Как показывают исследования, даже в благоприятных условиях движение наперекор идеям, ценностям и правилам общности распаляет центры негативных эмоций и требует больших энергетических затрат. При всеобщем же смятении и непредсказуемости обстоятельств совокупная нагрузка становится столь высока, что типичный индивид не может ее переносить.
Он бежит от свободы, тяготится ею, поскольку свобода означает ответственность. Свобода требует напряжения умственных и душевных сил, она подразумевает необходимость выбирать, планировать, рисковать, бороться, преодолевать себя, созидать. Желая избежать напряжения от конфликта с большинством, избежать напряжения от работы собственной мысли, он ищет эмоциональной разрядки в единении с массой. Он делегирует решения случаю, группе или же вручает себя тоталитарным системам – политическому вождю или религиозному авторитету, которые сделают все за него. Это снимает груз внутреннего усилия, внешней борьбы и ответственности, даря искомое облегчение, но длится оно недолго и достается дорогой ценой.
Разберем теперь на более конкретном примере, как аберрация подчинения группе влияет на ход жизни в самые обычные и не военные времена. Хорошим подспорьем послужит так называемая теория разбитых окон, чья история берет начало в Нью-Йорке 1980-х гг. В то время город был одним из самых опасных мест цивилизованного мира: в нем ежедневно совершалось полторы тысячи тяжких преступлений, а грязные улицы были полны грабителей, бродяг и попрошаек.
Особенно постапокалиптический вид имело метро – в нем было опасно ездить даже днем. Здесь собирались столичные преступники, станции едва освещались, а вагоны метро, еще более замусоренные, чем улицы, были покрыты толстым слоем граффити как изнутри, так и снаружи. Большинство людей проходили через турникеты без жетонов или прыгали поверх, зачастую при этом ломая их вместе с жетоноприемниками.
Именно на этом фоне американские социологи Д. Уилсон и Д. Келлинг в ходе своих размышлений над тем, что движет криминальным поведением, пришли к пониманию принципа, который классически формулируется следующим образом: «Если разбить в здании одно стекло и оно не будет заменено, то через некоторое время в нем не останется ни одного целого окна». Иными словами, пример социальной терпимости к беспорядку, правонарушениям, даже самым мелким, провоцирует мощный рост как их самих, так и более тяжких преступлений. Он дает сигнал «можно», и включается инстинкт подражания.
Одним из первых применений теории разбитых окон явилась деятельность нового директора нью-йоркского метрополитена Дэвида Ганна. Вступив в должность в середине 1980-х, он под пристальным вниманием общественности сосредоточил огромные усилия и средства на борьбе с граффити, увидев в этом и символ, и одну из причин хаоса. На конечных точках маршрутов были установлены моечные пункты, и если вагон приходил с новыми граффити, его отмывали во время разворота или выводили из эксплуатации до полного облагораживания. Подростки первое время активно продолжали заниматься вандализмом, пробирались ночью в депо и вновь все разрисовывали, но сотрудники метро день за днем методично продолжали отмывать вагоны – и энтузиазм подростков быстро поутих.
В 90-е гг. ужесточили контроль за безбилетниками, и к концу десятилетия в метро стало совершаться на 75 % меньше преступлений любого характера. Аналогичные действия были проведены в масштабе всего города. За прицельным сосредоточением усилий на борьбе с игнорируемыми ранее мелкими правонарушениями (разбрасывание мусора, граффити, непристойное поведение, пьянство в общественных местах) последовало резкое снижение как их числа, так и числа более тяжких преступлений, а Нью-Йорк к смене тысячелетий стал одним из самых безопасных мегаполисов мира.
Разумеется, теория разбитых окон подвергалась некоторой критике и вызвала споры, как и все на свете, включая шарообразность Земли и теорию относительности. Тем не менее она неоднократно подтверждалась другими исследователями и прочно держится на нашем знании нейробиологии и нейропсихологии человека. Качественный и влиятельный эксперимент, однозначно указывающий в том же направлении, был поставлен Кизом Кайзером из Нидерландов в 2010 г.
