Как справедливо отмечал Хемингуэй, Фицджеральд при всем своем таланте оставил столь небольшое литературное наследие, поскольку его постоянно тянули в противоположную сторону. Зельда не просто стягивала на себя все время и творческие силы, она лишала Скотта всякого полноценного счастья через их реализацию. Одновременно она обкрадывала и саму себя: пустот в душе нельзя заполнить потреблением, в том числе паразитическим потреблением своих ближних.
В русской истории в схожей семейной драме оказался писатель, революционер и мыслитель Александр Герцен. Его опыт интересен особенно, так как в отличие от своего американского товарища по несчастью он долго и упорно этот опыт осмыслял. В 1834 г. в возрасте 22 лет Герцен был арестован и отправлен в ссылку за участие в кружке вольнодумцев. Там у него завязалась активная возвышенно-нежная переписка с двоюродной сестрой Натали, которая была младше его на пять лет. Длинные письма переросли в пылкую любовь, и Герцен пошел на романтический подвиг в духе популярных литературных образцов того времени: тайно выкрал ее из Москвы и увез во Владимир, где отбывал ссылку. Не теряя времени, они поженились, но реалии семейного уклада не поспевали за идеалом.
В жизни Натали не было иных смыслов и ценностей, кроме одухотворённой и всепоглощающей любви, о которой они экзальтированно рассуждали в своей трехлетней переписке. Герцену же ее было мало. Он горел желанием иметь историческое значение, оставить что-то после себя и поменять мир к лучшему: его живо интересовали философия, литература, общественная реформа России. Для Герцена было важно то, что он называл «деятельностью».
Натали, напротив, подобного пыла не только не разделяла, но и воспринимала как предательство и ревновала его к работе. В дневниках молодого революционера мы находим такое, довольно типичное для их истории, воспоминание: он решает встать утром пораньше, чтобы поработать, и садится за стол. Тотчас за своей спиной он обнаруживает Натали, которая принимается плакать, говоря, что он не обращает на нее внимания и ей, наверное, лучше бы умереть, дабы он нашёл себе другую.
С разными поворотами и перипетиями это продолжалось многие годы, и Герцен, пытаясь разобраться в причинах, в своих дневниках сформулировал первую, в сущности, феминистскую концепцию в России. Он справедливо заметил, что удушающая их обоих гиперболизированная жажда любви со стороны Натали вызвана отсутствием у нее иных центров притяжения. Это был не личный недостаток супруги, полагал он, а изъян общественного устройства того времени.
В России первой половины XIX в. женщина была женой и матерью, и ей было отказано в возможности общественного участия, в «деятельности» вообще, как Герцен понимал это слово. Он считал необходимым построение новой системы, основанной на равенстве полов (с некоторым даже уклоном в компенсирующее преобладание женских прав), которая бы создавала условия для высвобождения естественной созидательной энергии каждого и побуждала к этому.
Высший смысл романтических отношений, да и в общем-то почти всяких иных, состоит в со-радости и со-действии взаимному росту и процветанию. Необходимые для этого установки принадлежат не к сфере любви, как она расхожим образом понимается, а скорее к истинной дружбе и партнёрству – желание и умение понять, забота и уважение, готовность по-настоящему вкладывать свое время и душевные силы друг в друга. Для этого равно вредны и нарциссическая замкнутость людей на самих себе, и самозабвенное помешательство друг на друге. Последнее свидетельствует не о подлинности любви, но о всеохватной экзистенциальной пустоте и больше мешает, нежели помогает.
Страсть проникнута инстинктом собственничества («садизмом», в терминологии Фромма), жаждой завладеть человеком, его душой, телом и вниманием ради своих алчных потребностей. Именно такая хищная фиксация, а не любовь порождает конфликты, противоречия и душевные терзания. Об этом прекрасно написал Экзюпери в своей неоконченной «Цитадели»:
«Не смешивай любовь с жаждой завладеть, которая приносит столько мучений. Вопреки общепринятому мнению, любовь не причиняет мук. Мучает инстинкт собственности, а он противоположен любви».
Для того, что сущностно важно, для сорадости и содействия, нужны не пресловутое пламя привязанности, а конкретные формы поведения в столь же конкретных жизненных ситуациях. Требуется постоянство доброй воли во времени: она должна проявляться не стихийно и от случая к случаю, а быть сознательной целенаправленной установкой с обеих сторон. Построение отношений является творчеством в самом строгом смысле слова. Оно содержит в себе момент развития, накопительный потенциал и предполагает движение в сторону все большего взаимопонимания, доверия, гармонии, эмоциональной отдачи и конструктивности. Как и всякое творчество, оно требует знаний и навыков, внимания и сосредоточенных усилий – и здесь не преуспеть без предварительного понимания того, чего именно мы хотим добиться от своей социальной жизни.
