, сделать все, чтобы ты была моей, но ты не дала мне шанса.
Он отложил телефон и вышел из комнаты. Хотелось побыть одному. В доме братства всегда шумно, в преддверии праздников невозможно найти ни одного укромного уголка. А Энтони нуждался в тишине. Крики, музыка и веселье не входили в его сегодняшние планы. Написать прощальное письмо оказалось проще, чем действительно смириться.
Друзья украшали гирляндами тыкву. Этим оранжевым красавицам сегодня не поздоровится.
– Хей, Тони, дружище, помоги нам с этим, надо унести тыквы в лабораторию, – окликнул его глава братства.
– Дэйтон, давай не сегодня! У меня срочные дела. – Энтони не стал сбавлять шаг, направляясь к выходу и на ходу надевая куртку.
– Стоять! – крикнул Дэйтон. Высокий и худощавый, но в тоже время крепкий парень в очках и со взъерошенными волосами не вселял страха в студентов. Но, когда он злился, спорить с ним не возникало желания. Все несогласные так или иначе покидали братство, а это был не очень хороший пункт в биографии студента. Братство в Калтехе значит больше, чем просто какая-то общественная организация, они как семья, которая поддерживает связь даже после выпуска. – Ты не можешь просто взять и уйти! Сегодня Хеллоуин, ночь веселья и тыкв, замороженных в жидком азоте. Этой традиции уже много лет, нельзя ее игнорировать. И это касается каждого.
Энтони любил сумасшедшие обычаи университета. На первом курсе он был в шоке оттого, что администрация разрешает пользоваться лабораторией, чтобы заморозить сотню тыкв, а потом закрывает глаза на то, что их сбрасывают с самого высокого здания в кампусе – библиотеки Милликена. Тогда во дворе творился полный бардак, но такова традиция, а им в Калтехе уделяют особое внимание. К тому же это безумно весело, просто буря восторга. Ровно год назад Энтони был счастлив, что попал именно сюда, и точно знал, что его студенческие годы станут лучшими в жизни. Он не учел лишь того факта, что в этой жизни появится и исчезнет девушка, которая все изменит.
– Дэйтон, не сегодня! Не сейчас! Я же говорю, у меня дела! – Разговор перешел на повышенные тона. Или голоса парней стали звучать громче, оттого что все, кто был в небольшой комнате, смолкли, ожидая продолжения.
– Если уйдешь, у тебя будут большие проблемы!
Энтони вышел, не сказав ни слова. Он знал, что завтра его ждут неприятности, но это его не волновало. Жизнь братства давно перестала его интересовать, огорчало лишь то, что в случае исключения ему придется искать новое жилье, а в середине учебного года это будет затруднительно. Но об этом он подумает завтра. Сейчас Энтони хотел уехать подальше, туда, где можно быть ближе к Рите, хотя бы на тридцать миль.
Он сел в машину и выехал из Пасадены. Унылый вид за окном сопровождал его всю дорогу. Лос-Анджелес – красивый город, но не везде можно увидеть шик и лоск большого города, не везде встретишь дорогие дома Голливуда или шикарные улочки с пальмами. Одноэтажная Америка не так прекрасна, как ее показывают в кино. Лос-Анджелес – это город, погрязший в пробках и мусоре.
Энтони ехал под громкий сингл популярной группы, это была его любимая песня. Он проигрывал ее снова и снова, тяжелые басы вырывались из колонок, гитара взвывала в финальном соло в один голос с душой Энтони. Но он держал себя в руках, точнее, своими руками он с силой сжимал руль. Когда песня закончилась, Энтони нажал на повтор. Можно было просто поставить трек на непрерывное воспроизведение, но его забавлял сам процесс, к тому же это было единственное развлечение в многокилометровой пробке. Звук в динамиках стих, прежде чем вновь наполнить салон тихим ритмом клавишных инструментов. Спустя секунду подключатся ударные, чуть позже старый добрый heavy metal зазвучит во всей красе, а на фоне раздастся грубый мужской голос, временами переходящий на рычание. Энтони беззвучно шевелил губами, он знал текст наизусть. Длинноволосый солист уже не существующей группы пел о горьком расставании, о бессмертных чувствах, о боли и любви.
Спустя полтора часа Энтони оказался на побережье. Солнце клонилось к закату, ветер гнал волны на берег. Было холодно. Энтони сделал пару снимков и сразу выложил в сеть. Под фотографией он сделал последнюю запись, посвященную ей.
Меня окутывает холодный ветер с Тихого океана, он дарит мне покой и умиротворение. Иногда я задаюсь вопросом: неужели нас разъединяет такая огромная пропасть? Я смотрю вдаль, словно теряясь в этом никчемном мире, и погружаюсь в свои мысли. Мысли – это тоже океан. Мой океан. Каждая частичка меня думает о ней. Она живет за тысячи километров отсюда, и это губит меня. Я не могу обнять ее, почувствовать аромат ее кожи, посмотреть в глаза. Только пиксели фотографий и видео, а теперь даже этого нет. Я погружаю пальцы в песок. Он холодный, как ее отношение ко мне. Такая красивая, такая добрая, иногда упрямая, но уже не моя. Прощай.
