Нельзя недооценивать опасность подобных поведенческих привычек. Избегающие уединения и до чрезмерности общительные люди (а этот диагноз весьма распространен) есть сплошная упущенная возможность – они будто не существуют на самом деле и производят впечатление призраков при сколь-нибудь близком знакомстве, как бы просвечивая насквозь. Время и энергия, которые следовало потратить, чтобы стать кем-то, чтобы познать себя, чтобы создать себя, оказались спущены по водостоку праздного чесания языком и совместного времяпрепровождения.
У них не хватает сердцевины, не хватает сути, хребта, индивидуальности, чего-то самого важного, что придает человеку плотность и осязаемость. От них веет вакуумом, холодной космической пустотой. Можно было бы назвать такое бегство от уединенности формой медленного самоубийства, но все куда хуже – это препятствие собственному рождению, растянувшийся на всю жизнь аборт.
В психологии личности одной из самых надежных и научно обоснованных характеристик является предложенная Карлом Юнгом пара интроверсия – экстраверсия. Интроверсия представляет собой склонность направлять свою психическую энергию вовнутрь: выраженные интроверты являются людьми творческими, интеллектуально развитыми, не очень общительными и обычно сильнее подвержены негативным эмоциям. Экстраверсия, напротив, есть склонность фокусировать свою психическую энергию вовне и потому порождает такие свойства, как тягу к компании других, социальную активность, установку на контакт с внешним миром и его преобразование, более положительное мироощущение. Каждый из нас находится где-то на этой оси, кроме того, в разные периоды жизни и под воздействием обстоятельств возможны перемещения по ней в обе стороны, обыкновенно на не очень большие расстояния.
Очевидно, что оба вышеназванных набора свойств важны для здорового развития как общества, так и индивида. Это не значит, однако, что они равноценны и должны присутствовать в равных объемах. Именно интровертивная часть психики ответственна за все достижения человеческой цивилизации, за любую форму личного роста и созидания, ибо они всегда вызревают внутри индивида. Факт этот столь очевиден, что сложно будет припомнить хоть одного мыслителя в истории человечества, который не отводил бы именно одиночеству и происходящей в нем внутренней работе первейшую роль. Даже те немногие, кто придавал фундаментальное значение интенсивному творческому диалогу (как, например, Сократ), никогда не брались отрицать необходимость творческого уединения и умения обособлять себя от праздного соприсутствия.
Одним словом, если нас интересует продуктивность, умственное и духовное развитие, богатство жизненного опыта в целом, тогда баланс психики должен быть хоть немного да смещен в сторону интроверсии. В сегодняшнем мире, однако, активнее всего транслируется противоположный идеал – идеал невротической общительности, склонность к которой усиливается как технологиями, так и массовой культурой. Это образ жизни из американской молодежной комедии, где люди весело отрываются с друзьями, путешествуют, делают карьеру, зарабатывают и тратят деньги, прожигая дни и годы и живя сугубо «внешней» жизнью.
Подобная бурная и кипучая активность является крайне обманчивой – по существу, она есть предельная форма бездействия, поскольку исключает высшие виды созидательной деятельности, рождающиеся из избегаемого ими внутреннего напряжения. Не стоит прельщаться и событийной насыщенностью потребительской экстраверсии – она такова лишь на картинке, за изнанкой коей стоит нерожденный и неудовлетворенный индивид. Он чувствует, что ему чего-то остро не хватает, и потому ищет новых развлечений, отвлечений и впечатлений. Поиски эти тщетны, ведь потребление никогда не дарит желанной осмысленности и полноты – они возможны лишь в творчестве, в том числе в работе над собственной личностью как его важнейшей форме. Творчество же нуждается в известной доле необщительности и в воле к периодам одиночества.
II.
Вторая по частоте причина, по которой люди тяготятся одиночеством, это надуманные ожидания касательно того, как должна выглядеть человеческая жизнь. Многие полагают, что обособленность и дистанция между индивидами есть неудачное стечение обстоятельств и потому – повод для сетований. Но вспомним проникновенные строки Олдоса Хаксли: она есть изначальный факт нашего существования, с той еще оговоркой, что факт это вовсе не досадный, ибо он лежит в основании всего, что принято считать прекрасным. Сокращение названной дистанции может быть лишь частичным, и всегда, когда это происходит всерьез, это редкий дар, за который пристойно было бы испытывать благодарность, а не воспринимать как норму; ею оно не является и, более того, не должно являться в наших же интересах.
Одиночество, уединение, дистанция не есть некая дисфункция и недуг, это фундаментальная реальность нашего бытия и условие индивидуальности в противовес растворенности в окружающем мире. Их нельзя и не до́лжно преодолеть, но возможно укротить, освоить и поставить на службу. Борясь с тем, что составляет нашу глубинную природу, пытаясь держать это на расстоянии, мы лишь без толку изматываем себя и лишаемся даруемых им возможностей. Это не только бесполезно, но и просто нежелательно, ибо определенные значительные дозы уединения и умение ограничивать свою связь с другими жизненно необходимы.
