– Я не знаю, что с ним делать, Мира! У него ничего не получается. Возможно, Вир прав, и
Найрон не сможет поступить даже в низшую школу.
– Перестань, родной, Вир не прав. Он просто приходящий учитель, который не хочет отступить от своих убеждений. Я уверена, его неудачи не от лени или отсутствия силы, они от неумения сосредоточиться! А иногда мне кажется, что – от переизбытка силы… Что, если он – высший? Что, если только преподаватели Высшей школы могут научить его эту силу контролировать?
– Ну что за чушь, Мира! – голос отца стал еще более сердитым, – Ну как, как он может быть высшим? Ты прекрасно знаешь, что в нашем роду не было высших мыследеев, наши дети могут быть только средними или низшими!
– Герг, если таких случаев не было в истории, это вовсе не означает, что такого не может быть вообще! Возможно, наш ребенок первый!
Раздался напряженный, злой смех отца. Найрон вздрогнул, так ему стало холодно и одиноко от этого смеха.
– Мира, послушай, я понимаю, что из любви к сыну ты хочешь видеть в нем кого-то лучшего, чем он есть на самом деле. Но почему бы тебе не сказать себе правду? О том, что Найрон БЕЗДАРЕН! – последняя фраза будто хлестко, наотмашь ударила мальчика. В глазах защипало.
– Тише! Дети могут услышать! – зашипела мать, – Ты не хочешь поверить в сына! Неужели сложно просто привести его на приемную встречу в Высшую школу, хотя бы попробовать! Если не получится, если ему откажут, что ж, мы можем привести его в среднюю или низшую школу. Но, возможно, его примут в Высшую!
– Мира! Мира! Я не хочу позорить себя перед людьми, меня поднимут на смех! Что обо мне скажут? Что я сошел с ума?
– Тебя больше беспокоит мнение чужих людей, чем судьба собственного сына?!
Они еще долго разговаривали за закрытой дверью. Но их голоса стали тише. К тому же Корвин, вернувшись от друга, подозрительно уставился на сидящего под дверью Найрона, и тот поспешил отползти в сторону.
Игрушечный рокл взмахивал крылышками в его руках. "Бездарен" – звенело в голове. Раздался звонкий смех. Через открытую дверь на платформу он увидел, что Корвин играет с Люцисом в догонялки, а Крея повизгивает и хлопает в ладоши. Найрон встал. Подошел к игрушкам, валяющимся возле кроватей младших. Вот любимая кукла Креи, а вот любимый вояка Люциса. Яркие, красивые, с подвижными ручками и ножками. Они были сделаны из дерева либу. Найрон припомнил, как нечаянно раскрошил такую шкатулку, когда пытался выполнить очередное задание учителя Вира и открыть ее. Он вспомнил свои ощущения, и, хитро улыбаясь, посмотрел на игрушки. Представил, что их нужно легко подвигать, просто сдвинуть с места, напрягся посильнее… Краски вдруг поблекли, игрушки задергались, начали осыпаться деревянной пылью, и быстро рассыпались совсем. Найрон пнул пыльные кучки ногой, туманное облачко взметнулось под потолок, и медленно рассеялось.
– Я не бездарь, – пробурчал он себе под нос. В голове мелькнула мысль. Он даже остановился посреди комнаты и застыл, пораженный собственной смелостью. Мысль была о том, что если отец к его десятилетию так и не захочет отвести его на приемную встречу в школу Высшей ступени, он сам туда придет. Сбежит из дома и придет. Только он не имел представления, КАК это сделать. Добраться куда-нибудь можно, либо умея летать на большие расстояния, либо на караване, до которого, опять таки, сначала надо долететь. Этого Найрон не умел. Отец рассказывал, что далеко летать могут только высшие мыследеи. Сам отец был способен пролететь немного, например, до каравана или в гости к соседним домам Дитро и Клоров.
Мальчик еще раз взглянул на веселящихся братьев и сестру, и внутри, где-то возле желудка, образовалась ноющая, сосущая пустота. Если бы у него были друзья, он мог бы посоветоваться с ними. Но соседские дети, которые с удовольствием общались с Корвином и младшими, смотрели на него с опаской, как будто он их чем-то обидел. А он не обижал…
Найрон копошился с роклом в самом темном углу платформы, в который забрался, когда Корвин с младшими набегались и переместились в комнату. Теперь Корвин читал книгу, оставленную Виром, а Люцис с Креей возились с игрушками на полу. Когда раздался громкий обиженный вопль, Найрон сразу понял, в чем дело. Вопль повторился – вторая пропажа обнаружена. Через минуту на платформу выскочил Корвин. Схватив Найрона за руку, потащил внутрь. Тот и не думал сопротивляться. В голове билась одна мысль: признаваться или нет?
Люцис и Крея дружно заливались слезами, сквозь икоту пытаясь объяснить удивленным родителям, какая трагедия произошла. Корвин, хмурясь, спросил Найрона:
– Ты трогал их игрушки?
Взглянув на сдвинувшего брови отца, Найрон, уже не раздумывая, отчаянно замотал головой.
– А что это за пыль на полу? – тихо уточнил Корвин, нагибаясь, и сметая ладонью легкий порошок. Ты распылил их, да? Как шкатулку?
Мама подняла брови.
Найрон замотал головой еще отчаяннее. Казалось, еще чуть-чуть, и она отвалится. Отец двинулся к нему. Мама положила руку ему на плечо:
– Позволь, я с ним поговорю?
– Ну, хорошо, говори, – он подошел к младшим, усадил их себе на колени и начал успокаивать обещаниями купить новые игрушки. Те не перестали натужно рыдать, пока число обещанных игрушек не возросло втрое.
