Мы называем эгоистичными тех людей, которые энергично стремятся к воплощению собственных интересов и стяжанию выгод, при этом обыкновенно невзирая на окружающих. Чего они, однако ни желали бы и чего бы ни приобретали, той главной, той единственной наградой, что им нужна, является испытываемое чувство удовлетворения, полноты, азарта, роста. Люди «самоотверженные» так же, как и эгоистичные, стремятся к тем целям, что приносят им внутреннее удовлетворение и наполняют их интенсивным переживанием смысла.
Помогая другим, отказываясь от богатств, статуса и почестей, посвящая себя служению некоему высокому делу, они приобретают сильнейшее ощущение собственной значимости и подчас морального превосходства. Внешне все и правда выглядит так, будто они действуют против собственных интересов в отличие от какого-нибудь загребущего капиталиста или хищного политикана. На самом же деле это лишь другой способ реализовать свое эго, обходная тропка, ведущая в том же направлении.
Нужно признать, впрочем, что метод этот намного благороднее и эффективнее, поскольку как счастье, так и личный рост лучше всего обретаются, когда мы вкладываем себя в некое внешнее предприятие, меняющее мир к лучшему. Если все наши усилия направлены только лишь на умножение своих непосредственных личных выгод, это говорит о скудости воображения и недостаточной амбициозности. Мы настолько бедны и слабы, что воля наша ограничена лишь маленькой точкой нашего «Я» и того, что ему требуется.
Человеческие воля к власти и эгоизм (я употребляю это слово без каких бы то ни было негативных коннотаций) лишь тогда находят себе пространство для полного высвобождения, когда они покидают тесные и скромные пределы индивидуального интереса и устремляются к трансформации действительности в соответствии с нашим представлением о должном и ценном. То, что принято называть альтруизмом (не всегда, но зачастую), является самой высшей и чистой формой эгоизма, предельной реализацией нашего индивидуального начала.
Аскет и бессребренник, тот, кто служит ближним, тот, кто спасает животных и занимается благотворительностью, тот, кто посвящает себя творчеству или познанию, тот кто приносит себя в жертву, делает тем самым бесценные психологические приобретения. По словам Ницше, он «хотел за это получить нечто и получил», просто дивиденды по инвестициям не столь осязаемы и грубы, как у типичных эгоистов. Он потому только и проявляет «самоотверженность», что безошибочно отыскал на этом пути мощнейшее ощущение смысла, значимости, полноты.
Не нужно смотреть на мир сквозь розовые очки: делаем мы все это не столько для ближних, сколько для себя самих – иные формы мотивации просто логически невозможны. Наш интерес и понимание ценного, наше «Я» в этих случаях настолько разрастаются, что сливаются с более широким контекстом действительности. Глубинный эгоизм, составляющий основу альтруистического акта, ничуть не умаляет ценность подобных поступков и ориентации личности. Наоборот, можно с уверенностью утверждать, что именно таков оптимальный способ проживания жизни, так как в нем достигается идеальная гармония и одновременно максимизация индивидуального и общественного интереса.
Нельзя поддаваться моральным заблуждениям касательно человеческой природы, ибо это сдерживает наше движение вперед. Всякое существо и всякая часть нашего «Я» эгоистичны: они так или иначе преследуют то, что «считают» своими интересами в силу заложенных эволюцией или созданных в течение жизни программ. Существующие поведенческие вариации пролегают не между эгоизмом и его отсутствием, а между его различными формами. Но какова же природа, глубинный исток этой всеохватной стихии? Для ответа на этот вопрос необходимо опереться на революционную мысль Ницше – первого мыслителя, кто поставил его в самый центр своей философии.
В основе всего ницшевского мировоззрения еще задолго до оформления оного в философскую систему лежала интуиция, что все сущее, равно живое и неживое, подчинено единому принципу развития, расширения, неограниченной экспансии. В 1877 г. для его обозначения Ницше пришел к отчётливой формулировке понятия воли к власти. До той поры содержание названного принципа пребывало под влиянием шопенгауэровской концепции или было недостаточно артикулировано, но все же красной нитью проходило и через весь первый период философского творчества мыслителя[13].
Найденный термин претерпевал долгое и интенсивное развитие вплоть до середины 1880-х гг., когда он окончательно стал обозначать всеобъемлющий онтологический принцип, согласно которому всякое простое сущее, всякая органическая или неорганическая система оказывает постоянное давление на окружающий мир с целью расширения своего «жизненного пространства» и формовки, упорядочения сущего по своему закону. Все учение Ницше, каждый фрагмент его текстов подвёден под этот основополагающий концепт, который становится, с одной стороны, методологией, ракурсом рассмотрения любого феномена, а с другой – системообразующим фундаментом.
