ормации окружающей действительности и участи живущих в ней людей. Примечателен тот факт, что самые известные, умные и счастливые богачи на нашей планете крайне озабочены благотворительными и социально-культурными проектами и тратят на них немыслимые суммы. Дело не только в налоговых льготах и не том, что они так добры и сердобольны. Они чувствуют, что как раз здесь, а не в яхтах и дорогой одежде, кроется то высочайшее наслаждение, что можно купить за деньги – попробовать что-то изменить.
Эти люди достаточно эгоистичны и амбициозны в самом хорошем смысле этих слов, чтобы понять: тратить деньги и усилия лишь на себя и свое окружение означает обладать невероятно скудным воображением и какой-то патологической скромностью. Те, кто всю жизнь льют воду на мельницу своего мелкого интереса, не эгоистичны, а просто глупы: всякая здоровая и свободная воля при первой возможности вырывается за эти тесные пределы.
Не имеет значения, какая стезя избрана человеком или на какую его толкнула судьба, будь то ученый, сантехник, фермер, учитель или предприниматель. Если он делает ее своим делом, вкладывает в нее сердце и творчески осваивает, то ему открывается безграничный горизонт развития, бесчисленные варианты переходов в смежные области и несомненная возможность ощутимо участвовать в общей судьбе человечества. Осознание того, каким именно переменам в мире мы хотели бы способствовать, и наличие приоритетного вектора высвобождения созидательной энергии является фундаментом жизни человека. Этим он снимает вопрос скуки и обыкновенно обеспечивает материальный достаток, положение в обществе и уважение окружающих. В деле он обретает единственное подобие искомого смысла бытия и антидот от абсурдной погони за все новыми объектами потребления и развлечения.
Большинство ошибочно выстраивает свою жизнь именно вокруг количественных приращений и эмоций – более того, они непрестанно сожалеют, что недостаточно на своем веку потребляли и радовались. Но сожалеть, что тебе в жизни досталось мало подобных радостей, столь же нелепо, как сожалеть, что ты мало за жизнь съел. От поглощённых обедов, будь они кашей на воде или запеченным в черной икре камчатским крабом, не остается ничего, кроме пригоршни распадающихся воспоминаний и упущенных через них возможностей. Они представляются желанными, лишь когда мы не познали альтернативы – того, что действительно существенно: каких противостоящих времени метаморфоз в самих себе мы добились, как мы научились пребывать в настоящем моменте и продвинулись на избранном поприще.
Вкладывая себя в нечто внешнее и меняя его, мы растем и меняемся сами, структурируем собственную личность и бытие. Дело человека, в отличие от прочих объектов любви, редко способно предать и быть исчерпанным, а потому является надежным якорем и островком постоянства в этой довольно хаотической Вселенной. Если же мы вдобавок находим такой набор целей и такое занятие, что пройдут через всю нашу оставшуюся жизнь, то последняя обретает эстетическое совершенство. У нее появляется связный сюжет и законченность, и мало есть явлений более красивых, чем такая жизнь – цельная, упорядоченная и устремленная по одной траектории.
Разумеется, саморазвитие не есть лишь эффект внешней созидательности; это самостоятельная и основополагающая форма творчества, которая закладывает условия для всех остальных его форм и выводит мироощущение на качественно новый уровень. Мы сами есть наше главное произведение, и при всяком получаемом опыте жизни первую роль играет не то, каков этот опыт, какова его фабула, а кто его переживает.
Сознание индивида или проливает свой свет на окружающий мир, или погружает его во мрак; или сплющивает и обедняет своей неуклюжестью, или же обогащает и раскрывает проницательной осведомленностью. Самые щедрые дары судьбы, дивные ландшафты, уникальные переживания и приключения будут без толку стучаться в глухие дверцы сознания ограниченного человека. Дверцы эти столь малы и так туго отворяются, что едва пропускают что-то внутрь – да и их там все равно никто не ждет.
Меняя внутреннее, мы меняем и внешнее, совершенствуем и наполняем его, так как граница между ними размыта, если о ней вообще можно говорить. Это ключ и к творческой полноте, и к полноте самого проживания бытия, о чём уже неоднократно шла речь. У нас, следовательно, всегда должно быть сформированное представление и конкретный план в отношении внутренних перемен, которых мы хотели бы добиться. Какие знания и навыки нужно приобрести? Какие черты характера и привычки ума и поступка необходимо воспитать или же, напротив, побороть? Над какими искажениями восприятия и психическими процессами нужно работать в первую очередь? Как мы хотим чувствовать себя и выглядеть и что требуется сделать со своим образом жизни ради этого?
В процессе самосозидания человек достигает повышенной внутренней ясности: касательно того, как он устроен, чего хочет, куда стремится и что ему делать дальше. Он постигает свои ограничения и возможности и, сверх того, свою настоящую ценность. Во «Введении в философию» Артур Шопенгауэр делает следующее справедливое наблюдение:
«Чувство собственной негодности, – пишет он, – представляет собою не только самое большое, но и единственное истинное духовное страдание: все другие духовные страдания могут быть не только исцелены, но и немедленно и совершенно подавлены уверенным сознанием собственной ценности.
