– Не помню точно. Наверное, лет в семнадцать, и это мне еще повезло, – отвечает Сережа. – Я дрыщом был, на меня, пока качаться не стал, внимания не обращали.
Стараюсь не вникать в дурацкие обсуждения потери девственности, хотя там уже разгораются жаркие споры.
– Вы парни, у вас чем раньше, тем круче. А девчонок так сразу в шлюхи записывают!
– Ну, когда с тринадцати лет умеют и практикуют…
– Да не об этом я!
– Ой, а что такого? Ну я, например, потеряла девственность в детском лагере в четырнадцать. Это было ужасно, но я сама так решила!
Галдеж стоит, мне не по себе. Не люблю подобные темы, еще и желудок выкручивает от голода.
– А ты когда? Вот ты, с губами красивыми?
Я даже не сразу соображаю, что в центре внимания оказываюсь. Почему? Ненавижу свои губы «сердечком», как мама говорит. Все вечно спрашивают, что я туда закачиваю, вкалываю. Да я, блин, инъекций до смерти боюсь!
– Я-я… тоже, – смотрю на Сережу и скорее добавляю: – В семнадцать.
Смущенно прячу глаза, запиваю ложь колой.
– Это она еще монашка!
– Может, хватит разглагольствовать тут о моральных устоях, а? Люб, давай! Правда или действие?
Выдыхаю, лишь когда тема окончательно забывается. Немного расслабляюсь, даже позволяю Сереже обнять меня со спины, хоть мне и некомфортно. Довольно долго пытаюсь не смотреть на Ярика, но, когда все же сдаюсь, вижу, как девчонка, только вещающая про свои несчастные четырнадцать, что-то мурлычет ему на ухо.
Наши взгляды пересекаются, его рука ложится ей на бедро, меня душит ревность. Отворачиваюсь, потому что злюсь. На себя злюсь! Я сказала Жарову не трогать меня, теперь он трогает другую, а я чувствую, как сердце пылает. Непоследовательная, зацикленная, глупая! Я подбираю себе еще с десяток нелестных определений, пока сражаюсь с желанием оттаскать блондинку, открыто клеящуюся к Ярику, за выкрашенные волосы. Кусаю губы и совсем не слушаю Сережу, лишь бездумно киваю, когда зовет по имени.
Все смеются, шутят, болтают, будто сто лет знакомы. Обсуждают, как в следующем году соберутся у одного из парней на загородной даче, как вместе махнут в Испанию, когда денег подкопят, или встретятся в Санкт-Петербурге и будут гулять белые ночи напролет. Я знаю, что это ложь, пустые разговоры подвыпивших людей, но все равно поражаюсь.
Я в очередной раз поражаюсь тому, как легко окружающие заводят знакомства, находят общий язык. У меня все иначе. Обычно я, как и сейчас, чувствую себя не в своей тарелке. Правда, если кому-то все-таки удается пробраться под заряженной током сеткой с надписью «не входи – убьет» вокруг моей личной зоны комфорта, я вгрызаюсь в человека зубами и прыгаю в омут дружбы с головой.
Конечно, по итогу я уже не раз разбивалась со своими надеждами о твердое дно. Потому что немногие хотят дружить до гроба, а проводить время вместе, чтобы просто перемывать кости общим знакомым, не по мне. Наверное, повторюсь, но я уже говорила, как рада, что сейчас в моей жизни есть Злата и Мила? Эти девчонки особенные, я их правда очень люблю.
Когда над нашими головами неожиданно затягивает небо и срывается дождь, все проверяют телефоны, которые выдают неутешительный прогноз – на ближайшие несколько часов дождь. Парни собирают вещи и мчат за девчонками в беседку у главного корпуса, чтобы продолжить вечер. Я чуть задерживаюсь, лишь бы скрыться из поля зрения Сережи, его неожиданно становится слишком много. Мне нужен выдох, и, может, даже не один. Как раз отстав от всех, замечаю Ярика, что сворачивает куда-то в сторону и теряется в зелени.
Глупо, но я иду за ним.
И это та, что просила не трогать! – ехидничает голос в голове. Правда, смолкает, когда слышу Ярика, а ведь мог поиздеваться, мол, получай, нечего нос совать.
– Не волнуйся, все будет хорошо, ты сможешь, – звучит красивая английская речь, как из голливудского кино. – До выставки еще три дня, все успеешь.
Его тон… Это не объяснить, но он как будто медовый с горчинкой. Хотела бы, чтобы он и со мной так говорил. Словно я хотя бы что-то для него значу.
Лгунья! Какая я все-таки лгунья! Я ведь сказала ему не касаться меня, а сама мечтаю, чтобы он нарушил слово! И желательно прямо сейчас, повесив эту чертову трубку!
– Я с тобой. Давай.
В размышлениях не замечаю, как голос Ярика становится громче. Он появляется неожиданно, ловит на месте преступления.
– Прости, не хотела прерывать твои милые воркования с девушкой. – О, язва в голосе не поддается контролю. – Свернула не туда.
– Правильно. Я же ваши с гопником не прерываю, – отвечает в том же духе.
Я закатываю глаза и шагаю от него. Дождь обрушивается с неба стеной, крупные капли оставляют разводы на светлой майке.
– Эй, птичка!
Он бежит за мной.
– Когда ты уже свалишь в Америку к девушке своей?
– А тебе только девушка моя мешает?
– Мешает, чтобы… что?
– Ты соврала.