В воле к власти находит свой первоисток все, совершающее в живом и неживом мире, она направляет и поступки людей, и эволюцию материи. Было бы ошибочно понимать инстанцию воли к власти как состоящую из двух элементов: во-первых, некоей воли, а во-вторых – власти как того, к чему эта воля стремится, могущая стремиться так же и к чему-то другому. Воля к власти есть цельный феномен, фигурально раскрывающий способ существования сущего. Власть здесь представляет собой не какую-то внеположную и конкретную цель, к которой стремится воля, могущая также стремиться к удовольствию, наживе, счастью, покою или к чему-либо еще, а разъяснение сущности самой воли. Важно при этом понимать, что, строго говоря, воля вообще ничего не «волит». Всякое воление в ней – это только фигура речи, неизбежный антропоморфизм, привносящий обманчивые коннотации выбора, решения или исходной цели.
Размышления о фундаментальном характере воли к власти не просто «философия» в уничижительном смысле пустой спекуляции – они прекрасно ложатся на данные современной науки и подкрепляются ими. Титаны научного мира с начала XX в. и до настоящего времени неоднократно подчёркивали, что сама сущность жизни – в активном и «властном» преобразовании внешней и внутренней среды в соответствии с заложенными в ней «эгоистичными» программами. По сути, они формулировали ту же ключевую идею, что и Ницше, но с иных позиций. Чтобы не быть голословным, в 1944 г. великий физик и лауреат Нобелевской премии Эрвин Шредингер опубликовал книгу под названием «Что есть жизнь?»
В ней он продолжал идеи другого корифея квантовой физики, Нильса Бора, так же Нобелевского лауреата. Жизнь определялась ими как форма материи, постоянно заимствующая энергию извне для поддержания собственного существования и пользующаяся ею для потенциально бесконечного расширения, размножения, творческой экспансии. В этом она опирается на всеобщие законы физики, управляющие развитием и эволюцией как живой, так и неживой материи.
Именно благодаря этой силе, взаимному притяжению и взаимодействию, из разбросанной по пространству материи некогда образовались звёзды, затем в их недрах возникли тяжелые химические элементы, наконец, появились планеты и зародились известные нам организмы. Целая плеяда других выдающихся биологов и физиков развивали это понимание во второй половине XX в. – например, Лион Бриллюэн в работе «Научная неопределенность и информация» (1964 г.).
Разумеется, ни одна заметная идея не остается без критиков, и данная концепция не является исключением. Вместе с тем у нее нет стоящих упоминания альтернатив с сопоставимой доказательной базой в том, что касается толкования природы жизни в ее неразрывной связи со всем сущим. Не только повседневный опыт, но и научное исследование толкают нас к выводу, что всем в этом мире, в том числе и нами, движет экспансивная энергия – созидающая и разрушающая сила, названная Ницше «волей к власти».
Если индивид корректно реализует ее природу, то мозг получает сигнал, что все идет именно так, как и должно, и вознаграждает за это наиболее интенсивными положительными переживаниями и чувством смысла. Великая Триада счастья, творчества и смысла как первоцель человеческого бытия есть закономерное и необходимое следствие сущности воли к власти. Мы подлинно счастливы лишь в процессе роста и движения вперед. И лишь когда, послушные своей природе, мы берем на себя достаточно амбициозные творческие задачи, мы ощущаем связь с широким контекстом действительности – смысл.
Все многообразие реальности порождается игрой, сотрудничеством и столкновением носителей воли к власти во времени и пространстве. Остается, однако, вопрос: является ли эта «воля» свободной?
Свобода и ее (не)возможность
Свобода – одно из самых парадоксальных и проблематичных явлений как для человеческой мысли, так и истории. Она соблазняет и прельщает, ее сулят учителя мудрости и выкрикивают с трибун политики, ею живут и за нее умирают, к ней стремятся и от нее бегут. Вместе с тем сейчас, как и раньше, отсутствует сколь-нибудь ясное понимание того, что же она такое. Даже если задать этот вопрос очень образованному человеку, в ответ, по всей вероятности, придется услышать что-то крайне невнятное, сбивчивое и противоречивое. Но это мало кого тревожит; предполагается, что понятие свободы само собой разумеется, оно доступно нам интуитивно и нет нужды пробовать копаться в его природе и дефиниции. Как зачастую бывает, эта очевидность обманчива и похожа на очевидность вращения Солнца вокруг Земли. Нам кажется, будто именно оно движется по небосводу, мы видим это каждый день, тогда как в действительности все наоборот. Равным образом нам кажется, будто мы понимаем свободу и обладаем ею – но, увы, все наоборот.
Первый шаг к постижению свободы начинается с обнаружения ее связи с понятием каузальности, то есть причинно-следственного отношения. Мы считаем поистине свободным то, что не определяется, не «опричинивается» извне, а действует изнутри своей собственной природы. Так, раб именно потому трактуется нами как несвободный, что его поведение детерминируется господином, его поступки есть в значительной степени следствие явных внешних причин, а его внутренняя детерминация скована.