Искры продолжают сиять фэнтезийными стразами: на ткани, на коже, в волосах и на маленьких рожках.
То, как плавно и изящно подымается над сценой демоница — это отдельный вид эстетики. Грация — второе ее имя, утонченность — третье.
Хэйт пишет тьму. Разверзнутые в крике рты. И жвалы, и звериные когти. Мешанину изломанных тел и россыпь пожелтевших от времени костей. Ничего из этого нет на сцене. Метафора в живописи: тьма — это страхи.
Прекрасный лик о восьми глазах ее любимицы Шерри тоже нашел свое место в одном из уголков картины. Шепчущий ужас оскорбилась бы, не включи ее хозяйка в число страхов из темноты.
Флейта играет тише, будто бы музыкант удаляется, пятится прочь от мрака и кошмаров.
Взмывает, как от внутреннего толчка, тело танцовщицы. Разлетаются рукава, а из них — множество светлячков.
Зал ахает. Флейта молкнет. Светлячки летят к звездоцветам. И те начинают петь. Едва слышимый звук усиливается — это Вал включил резонанс.
«Ла-ла-ла-ла-ла», — слышит невозможное, сказочное пение цветов зал.
На холсте появляются искорки: звездоцветы, они же — надежда.
Дрожит, трепещет, словно лист на ветру, тонкое тело Хель. Быстрые и точные движения пальцами, колыхания ткани, вибрации линий тела.
Узор этого танца кажется беспорядочным, но отвести взгляд от дрожащей танцовщицы невозможно. Тонкие пальчики словно и не воздуха мимолетно касаются, а затрагивают потаенные струны в глубине души каждого зрителя.
«Демонская магия», — усилием воли не позволяет дернуться своим пальцам и кисти Хэйт.
Ей нельзя ошибиться. Этот трепет ей предстоит передать на картине. Задача почти невозможная, тот еще вызов самой себе.
Белые искры слева и справа. Стягивают темную ткань и распрямляются партнеры демоницы: Фог и Сторм. Феи кружат над их головами, вращая волшебными палочками. Так появляются нимбы над головами мужчин-танцоров.
Ангелы — это что-то небесное? Свет и покой. Мир, ненасилие. Возможно, так оно и есть. С нормальными ангелами. Эти же — два босяка в грошовых одежках, всего и сходства с ангелами, что белый цвет. И нимбы, сотворенные феями. Крылья где-то потерялись, наверное. Истрепались о мировое зло.
Парни скрещивают мускулистые руки на груди. Время резонанса прошло, и цветы умолкают. Зато край сцены вспыхивает пурпуром и серебром. Хэйт ведь не нужна подсветка, с завязанными-то глазами. Ее несговорчивая фея согласилась на участие только ради музыки…
Искры падают на белый концертный рояль. Точную копию того, что стоит на сцене в Ла Бьен. Ради обладания этим инструментом Вал согласился дать в Ла Мьюсика двадцать концертов. Бесплатно. Казначей билась в конвульсиях, но дала добро: за золото такой рояль игроку не купить. Либо они не нашли такого способа. А они ведь старались. Всей Ненавистью. Слишком живо в памяти было то невероятное выступление Вала, за возможность его повторить они многое отдали бы.
Звучит бессмертная классика. Это больше уступка би-боям, ведь Хель способна построить рисунок танца под любую мелодию. Парням с импровизацией без бита сложнее. Лебединое озеро мирит всех: свет и тьму, ангелов и демонов.
Легендарное вращение: Хель кружит пируэты, ангелы вращаются, стоя на головах. Синхрон абсолютный. Зал взрывается аплодисментами, едва не заглушая музыку.
Мелодия нарастает, ускоряется. Набирают обороты ангелы и демоница. Врывается на сцену орчанка в боевом обмундировании, с копьем наперевес.
Вал бьет по клавишам. Замирают танцоры. Зеленокожая мчит к ним, делает выпад копьем.
Мелодия срывается в какую-то безумную интерпретацию классики и рока — все это чистым звучанием концертного рояля.
Сторм перепрыгивает через древко, Фог стелется по полу, пропуская наконечник над головой. Шторм и Туман — говорящие имена. Еще выпад, и еще: ангелы уходят от атак, даже не сбиваясь с внутреннего ритма.
Орчанку писать легко: боевая зеленая ярость, Хэйт знает наизусть ее силовые движения.
Хель исполняет соло. Танец на стыке балета и современного танца. Движения пружинистые, широкие и одновременно изящные.
По полу стелется туман, явно гномьих рук дело. Воздушный брейк-данс: и такое возможно, оказывается. Зеленокожая воительница не сдерживает себя, сыпет ударами направо и налево, а эти двое парят над землей, уходя от атак. Подставляют колени и плечи, как опору для высоких прыжков. Один — взмывает в воздух и устраивает сущее безумие, другой становится единым с туманом.
Хэйт так их и пишет: одного в кручении на спине, другого с опорой на пальцах одной руки. Брейкеры-ангелы-оборванцы. Какие времена, такие и ангелы…
Когда Вал снова бьет по клавишам, воительницу сносит… пушечным ядром. Технические штуковины Маськи, если речь не о големах, а о механизмах, не делят цели на своих и чужих. Так что сметает зеленую мощно. И хорошо, если не насмерть. Впрочем, Мася обещала вовремя активировать яшмовое ритуальное кольцо братства. Дать щит жертве искусства, чтобы оно ее не расплющило.