Господи, я его совсем не понимаю. Ярик обгоняет меня, почти ощутимо трогает взглядом шею, лицо, стопорится на губах.
– Да, блин, о чем ты говоришь? Может, объяснишь внятно? Я не понимаю, – кричу ему.
– Ты соврала, что потеряла девственность в семнадцать.
– Что? – даже замолкаю от слов. – Это тут при чем?
Спешу отвернуться, но он ловит грубыми пальцами подбородок и заставляет вернуть на него взгляд.
– Тебе нельзя играть в покер. Когда ты врешь, все написано на лице: втягиваешь губы, прячешь глаза. Так почему ты соврала?
Он внимательно смотрит, будто в самую душу. Дождь растекается по его щекам. Даже родинка промокает, что говорить об одежде.
– Раньше ты не могла, я помню наш разговор. – Краснею от того, что ворошит прошлое, тычет лицом в самые неловкие моменты, когда я, например, попросила его стать моим первым парнем во всех смыслах этого слова. – Постой, неужели ты до сих пор ни с кем…
Я, еще ничего не сделав, выдаю себя с головой. Одним чертовым лишним вздохом. Бесполезно теперь отрицать, бесполезно спорить с Жаровым, станет только хуже.
– Сегодня у меня будет возможность это исправить, – импровизирую.
– В каком смысле?
– Прямо сейчас пойду к Сереже и пересплю с ним! Что мне мешает? – голос невольно повышается до высоких октав. – В палатке! Или в машине! Плевать уже!
Срываюсь, разворачиваюсь, но не тут-то было. Ярик, наплевав на обещание не трогать, хватает за локоть и жестко дергает на себя. Я впечатываюсь в его тело с силой ледокола, который прорубает вечные льды. За которыми не только есть что-то живое, там пекло. Шагни – и сгоришь.
Глава 16
Ярослав
Баста – Ты была права
Четыре года назад
Когда я, проспав до позднего вечера, спустился вниз, отец с Леной ждали меня в гостиной. Я по лицам все понял.
– Где Рита?
Тишина, перекрестные взгляды.
– У бабушки, – осторожно ответила ее мать. – Сейчас Рите там будет лучше.
– Ты как-то причастен к этому? – отец ткнул в лицо экран с фотографией, из-за которой все полетело в топку.
– Я не рассылал это всей школе, – произнес сквозь стиснутые зубы.
– Твой друг признался, что получил фото от тебя!
Лицо папы покраснело от злости. Он повысил голос, чего не делал никогда.
– Он мне не друг.
– Скажи, пожалуйста, – попыталась вмешаться Лена, подойдя ближе, – между тобой и Ритой что-то…
– Нет, – сразу обрубил подобные мысли, – я скачал фотку из ее облака. Потому что она меня достала.
Не нужны были эти вопросы, особенно сейчас. Рите и так пришлось несладко.
– Хочешь ударить? – провоцировал я отца, который все сильнее сжимал кулаки.
Я жаждал физической боли. Она была мне необходима, чтобы заглушить боль другую.
Лена вскочила между нами, призывая не делать глупостей.
– Ну давай, бей! – не унимался я.
Отец тяжело выдохнул, будто принял какое-то решение.
– Мерзко руки марать, – плюнул в лицо. – Собирай вещи, к Кристине полетишь. Видеть тебя не хочу.
– В Штаты? – Это категорически не входило в мои планы. – Что за бред? Я с пацанами уже подал документы в универ! У меня выпускной на носу!
– Я сказал, собирай вещи! – заорал отец так, что стены затряслись. – Ноги твоей больше не будет в этом доме! И денег больше не увидишь! Совсем распустился. Где я проглядел, что ты меня так позоришь?
– Но… экзамены?
– Сдашь дистанционно, не впервой.
Я хотел сказать еще много всего, но понял, что бесполезно. Отец не шутил – что-то щелкнуло в голове от его взгляда.
– Ненавижу! – выдал я со всей искренностью, на которую был способен. Пнул ногой стул, что с грохотом завалился на пол, Лена вскрикнула от испуга. – Я вас всех ненавижу! Да пошли вы!
Тот день, приправленный огромным количеством алкоголя, размылся в воспоминаниях, остался чернильной змеей на указательном пальце – моей первой татуировкой. Но я до сих помню, как много ненависти было во мне – к отцу, к Рите, к себе. Помню, как подрался до разбитого носа, как без остановки заливал в горло вискарь сразу после. Еще отчетливо помню, как в пьяном бреду пытался звонить птичке. Не знаю, что хотел сказать, но телефон ее не отвечал, а потом оказался выключен. Я послал все и свалил в закат.
Я уезжал, чтобы никогда не вернуться. Не давать отцу новых поводов разочароваться во мне, забыть девчонку как страшный сон. В задницу такую жизнь, я не хотел проходить через подобный ад еще раз. Так я думал ровно две недели назад, а теперь сам тянулся к огню, готовый сгореть.
Дождь заливает за шиворот, я насквозь промок, но целую птичку. Да меня силой от нее не оттащишь сейчас! Пальцы гуляют по позвоночнику, разве что под кожу не проникают. Толкаю ближе к себе, вжимаю сильнее.
Не отпущу.
Проношу над землей, Рита заплетается в ногах. Прячу под деревом: здесь вроде бы не очень мокро, но кроссы все равно тонут в размякшей земле. Капли стекают по лицу, плечам. Майка на Рите облепила тело, уже ни хрена ничего не скрывает – соски торчат, как Эйфелевы башни.