Кто вполне уверен в ней, может совершенно спокойно переносить страдания, которые иначе довели бы до отчаяния, – он может без радости и без друзей быть самодостаточным и опираться на себя, – столь могучим является то утешение, которое рождается в нас от живого убеждения в нашей собственной ценности, – и потому его надо предпочитать всем благам в мире. Наоборот, в сознании собственного ничтожества не может утешить ничто на свете; его можно только замаскировать посредством обмана и фиглярства, или заглушить сутолокою жизни, но и то, и другое – ненадолго».
Лучшим же способом обрести подлинную уверенность в себе и в своей ценности, обрести умножаемые ими покой и счастье является самосозидание.
Человек рожден существом общественным и находится в постоянном окружении других, будь то их реальное физическое присутствие или же лишь воображаемое. Мы обладаем потребностями, которые могут быть удовлетворены только извне. Мы занимаем определенное место в социуме, будучи связаны с ним своими страхами и надеждами. Мы биологически запрограммированы на социальную самореализацию, хотя необходимость взаимодействия и потребность в компании у разных людей различна. Для существования абсолютного большинства, в любом случае, это один из ключевых компонентов, один из четырех столпов нашего бытия.
Как подкрепление можно привести самое масштабное исследование внешних факторов счастья в современном мире – Гарвардское исследование развития взрослых, длящееся с 1938 г. (Harvard Study of Adult Development). Главный его вывод, как и целого ряда схожих проектов, состоит в том, что основным вкладом в уровень счастья и важнейшим (если не основным) коррелятом долгожительства является качество социальной жизни. Люди, которым удалось сформировать крепкие и долгосрочные связи с друзьями, родственниками и любимыми, обладают существенно более высоким уровнем удовлетворённости и здоровья. Важно, впрочем, сделать оговорку, что это данные для типичного человека, в обществе глубоко материалистическом, ориентированном на потребление и не умеющем упорядочить своей внутренней жизни. Некоторый заметный в них перекос отражает потому не столько нашу природу, сколько ее специфическое историко-культурное состояние.
Взаимодействие с людьми не просто важно и неизбежно; оно труднее, чем принято считать. Опыт веков учит, что создать действительно хорошие и долгосрочные отношения порой сложнее, чем основать многомиллионную корпорацию или совершить научный прорыв. Не случайно те, кому удается преуспеть в профессиональной сфере, периодически именно здесь терпят горькие поражения. Особенно тяжело людям даются романтические связи, поскольку накал желания в них резко притупляет способность суждения и приводит к поведенческим сбоям.
Помимо этого, в массовой культуре распространены смутные и противоречивые представления о том, что они такое и для чего нужны. Среди всех порождаемых этим ошибок есть та, что выдается особенно сильно и опасна вдвойне, так как нередко маскируется под добродетель. Она состоит в болезненной фиксации друг на друге, в попытке заполнить внутренние пустоты другим человеком и выстроить свое существование вокруг него. Возлагая на другого человека свои надежды на счастье и смысл, мы, однако, сильно переоцениваем его возможности и неверно понимаем устройство собственной психики. Этих пробелов ему не заполнить, и ожидавший этого или отчаивается, или начинает бессознательно мстить, испытывать обиду, оказывать давление и стараться поменять себе в угоду.
Другой человек не может и не должен быть тем главным, что делает нас счастливыми, что придает силы и смысл. Наоборот, здоровые отношения предполагают отрицание центральности партнера и наличие иных твердых точек опоры в виде внешних и внутренних созидательных целей. Они невозможны без самостоятельности и свободы всех в них вовлечённых. Если другой действительно занимает в нашей жизни первое место, это путь в никуда. Воцаряется патологическая и душная атмосфера, наводящая глубокую тоску или же создающая сильные трения; в любом случае это превращает человека в нечто слабое, хрупкое, а нередко и невыносимое.
Одним из самых известных примеров разрушительной любви к человеку без независимых творческих ориентиров является история Фрэнсиса Скотта Фицджеральда, автора «Великого Гэтсби». Эрнест Хемингуэй в своей автобиографической книге «Праздник, который всегда с тобой», оставил о писателе и его супруге Зельде такие воспоминания:
«Зельда ревновала Скотта к его работе, и по мере того, как мы узнавали их ближе, всё вставало на свои места. Скотт твёрдо решал не ходить на ночные попойки, ежедневно заниматься гимнастикой и регулярно работать. Он начинал работать и едва втягивался, как Зельда принималась жаловаться, что ей скучно, и тащила его на очередную пьянку. Они ссорились, потом мирились, и он ходил со мной в дальние прогулки, чтобы оправиться от алкогольного отравления, и принимал твёрдое решение начать работать. И работа у него шла. А потом всё повторялось снова».