Колоссальное конструктивное содержание одиночества подчёркивалось мыслителями и творческими людьми с зари времен. Оно позволяет целенаправленно отсечь сразу множество каналов, по которым убегает вовне наша энергия, и сфокусировать эту силу в избранной области. Уединение потому просто неотъемлемо от периодов взрывного личного роста и трансформации личности, от подлинного художественного и научного творчества, от интенсивного размышления как такового. Все это чрезвычайно энергоемкие и хрупкие процессы, и тот, кто не умеет расчистить для них пространства, не имеет никаких шансов подняться над прозой жизни или хотя бы всерьез что-то поменять внутри себя.
Джозеф Кэмпбелл в книге «Герой с тысячей лиц» прекрасно показал, что уже древнейшая мифология человечества содержит в себе отчётливое понимание этой основополагающей истины. Бо́льшая часть мифов о герое, вообще о достижении чего бы то ни было существенного, включает в себя стадию ухода от повседневной действительности, одинокие скитания и изоляцию с некоей задачей, только после чего становится возможным возвращение назад, в людское сообщество.
На первых порах человек может не видеть положительного потенциала обособленности, она может страшить, даже разрушать его картину мира и лишать ее привычного смысла. Но даже если бы эти опасения имели какие-то основания, у нас все равно не было бы лучшего выбора, кроме как принять в себя эту неизбежность, вместо того чтобы бежать от нее. Это можно подкрепить историческим примером, хотя идти за ним придется довольно далеко в прошлое: к моменту падения империй ацтеков и инков в начале XVI века – одной из самых стремительных, окончательных и грандиозно-непостижимых трагедий в истории человечества. Небольшая кучка испанцев в несколько сотен человек всего за пару лет полностью покорила высокоразвитые цивилизации с общим населением свыше 40 миллионов, не понеся практически никаких потерь.
Множество факторов поспособствовало этому, но наиболее сокрушительный удар коренным народам Америки нанесло вовсе не коварство европейцев или цепь исторических случайностей, а принесенные ими болезни, к которым аборигены не имели иммунитета. В период с 1519 по 1568 г. население Мексики (Ацтекская империя) сократилось со свыше 30 миллионов до 1,5–3 миллионов человек за счет не прекращавшихся эпидемий различных заболеваний, в первую очередь оспы. Суммарно до 90 % населения Нового света погибло от инфекций в течение XVI в. Обычная простуда, которая проходила у испанца за неделю с температурой и насморком, могла уничтожить целое поселение до последнего человека – организм этих людей никогда не сталкивался ни с чем подобным и не знал, как с этим бороться.
Принципы работы иммунной системы и распад коренных империй Америки способны преподать важный этический урок. Мы терпим наибольший урон в тех случаях, когда обрушившаяся на нас сила нам совершенно чужда, когда мы не имеем ее внутри себя, не знаем изнутри и слишком отстраняемся. Дозированное приятие и интеграция этой стихии в трансформированной, одомашненной форме есть то, что вернее всего создает условия для успешной борьбы. Сказанное может быть в полной мере применено и к одиночеству – оно тогда лишь опустошает и ослабляет нас, когда мы бежим от него, заместо того чтобы органически воспринять и воспользоваться.
Интеграция одиночества не означает отказа от установления связей с людьми и миром, но предполагает понимание необходимости для счастья, осмысленности и всякого существенного движения вперед некоторой обособленности от других, умения отстраниться и уединиться. Некоторые мосты не могут быть наведены окончательно, не должны быть наведены окончательно, а другой не в состоянии спасти нас от пустоты и страдания, порожденных совсем иными причинами.
III.
Последняя и наиболее очевидная сторона антидота – это более вдумчивый выбор тех, с кем для вас возможно добиться настоящей и глубокой взаимосвязи, а также сознательная установка на это. Общение, вообще отношения с другими людьми есть крайне недооцененные искусства: мы привыкли, что они должны развиваться своим чередом и не нуждаются в какой-либо компетентности, умысле и усилиях.
Мнение это, впрочем, ошибочно; если мы хотим установить подобный контакт с другим, мы должны быть на то внутренне настроены, должны быть готовыми и уметь выстраивать отношения не на песке и одних лишь поверхностных точках соприкосновения. Их фундамент должен пролегать на уровне самого важного для обоих людей, и к этому необходимо периодически обращаться.
Одна из причин, почему сейчас это удается все тяжелее, объясняется некоторыми особенностями восприятия. Дело в том, что наше отношение к людям подчиняется тем же базовым принципам оценки, что и отношение к любым предметам. Дефицит и редкость возносят и несправедливо возвеличивают ценность объекта. Избыток – а в особенности чрезмерность – значительно снижают ее, равно как и желание вступать с ним в какое бы то ни было серьезное и осмысленное взаимодействие.