Правда еще, с неудовольствием вспомнил мальчик, знакомые почему-то говорят, что характером он ни в отца, ни в мать. А силой вообще… Мол, давно не было в их роду низших мыследеев, а тут, гляди ж, растет. После этих слов знакомые, как правило, начинали качать головами и цокать языками, и тихим шепотом, думая, что Найрон не слышит, добавляли: "попомните мои слова, беречь вам его надо, а то пропадет мальчишечка за порогом-то родного дома…".
Только мама не считала его низшим мыследеем.
Открылась входная дверь, и в гостиную, прихрамывая и отряхивая серый плащ из грубо сотканной ткани, вошел Вир. Найрон недовольно оторвал взгляд от рук Корвина, который показывал им фокус с небольшим куском отвердевшей воды. Было так интересно: вода, подчиняясь несложным велениям брата, то становилась шаром, то мутнела и принимала форму бруска, то начинала кружиться на ладони крошечным веселым водоворотом.
Вир – приходящий учитель, готовивший ребят к школе, заинтересованно уставился на ладонь Корвина, и хриплым голосом произнес:
– Я рад, что у тебя получается. Безусловно, ты поступишь в школу средней ступени.
Вир прокашлялся и добавил:
– Ну что ж, вам всем есть чему поучиться у Корвина, а пока я бы хотел позаниматься с младшими. Ты почитай вот это, – Вир протянул Корвину сверток, из которого тот с еле заметным кислым выражением лица достал старую книгу. Она была жутко затертой, и он с трудом вслух прочитал название:
– Вода для начинающих – влияние на форму.
Найрон, Люцис и Крея расселись вокруг Вира на круглых кожаных подушках, тот присел на невысокий табурет и начал вещать. Корвин устроился в углу плетеного из прутьев злиса дивана, и принялся сосредоточенно читать. Найрон отвлекся на него в тот момент, когда Вир в сотый, а может сто первый раз, повторял монотонным голосом:
– Помните, что только сосредоточенная учеба и упорный труд сделают из вас настоящих мастеров-мыследеев. Чем бы вы ни решили заниматься в будущем, какое бы ремесло не выбрали: мебельщика, портного, огнедува или водолея, кулинара или, может быть, воина – ваш успех будет зависеть только от ваших умений. Лишь ваше мастерство во влиянии на живую и неживую природу гарантирует вам будущее и жизнь. Если вы не научитесь хотя бы простым вещам, то за пределами вашего дома долго не проживете.
Вир говорил это из урока в урок, а потом начинал рассказывать и показывать на небольших предметах, как влиять на них. Они уже прошли легкое влияние на воду, заставлявшее ее раскачиваться и выплескиваться из неподвижного сосуда, научились гнуть прутики злиса, которые держал Вир, собирать в шары всякую мелочь… Впрочем, научились младшие, у Найрона ничего не получалось. Он судорожно вздохнул.
Вир всякий раз раздражался на него, начинал возмущенно трясти головой с седеющими космами и резко жестикулировать, пытаясь объяснить, как сделать так, чтобы вода не брызгала фонтаном из сосуда, обливая всех вокруг, прутики не рассыпались в пыль, пачкающую одежду учителя, а всякая всячина не взрывалась во все стороны хламом, при попытке мальчика лишь осторожно собрать ее в шар.
Вот и сейчас учитель начал показывать, как скреплять два лоскутка кожи, и у Люциса с Креей уже немного получалось. Правда, лоскутки их держались вместе лишь пару мгновений, но по сравнению с "успехами" Найрона это было достижением. Он никак не мог соединить их. Вместо этого по краям, к которым он прикладывал мысленные усилия, кожа начинала, тихо шипя, расползаться и плавиться.
– Найрон! – мальчик вздрогнул, и лоскутки мгновенно растеклись в две дурно пахнущие лужицы, – Ты снова не хочешь меня слушать! Я же сказал: ЛЕГКО воздействуйте на краешки лоскутов, приказывая им соединиться!
– Но я так и делал, учитель! – жалобно пробормотал он.
– Ты так и делал? Ты их расплавил! По-твоему это легкое воздействие?! – лицо Вира снова дрожало, причем дрожали не только обвисшие щеки и тонкий длинный нос, но даже кустистые седые брови.
– Я не хотел плавить…
– Не хотел, но расплавил! Ты не научишься ничему, если не будешь слушать меня. Тебя не возьмут даже в школу низшей ступени!
Найрон широко раскрыл глаза и посмотрел на Корвина, тот ответил ему сердитым взглядом и вновь закопался в книгу. Люцис с Креей переглянулись и прыснули в ладошки, но Вир остро глянул на них, хлопнув ладонью по колену.
– Итак, тренируйтесь и тренируйтесь, пока не сможете соединять лоскуты хотя бы на час! Через два урока я проверю ваше умение. Теперь я хочу продолжить говорить с вами о числах и о том, что можно делать с их помощью. Числономика великая наука…
Теперь Найрон совсем не мог сосредоточиться на уроке. Вместо чисел и их свойств он видел яркую картину: младшие брат и сестра гордо сообщают родителям, что приняты в школу средней ступени, а он сидит дома и никуда не выходит, потому что его с позором прогнали из школы низшей ступени с криками "из тебя не выйдет мыследея!".
