ие злодеяния?
Окружающий мир столь велик, изменчив и сложен, что природа не способна заблаговременно вместить в нас адекватные ему поведенческие и информационные шаблоны. Попыток это сделать тем не менее она не оставляет, и многие организмы, от рыб и ракообразных до насекомых и даже млекопитающих, рождаются, заранее зная и умея почти все, что им понадобится в будущем. Их нервные системы просто не обладают достаточными вычислительными мощностями для развитого обучения, а продолжительность жизни для этого слишком коротка, потому они вынуждены полагаться на эволюционное наследство.
Изъяном подобной стратегии является очень бедный арсенал возможностей и неэффективная адаптация к переменам окружающей среды и новым экологическим нишам у отдельных особей. Самые развитые виды живых существ живут значительно дольше и процессоры имеют бо́льшие и быстрые, а потому, напротив, делают ставку как раз на индивидуальное обучение, снижая долю и строгость инстинктивных программ. Человекообразные обезьяны и мы, homo sapiens, рождаемся с довольно скромным набором предустановленных в нас ценностей, знаний и навыков. Даже те, что есть, обладают высокой пластичностью и нуждаются в прижизненном формировании и наполнении.
Откуда же появившемуся на свет смышленому существу черпать отсутствующие сведения о мире и том, как в нем себя вести? Каждый раз всему учиться самостоятельно и изобретать заново чрезвычайно опасно – да и просто не получится. Мы вынуждены положиться на опыт тех, кто вокруг нас, копировать их поступки, идеи и привычки. Они просуществовали куда дольше, чем мы, и нашли хоть какие-то решения для проблем, стоящих и перед нами.
Готовность к подражанию групповому поведению, готовность плыть по течению миллионы лет являлась преимуществом в отборе. Тот, кто отказывался подражать, кто ел красивые, но ядовитые ягоды, которых избегали остальные, не убегал, когда убегали прочие, не шел за едой туда, куда шли другие, играл у обрывов и змеиных нор, просто умирал, как и его свободолюбивые гены. Когда мы выбираем, как себя вести, главный источник принимаемых нами решений – это поведение других людей, как тех, что жили до нас, так и тех, кто вокруг нас сейчас.
Этот механизм позволяет перенимать важный социальный опыт, обходить стороной невидимые нам волчьи ямы и не тратить время на решение проблем, к которым уже нашли подход другие. Подражание и подчинение представляют собой столь мощные инстинкты еще и потому, что без них невозможно развитие и безопасность потомства. Как и все полезное, впрочем, инстинктивное подражание способно давать сбой. Слепому копированию нередко подвергаются регрессивные формы поведения, бесполезные или откровенно губительные привычки и жизненные выборы.
Одновременно с общей информацией о мире усвоению подлежат нормы и статусная структура группы. Это дает возможность как избежать в ней проблем и наказаний, так и получить шанс подняться повыше. Мы понимаем, что правильно и допустимо, смотря по тому, что считают правильным и допустимым остальные. Как вести себя за ужином? Как здороваться и прощаться, что можно говорить, а что нельзя, как прилично сидеть, стоять?
Отказ или неумение вписаться в социальные нормы представляет угрозу для тех, кто в этом социуме существует. Бо́льшую часть истории человечества даже малая оплошность здесь могла легко привести к немедленной смерти. Не так посмотрел на египетского фараона или, наоборот, посмел посмотреть на китайского императора выше уровня стоп? Казнь на месте! А ведь помимо траектории бросаемых взглядов всегда имелись сотни других мизансцен и нюансов, так что если не проявлять осторожность, быть беде.
Многие нормы обладают высокой содержательной подвижностью, и достаточно правильно сконструировать сигнал, чтобы люди начали вести себя в новой манере. Социальные психологи прошлого века любили проводить эксперименты вроде следующего. Они расстилали коврики на одной из центральных улиц города и усаживались пить чай. Рядом обустраивалось несколько свободных мест, и специально нанятая девушка разливала чай по чашечкам и подавала разнообразные десерты. Казалось бы, сцена весьма нелепая, да и места выбирались такие, где подобные смелые мероприятия были чем-то из ряда вон выходящим. Довольно скоро, однако, коврики оказывались заняты прохожими, которые подходили, выбирали место на тротуаре и также выражали желание выпить чая. Эксперименты приходилось в течение часа или двух сворачивать, потому что масштабы выходили из-под контроля, и это начинало затруднять движение.
Другая причина склонности к подражанию группе состоит в полезности для координации действий и потому выживания общности. Один ребенок заплакал – все заплакали, одна собака испугалась – все испугались, один волк заметил жертву и бросился вперед – все бросились вперед, даже ничего еще не увидав. Это позволяет быстро передавать информацию и эффективно объединять усилия. Допустим, приближается угроза, кто-то ее замечает и демонстрирует страх; в этой ситуации лучше бы и остальным вовремя испугаться и занервничать, пускай сами они ничего и не видели. Напротив, если кто-то в восторге устремляется вперед, наверняка там есть, чем поживиться. Это далеко не безошибочная система, но ее точность сотни миллионов лет была достаточной, чтобы плюсы перевешивали минусы.