Мама отвела Найрона в их с папой спальню, а Корвин возмущенно глядел вслед, качая головой.
– Милый, зачем ты это сделал? Это ведь ты, да? – она говорила таким тихим спокойным и расстроенным голосом, что Найрону совершенно расхотелось лгать.
– Да, – тихонько прошептал он, внимательно рассматривая собственные ногти.
– Зачем ты обидел брата с сестрой? Они ведь никогда так с тобой не поступали…
– Я не бездарь! – он почти крикнул, но внезапно охрипший голос помешал.
– Ты слушал наш с папой разговор? – мама расстроилась еще больше, – Найрон, нехорошо так делать, мы говорим о взрослых вещах, которые ты еще не понимаешь до конца…
– Вы говорили обо мне, – буркнул Найрон, вглядываясь теперь в рисунок на ладонях и украдкой поглядывая на мать.
– Найрон… – мама замолчала, на ее лице отчетливо проступила озабоченность, – но КАК ты распылил игрушки? Тогда, со шкатулкой, у тебя получилось случайно. А сейчас? Ты ведь ХОТЕЛ, чтобы они распылились сейчас? Ты приказал им?…
– Нет, я вспомнил, что пытался только открыть шкатулку, и чтобы это повторилось, я попытался их пошевелить, и они рассыпались…
– Что ж, пусть так… – мама сосредоточенно помолчала.
– Найрон! – она с силой сжала его плечи, – если папа не послушает меня, и настоит на том, чтобы ты поступал в школу низшей ступени, я сама отведу тебя в Высшую, в тайне от него! Только не говори никому, ладно? Пусть это будет наш секрет, хорошо?
Найрон испуганно закивал. Никогда еще мама не говорила с ним так серьезно, никогда не убеждала его в чем-либо с таким жаром.
– И еще, милый, – мама ласково провела рукой по его волосам, – ты очень плохо поступил. Отец захочет наказать тебя и я согласна с этим. Ты понимаешь, почему?
Найрон потупился и пробормотал:
– Да.
Глава 2. Путешествие в Хайрит.
Сегодня все поднялись раньше почти на час. Найрон открыл глаза и, выглядывая из-под одеяла, смотрел как Корвин будит младших. Из спальни родителей послышались голоса, смех, и дверь отворилась, пропуская их в гостиную. Люцис, потягиваясь и зевая, всунул ноги в шлепанцы и поплелся в умывальную, зажурчала вода. Крея терпеливо протягивала Корвину ноги по очереди, чтобы он надел на нее тапочки, тот не менее терпеливо надевал их. Найрон приподнялся и уставился в окно. Сиреневая половина небосклона блекла вслед неохотно уходящему ночному солнцу. Другая половина неба яростно розовела, возвещая о восходе дневного светила.
– Дети, – мама в тонком плетеном халате выглянула из кухни, – быстренько, завтрак почти готов, у нас мало времени на сборы, скоро должен быть караван.
Люцис, фыркая и мотая головой, отчего брызги разлетелись по всей комнате, вышел из умывальной. Найрон, решив не ждать, пока Крея набалуется своими тапочками, которые она упорно хотела надеть задом наперед, проскочил мимо Люциса и заперся на небольшую задвижку. Все нужно было сделать быстро, поэтому он не стал, как обычно, любоваться всевозможными интересными вещицами, которые здесь находились. Вдыхая смесь ароматов из маминых пузырьков, он сходил в туалет, умылся и, пожевав горьковато прохладный на вкус освежительный шарик, выплюнул его в мусорную корзинку. Посмотрев на себя в водяной отражатель, по которому изредка проходили слабые, еле заметные волны, почесал за ухом и удовлетворенно кивнул отражению головой, отчего немного отросшие и стоявшие торчком волосы смешно качнулись. Вышел.
Отец с Корвином стояли у большого отражателя в гостиной. Одеваясь в свой костюм цвета угасающего пламени, Найрон наблюдал, как Корвин под строгим взглядом отца заправляет замшевую рубашку в кожаные черные брюки и застегивает костяные застежки. Поправив отстегивающуюся часть рукава, закрывающую родовую татуировку на предплечье, мальчик подумал: хорошо, что он не нашалил на этой неделе, иначе в качестве наказания отец, скорее всего, запретил бы ему участвовать в их сегодняшнем путешествии.
Летать с детьми в город родители начинали после исполнения им пяти лет и происходило это довольно редко. Даже Корвина они брали с собой не часто, хотя тот и просился.
Торопливо съев мясо, и закусывая сочными, сладкими, желто-зелеными плодами нармики, Найрон поглядывал на Корвина. Тот уже закончил есть и пил сок. Мальчик с восторгом подумал, что тогда, когда он впервые попал в центр их города, и испытал потрясение, он и не предполагал, что через полтора года снова отправится вместе со всей семьей в другой город, Хайрит, в гости к дедушке и бабушке, родителям отца. Несколько дней назад они прислали шворха с письмом, в котором приглашали на празднование сороковой годовщины заключения брака.
В гостях у них Найрон был, когда ему тогда только-только исполнилось пять лет и папа с мамой взяли его вместе с Корвином с собой. Найрон мало что запомнил, и ему было интересно вновь увидеть их, дом, шкатулки и всякие интересные вещицы, которые делал дедушка. Некоторые из них стояли в их умывальной на полочках. Шкатулочки, деревянные пузырьки с пахучими жидкостями, мамины украшения и папина бритва. Найрон любил разглядывать ее острый край, в этом месте дерево так истоньшалось, что его с трудом можно было разглядеть. Однажды он нечаянно порезался им. Мальчик вспомнил ощущение от пореза в пальце, да так живо, что его передернуло.