Глянув на Люциса, он заметил, что тот не слушает увлекшегося собственной речью учителя, а, степенно сложив руки на коленях, едва заметно улыбается Крее. Та отвечает тем же. Посмотрев на пол, Найрон понял причину их радости. Они игрались, перекидывая друг другу крошечный моток ниток.
Вир рявкнул:
– Найрон, тебя и числономика не интересует?!
Мальчик вздрогнул, но уже через секунду, как можно более мило улыбаясь, наклонился к Виру и прошептал: Учитель, меня отвлекли Люцис с Креей, они игрались нитками…
Вир, грозно стрельнув глазами в сторону притихших ребят, пробормотал:
– Во всяком случае, они УМЕЮТ это делать, в отличие от тебя.
Найрон почувствовал, что у него начинают гореть уши. Он тоскливо оглянулся на окно и подумал, что если урок не закончится как можно скорее, он провалится сквозь пол. И никакие длящиеся веления, удерживающие пол, да и весь дом в твердом состоянии, не помешают, так ему стыдно и обидно.
К его тщательно скрываемой радости, Вир сильно не задержался. Через какое-то время, пробормотав, что у него сегодня еще важный урок в доме Гординов, тот, кряхтя, натянул плащ и вышел. Провожающему его Корвину Вир позволил оставить книгу пока у себя, хотя тот и не просил.
Вернувшись в комнату, брат упер руки в бока, и, глядя на Найрона, который безуспешно пытался сделать отсутствующий вид, изрек:
– Отец будет недоволен. Ты не делаешь никаких успехов. В твоем возрасте я умел все, чему меня учили. Так ты еще и на Люциса с Креей жалуешься.
Те переглянулись и захихикали.
– А вы не радуйтесь, тоже хороши…
Корвин пригладил ежик красных волос и посмотрел в окно из уплотненного воздуха. Младшие подпрыгнули к нему и заверещали в два голоса:
– Корвин, можно погулять?! Можно, можно, можно?!
– Ладно, идите.
Те, накинув замшевые куртки, кинулись к двери, ведущей на платформу. Найрон, шмыгнув носом и приняв независимый вид, тоже двинулся к выходу.
– Почему ты ленишься? – догнал его голос брата уже на пороге.
Мальчик обернулся и, постаравшись вложить в слова всю свою веру и искренность, сказал:
– Я стараюсь, правда. Я ведь понимаю, что это важно. Я ПРАВДА стараюсь.
Ничего не ответив, Корвин покачал головой и что-то еле слышно прошептал. Не желая больше чувствовать, как горят уши, Найрон пошел на воздух.
Платформа из светлого дерева, соединенная с домом мостками, была довольно большой. Конечно, не такой, как в более богатых домах, но для игр и прогулок ее хватало. Невдалеке вздымались ввысь деревья их плантации, плавно покачиваясь в воздухе на огромных пузырях. Найрон подошел к перилам на краю платформы, перегнулся и посмотрел вниз. Открывшаяся панорама, как обычно, вызвала мгновенное головокружение. Еще вчера прямо под ними был дом Дитро, но после ночного появления огромной скалы внизу, те решили подняться выше.
И теперь Найрон мог во всех подробностях разглядеть простирающийся далеко внизу пейзаж. Бурую новорожденную скалу, к которой начали подбираться заросли злиса, кочующие, как и остальные растения, на воздушных пузырях. Завораживающий тягучий водоворот, отражающий сейчас дневное, ярко-желтое солнце и голубовато-серое небо. Чуть дальше была видна смесь крошащихся скал, которые медленно перемалывали друг друга в стене отвердевающей, подымающейся вверх, воды. Наверное, к завтрашнему вечеру она совсем затвердеет и можно будет полюбоваться на огромные валуны и мелкие камушки, застывшие в водной, недвижно вздымающейся глыбе. Хотя долго такая красота обычно не держится и быстро оплывает, чтобы окончательно перемолоть остатки скал в пыль, из которой они восстанут вновь, уже других форм и цветов.
Через некоторое время цвет неба изменился, дневное светило заходило и навстречу ему, с противоположной стороны небосклона поднималось ночное солнце. Крохотное и голубое, оно окрасило небосвод сначала в блекло сиреневый цвет, который постепенно темнел, и вот уже сиреневые сумерки сползли на мир. Таинственно замерцали водоворот и застывшая водная стена, в глубине которой повисли остатки скал. Деревья рядом с домом втянули в себя мясистые коричневые листья, и на смену им, из толстых стволов выскочили гибкие черные шевелящиеся усики, на концах которых искрились белыми огоньками цветы, привлекающие мелкую ночную живность. Сами стволы укоротились и потемнели.
Найрон оторвался от зрелища, которое любил наблюдать каждый вечер, и прислушался: вдалеке грохотал караван. Скоро прилетит папа. Он погрустнел. Отец действительно будет недоволен.
Неразлучные Люцис и Крея радостно завизжали, услышав роклов. Найрон вгляделся вдаль. Караван завис, роклы взмахами крыльев погнали воздушную волну, от которой чувствительные усики на деревьях дружно прижались к стволам. С каравана тенью спрыгнул человек, раскинув руки, и с тонким свистом полетел к дому. Увидев детей на платформе, отец повернул к ним и, подлетев, спрыгнул с ограждения.
Схватив игрушечного рокла, и изображая увлеченность, Найрон на коленках подполз к двери родительской спальни, протащив бедную игрушку по полу. Будто случайно остановившись под самой дверью, через которую доносились приглушенные голоса, он изо всех сил напряг слух.