Мы врожденно очень восприимчивы к некритическому эмоциональному и поведенческому заражению, в чем всякий может убедиться в самых бытовых ситуациях. Если рядом с нами находится человек, который весь так и излучает негативную энергию – раздражение, разочарование, агрессию или панику, – то не заразиться ими практически невозможно. Аналогично, веселье, смех, радость, беззаботность тоже неплохо передаются тем, кто вокруг, хотя и слабее.
С нейробиологической точки зрения за имитацию и заражение ответственны зеркальные (то есть подражательные) нейроны, обнаруженные в 1992 г. итальянским нейробиологом Джакомо Ризолатти. Они представляют собой нервные клетки, рассредоточенные по всему мозгу, главная задача которых – обучение и моделирование через наблюдение. При наблюдении за тем, как другой человек выполняет физические действия, у нас срабатывают зеркальные нейроны моторной коры мозга – мы запоминаем двигательный образ и мысленно совершаем ту же последовательность действий.
Таким образом, при восприятии поведения другого живого существа, в нашей голове оно воспроизводится в уменьшенном масштабе. Мы создаем модель того, что именно оно делает, но также и того, что чувствует – и испытываем некое подобие его эмоций, каковыми они нам представляются. Благодаря этому человек может прогнозировать чужие действия и обучаться на основе чужого опыта. Если мы, к примеру, чувствуем боль нашего товарища, вызванную неким обстоятельством, то тем самым обучаемся избегать названного обстоятельства, как если бы оно причинило боль и нам.
По эволюционным причинам в человеке имеется врожденный фундаментальный стереотип: аберрация подчинения группе – искажение восприятия, при котором коллективное поведение наделяется повышенной ценностью, а его критическая оценка ослабевает. Из экспериментов Соломона Аша мы узнали, что люди стараются не выбиваться из общего течения, даже когда речь идет об увиденных впервые незнакомцах. Неудивительно в таком случае, что это воздействие становится тем сильнее, чем более мы любим и ценим конкретную группу или зависим от нее. Одним словом, охотнее всего мы копируем поведение и взгляды тех, кого считаем Своими.
Это хорошо продемонстрировано в хитроумном эксперименте, проведенном в 1968 г. Харви Хорнштейном и с группой психологов из Колумбийского университета. Они клали на мостовую бумажник с деньгами, к которому прилагалось письмо. Из прочтения становилось ясно, что его автор сам недавно нашел этот бумажник и нес его на почту, чтобы отослать настоящему владельцу вместе с сопровождающим письмом, но, увы, случайно обронил. Если письмо создавало впечатление, что его написал человек из иной среды, к примеру сравнительно недавно приехавший иммигрант, то лишь 33 % следовали его благородному примеру и отправляли бумажник по указанному адресу.
Но вот если автор производил впечатление Своего (по манере писать и уровню грамотности), то уже 70 % людей высылали бумажник владельцу. О том, насколько охотнее мы копируем поведение Своих, издавна знают не только психологи, но и рекламисты, которые еще в начале XX в. поголовно обнаружили, что эффективность продвижения максимальна при использовании образов того же возрастного и социокультурного профиля, что и целевая аудитория.
Уровень конформизма зависит также от генетики индивида, накопленного внутреннего опыта и даже текущего состояния мозга. К примеру, у подростков еще не сформирована префронтальная кора мозга и способность к сознательному контролю. Одновременно они испытывают повышенную необходимость интегрироваться в социум, в связи с чем люди этого возраста столь подвержены как пропаганде, так и анонимному влиянию своей группы (в психологии данный феномен известен как peer pressure). Прежде всего, это касается дурных влияний, заблуждений и пороков по той простой причине, что все они коренятся в слабости и лености, а движение по линии наименьшего сопротивления есть первая из выбираемых живым существом траекторий. Как следствие, если друзья подростка увлекаются определенными вещами и имеют некоторые привычки, то с большой вероятностью и он – по инерции подражания и дабы завоевать очки симпатии – будет их иметь.
Наконец, склонность к подчинению растет в ситуации опасности и неопределенности. Чувствуя сильную неуверенность в себе и мире вокруг, не зная, что делать, мы обращаемся к естественному источнику знания – поведению и образу мыслей окружающих. Так, кризисная и нестабильная ситуация в Германии после поражения в Первой мировой войне сделала умы немцев достаточно податливыми, чтобы они с утроенной охотой пошли на поводу у группы и ее лидеров.