Бард понижает громкость. Музыка перетекает в что-то новое, очень тихое, нежное, как бы прозрачное. Если рояль может шептать, то эта мелодия и есть — шепот рояля. Резонанс!
«Ла-ла-ла-ла-ла», — слышны звездоцветы.
Движутся в танце друг к другу ангелы и демоница. Хель вспархивает — это не назвать прыжком, ее ловят, не позволяя упасть. И снова подкидывают. Вращение в воздухе, полет вниз спиной — на крепкие руки, и вновь — воздух.
Все тридцать секунд усиления цветочного пения Хель парит в воздухе. Самые безумные поддержки и подкидывания, все реализуют эти одержимые танцем.
Песнь звездоцветов тает в полумраке, рояль продолжает шептать. Несется еще один снаряд, и на его пути встает один из ангелов. Еле различимое сияние щита от парного кольца на руке Хэйт если и заметно, то его легко отнести к проявлению светлейшей сути.
Фог падает навзничь. Хель рвется к нему, ее удерживает за плечи Сторм. Искры, искры от феечек сыплются подобно водопаду. И черные одежды демона белеют.
Хель — в белом — делает пируэт над лежачим ангелом. Фог открывает глаза.
Фигуру танцовщицы в белом Хэйт начала писать раньше, чем произошло преображение. Иначе не успеть. Хель показывала заранее ей этот пируэт, и теперь белая девушка на холсте частично заслоняет темную.
На последних нотах оба ангела возносят на руках белую девушку. Держат за икры, а Хель с раскинутыми руками улыбается и как бы парит над тьмой.
Замолкает рояль.
Хэйт сдергивает с лица ленту, снимает с мольберта холст. Несколько шагов, «воспарить», и вот она тоже в воздухе. Как и картина в ее руках, повернутая к зрителям.
Овации длятся так долго, что уже и наземь все успевают спуститься, и свет возвращается, и музыкант, убрав драгоценный рояль в «никуда», подходит к группе из танцоров и одной художницы.
С роялем так — убирать в инвентарь — вообще-то нельзя. Оттого и не продают столь крупные инструменты игрокам. Местные носят свое в руках, концертный же рояль остается стоять на сцене после ухода музыканта. Так что Вала наградили даже не самим инструментом, а неразрушимым свитком, чтение которого позволяет материализовать рояль.
«Рояль в кустах», — увидев это действо впервые, сообщила Барби. — «Роялище огроменный, такое не переплюнуть. Да просто отец всех роялей твой белый рояль».
Вал просто сиял от восторга и не мог подобрать связных слов, чтобы передать свое счастье.
Обо всем этом можно повспоминать, пока безумствует толпа. Это еще громче и звонче, чем в прошлый раз. Звон монет о сцену не смолкает. Где-то за сценой радуется и потирает ручки одна гнома. И, наверняка, бурчит что-то непотребное орчанка.
Восторги не утихают и тогда, когда Мама Ирис самолично спускается, чтобы увести артистов на отдых. И даже потом, когда Ненависть наслаждается заслуженным ужином, шум слышен сквозь стены.
Шум — это здорово. Он надежно укрывает: «Ой!» — от Маськи, когда она видит призрака. Сначала из потайного хода в комнате арфистки выплывает дух, а затем робко высовывается вихрастая мальчишеская голова.
«Он так похож на Кинни», — думает Хэйт. Морщится: что-то щемит в груди, хотя в виртуальности такого не должно быть (как и исчезновений концертных роялей).
— Мой друг сказал, — голосочек дрожит, как и сам пацан. — Что вы что-то здесь ищете. Или кого-то. Он не совсем разобрал, далеко был. Боялся показаться.
Оба мальчишки, живой и призрачный, косятся на гномку.
— Для начала: мы вас не обидим, — Хэйт самой страшно, вдруг спугнут пацанят? — Да, мы кое-кого ищем. Взрослую эльфийку и ее сестру. Младшую. Она, наверное, молоденькая, возможно, совсем ребенок.
«Почему я не расспросила по полной программе дознавателя Гройда про младшую сестру Ильсилль?» — ругает она себя мысленно.
— Илли? — встряхивает кудрявый мальчик. — Я знаю, где она. В зеленом приюте. У старой Яффы.
— А где этот приют находится? — озвучивает Мася один на всех вопрос.
Вперед подаются все. Перед глазами Хэйт возникает карта с пиратского судна.
— В Ла Белло, по Зеленой улице, такое и название, — охотно сообщил парнишка.
И тут везение закончилось.
— Сюда идут, — заволновался призрак. — Я убегаю, не хочу пропасть, как все. И тебе советую.
Это — пацану живому. И уже наполовину из стены, дух спешил удалиться.
— Беги, малыш, — подтолкнул замешкавшегося ребенка Вал.
И призвал перед дверью рояль.
— Ой, какой я неловкий! — вскрикнул музыкант. — Сейчас, разберусь, как убрать…
— Дорогие гости, вы в порядке? — за дверью, перегороженной инструментом, тоже взволновались.
— Да-да, я случайно, — повысил голос Вал. — Ошибся. Сейчас все исправлю.
Пацан скрылся, дверь в потайной ход вернулась на место.
— Всё, убрал, — прикрикнул бард. — Еще раз извиняюсь за бардак.
Мама Ирис чуть поморщилась, войдя в помещение. Столик, посуда и ширма пострадали от призыва роялища.
— Мы компенсируем все расходы, — поспешила заверить Хэйт. — Нам жаль.
— Эти творческие личности, — подхватила Мася. — Такие рассеянные.