Из-за отказа принимать отношения всерьёз и понять, что здесь есть, чему поучиться, мы склонны пускать эту сторону жизни своим собственным ходом и ожидать, что все сложится наилучшим образом. Но этого не случится. Так уж устроен мир, что если не принимать достаточных мер для поддержания и развития системы, она устремляется к распаду, в ней возобладает энтропия и судьба ее – преждевременная смерть. Без внимания здание ветшает и рушится, машина ржавеет, ум притупляется, мышцы хиреют и слабнут, а отношения деградируют. Люди крайне неохотно вкладывают что-то в окружающий мир и, как это часто бывает, в близких людей, когда дивиденды им не гарантированы или могут вообще быть не получены. Однако в долговременных отношениях, как и в любом творчестве, действует универсальный принцип: не вкладывая, не получаешь.
Одним из фундаментальных законов работы нервной системы является принцип ослабления повторяющихся стимулов. Это можно легко испытать на себе, надавив пальцем на руку и удерживая его в этом положении. Сам момент прикосновения переживается сильно и отчётливо, но очень скоро сигналы от нейронов кожной и болевой чувствительности начинают глушиться и теряют интенсивность. Звук, запах, температура, свет – любые стимулы, не только осязательные, подчиняются этому закону. Дело в том, что с точки зрения эволюционной биологии, повторение стимула без нарастания осложнений означает одно из двух. Он либо неопасен и потому разумно частично выпустить его из фокуса внимания, переведя его на что-то новое и потенциально опасное. Либо он представляет собой уже освоенное вознаграждение, поэтому целесообразно переместить внимание на новые источники удовлетворения потребностей.
Наша эмоциональная жизнь всецело подчинена этому закону нервной деятельности. Один из способов, каким он реализован на физиологическом уровне, следующий: к дофаминовым нейронам, которые генерируют основной объём положительных переживаний в нашем мозге, подходят аксоны (отростки) тормозящих нейронов. Они выделяют вещество под названием ГАМК, и когда положительный стимул повторяется, ГАМК все больше и больше глушит импульсы дофаминовых нервных клеток, вследствие чего нам уже не так хорошо, как в первый раз[12].
Детство, первая любовь, первое знакомство с любимыми авторами, первые путешествия, вообще любые свежие опыты оставляют сильный отпечаток в нашем сердце. И наоборот, почему нам кажется, что время с годами бежит быстрее? Почему человек из всего года порой помнит только две недели отпуска? Причина здесь в том, что с течением лет все меньше вещей для нас новы и в нас постепенно формируется эмоциональное притупление от ГАМК-нейронов. Из-за этого приглушенного фона в памяти человека выделяются и проступают лишь редкие яркие события, так что лента времени спрессовывается до них, а его ход субъективно убыстряется.
С практической точки зрения это означает, что если мы заинтересованы в оптимизации эмоциональной жизни, в ней должен присутствовать заметный элемент новизны и чередования стимулов, в противном случае система застаивается. Мы должны периодически пробовать новое, узнавать новое, комбинировать, экспериментировать – и делать это не от случая к случаю, но в рамках сознательной установки, сформированной привычки.
Расширяя границы опыта, вторгаясь на неосвоенные территории, мы не только освежаем краски жизни и пополняем их палитру, но и реализуем исследовательское поведение. Это средство самопознания, с помощью которого человек проясняет свои настоящие симпатии и антипатии, открывает богатство мира, где он живет, вместо того чтобы замкнуться в чрезмерно узкой его части. Это творческий процесс, формирующий личность, и результаты совершенных проб и поисков подпитывают воображение и ложатся в основу всей нашей деятельности.
Мы и сами обыкновенно неплохо знаем, какого рода разнообразия нам бы хотелось, и научные данные для этого не требуются. Тем не менее для цельности картины и понятности дальнейшего разбора будет полезным сформировать общее представление о том, какие виды положительных эмоций у нас бывают и чем они вызываются. Главный механизм уже был описан ранее, когда мы разбирали механизм страдания, и он состоит в приведении планок экзистенциального разрыва друг к другу, в сближении «я имею» и «я хочу» или состоянии их близости. Теперь бросим беглый взгляд на биохимию мозга.
Серотонин. Наш мозг представляет собой арену борьбы между возбуждающими и тормозящими нервными клетками, которые для активации и деактивации различных функций выделяют специальные вещества – нейромедиаторы. Численность обоих лагерей приблизительно одинакова, и часто называемый «гормоном счастья» нейромедиатор серотонин бьется сразу на многих фронтах на стороне «тормозов». Гормоном в мозге он не является, счастья тоже никакого не приносит, но у него есть другие важные задачи. Во-первых, он глушит слабые и излишние информационные потоки, делая мышление и работу систем восприятия более четкими и сосредоточенными. Все так называемые «истинные» психоделики, от мескалина и ЛСД до ДМТ, присоединяются к серотониновым рецепторам II типа, мешая соответствующим нейронам выполнять эту важную функцию. В мозге становится много «шума», информационные потоки перемешиваются, и человек видит галлюцинации, переживает сенсорные искажения и получает другой необычный опыт.