Энтони был зол на себя, он совсем расклеился, стал безвольным слабаком. Раньше про него говорили: «энергичный, живой, активный». Живой… Марго выкачала из него все силы. «Слабак, какой же ты слабак», – повторял про себя Энтони. Он бы с удовольствием забыл все, что с ним произошло, да только не мог.
Но сегодня он ставил точку, не для того, чтобы Рита прочитала его сообщение, растаяла и вернулась к нему, а для себя. Точку, чтобы начать двигаться дальше. А если бы она прямо в эту секунду ответила? Что тогда? «Слабак», – вертелось на языке. Когда мужчина говорит свое окончательное, бесповоротное, бескомпромиссное «нет» – огромный валун падает в небольшую речку, перекрывая ее русло. Но вода скапливается перед ним, пытается просочиться, выскользнуть, и в конечном итоге ей это удается. Большое волевое «нет» перестает иметь значение. Но Энтони сбросил валун в русло уже пересохшей реки. Это, знаете ли, многое меняет.
«И все-таки, если бы она написала, я бы ответил?» – рассуждал Энтони. Сейчас, пока еще свежи чернила, точку можно стереть, нужно только одно слово. Всего один проливной дождь, чтобы вода наполнила высохшее русло.
Но телефон молчал.
«Дилинь».
Плеск волн и шум ветра заполняли собой все побережье. Энтони решил, что ему просто померещилось.
«Дилинь».
Он не сразу разблокировал экран. Энтони точно знал этот звук, это был не твиттер и не мессенджер, это был инстаграм. И пусть ему туда нередко писали друзья, присылал что-то интересное кузен, даже преподаватель время от времени отправлял ему пару ссылок… Но сердце подсказывало, что это сообщение было из-за океана.
From Tanya:
Рита попала в аварию.
Я подумала, что ты должен знать.
40
Рита проснулась оттого, что стало очень тепло. Словно рядом был горячий и уютный камин. Она встала с такой легкостью, как будто ничего не весила. Правда, открыть глаза не получалось. Она пыталась и не могла. Но, несмотря на это, Рита все отчетливо видела или, скорее, чувствовала обстановку вокруг. Мягкий рассеянный свет струился со всех сторон, легкая дымка окружила ее словно вата, заполняя все вокруг. Тело само двигалось к источнику тепла, оно медленно скользило, как если бы кто-то тянул за веревочку. Но чем дальше она продвигалась, тем гуще становился туман, легкие облака затвердели, а тело потеряло былую невесомость. Когда она снова почувствовала собственную тяжесть, то поняла, что стоит босиком на холодном мраморном полу. Раздвигая застывшие, как лед, холодные облака, Рита пробиралась к источнику тепла. Но каждый шаг давался с большим трудом, ноги словно сами превратились в тяжелый мрамор.
В белом пространстве мелькнул знакомый образ.
– Энтони! – Рита пыталась угнаться за ним, но мужская фигура быстро удалялась.
– Энтони! – еще раз позвала она, когда силуэт скрылся из виду.
Рита очнулась в больнице, она чувствовала себя раздавленной, словно тяжелый сапог стоял на груди, не давая дышать. Рядом с ней сидела незнакомая женщина. Когда Рита пошевелилась, та подскочила и принялась звать кого-то высоким противным голосом, но никто не приходил.
– Где я? – все, что смогла выдавить из себя Рита. Она охрипла, и ее речь напоминала тот самый металлический звук, с которым машина летела в пропасть.
– В больнице, милая, в больнице. Все хорошо.
– А вы кто?
– Я Вера Георгиевна… я папина… ну, ты знаешь, он тебе говорил, должен был тебе сказать, я… его подруга. – Голос женщины наконец-то стал похож на человеческий. Рита скривилась от этих слов, словно съела лимон, но острая боль пронзила тело. Она отвернулась к стене, Вера Георгиевна села на свое место.
– Пить.
Женщина соскочила со стула, достала бутылку с водой, вставила трубочку и помогла Рите утолить жажду. Голова все еще болела, но ей удалось разглядеть Веру Георгиевну получше. «Такая толстая», – мелькнуло у нее в голове. Это было первое, что бросалось в глаза. Потом Рита обратила внимание на несуразную пышную прическу из девяностых, глубокие морщины и большие безвкусные очки.
– Давно я здесь? – После воды говорить стало легче.
– Второй день, – виновато ответила женщина.
– У меня что-то серьезное? Сотрясение? Переломы? Я почти не чувствую ног.
– Нет, что ты, только пара синяков, – рассказывала Вера Георгиевна, – но ты заработала пневмонию, пока сидела в машине в тонких колготках, без шапки и перчаток. Тебя не сразу обнаружили, на улице было темно, а ты была одна. Слава богу, на рассвете автомобиль нашел мужчина и вызвал скорую. Тебя привезли с лихорадкой, ты бредила и все время звала какого-то Энтони.