Он отслеживал перемены в поведении людей в разных местах при знаках беспорядка вокруг и без них. Оказалось, что если где-нибудь под знаком запрета парковки поставить велосипеды, то люди будут чаще пролезать через дыру в заборе рядом (несмотря на такой же знак запрета), не говоря уже про частоту нарушения самих правил парковки. Возле стены с граффити чаще мусорят, а если на улице намусорить, то там с большей вероятностью украдут конверт с деньгами внутри. Коллективное поведение, таким образом, информирует окружающих о допустимости или недопустимости тех или иных действий, влияя на их решения.
Теория разбитых окон помещает в криминологическую плоскость важнейшую движущую силу человеческого поведения. Когда многие люди перепрыгивают через турникеты и никто их не останавливает, другие, тоже не горящие желанием платить за жетоны, следуют их примеру – а за ними третьи, воспринимая сигнал социального одобрения или по крайней мере равнодушия.
Нарушение этими людьми ряда мелких норм делает их терпимее к идее нарушения норм более значимых как ими самими, так и окружающими, что разгоняет процесс еще больше, нагнетая совокупную криминальную обстановку. С другой стороны, демонстрация групповой заботы о соблюдении специфических норм посылает совсем другой сигнал и меняет поведение в противоположном направлении.
Если мы неоднократно сталкиваемся с действиями, воспринимаемыми сообществом как нормативные, в нас запускается аберрация подчинения группе и появляется искушение их некритически усвоить. Зачастую для этого бывает достаточно и единичных анонимных примеров, особенно если те интерпретируются как олицетворение коллективного выбора и исходят от представителя группы Своих, пускай и ранее незнакомого. Красноречивое подтверждение этому дал психолог Альберт Бандура в серии экспериментов начала 1960-х гг. В одном из них он отобрал детей от трех до шести лет, страдавших от сильного и близкого к фобии страха перед собаками. Каждый день, в течение 20 минут, он показывал испытуемым видеозапись, на которой ребенок того же возраста радостно играл с собакой в специальном игровом вольере.
Уже через четыре дня 67 % из них беззаботно и по собственному согласию делали то же самое в похожем вольерчике, при этом будучи запертыми наедине с некогда столь пугавшим их зверем. За последующие десятилетия эта незамысловатая методика продолжила приносить столь же потрясающие результаты. Множество детей с разными видами фобий и поведенческих расстройств исцелялись посредством наблюдения за свободными от них сверстниками, а замкнутые, нелюдимые и несчастные превращались в полную противоположность.
С не меньшей легкостью копированию подлежит дурное и агрессивное поведение, и чтобы проверить это Альберт Бандура разработал эксперимент под названием «кукла Бобо». В нем дети проводили по 10 минут в детской комнате с незнакомым взрослым, который либо спокойно возился с игрушками, либо всячески избивал руками и молотком манекен по имени Бобо, сопровождая это воинственными фразами. Через некоторое время, после перерыва, юных участников препровождали в другую комнату с набором обычных игрушек и стоящей в уголке куклой Бобо. Разумеется, те, кто стал свидетелем посрамления несчастного манекена, намного чаще проявляли к нему агрессию, принимались избивать и даже повторяли такие же выкрики.
Власть личного примера над взрослыми почти столь же высока, как и над детьми, а нередко он играет решающую роль даже в вопросах жизни и смерти. Этот феномен, крайнее и гротескное воплощение подражания, стал известен как «эффект Вертера» – в честь первого романа Гете, «Страдания юного Вертера», опубликованного в 1774 г. Книга принесла писателю мгновенную славу и снискала такую популярность среди публики, что впечатлительные молодые люди Европы по примеру главного героя вооружились двумя пистолетами и облачились в синие фраки и желтые панталоны.
Этим, однако, дело не закончилось. В конце романа Вертер, мучимый несчастной любовью и отвергнутый возлюбленной, сводит счеты с жизнью. Как оказалось, мода распространилась и на это – вскоре после публикации по Европе прокатилась волна имитационных самоубийств, зачастую с роковым томиком, лежащим на месте сего акта. Это привело к запрету распространения романа и самого вертеровского стиля одежды в Лейпциге, книга также была запрещена в Копенгагене и по всей Италии.
Описанный случай вовсе не является историческим курьезом, чем-то уникальным и из ряда вон выходящим. После того как Николай Карамзин в 1792 г. опубликовал повесть «Бедная Лиза», в которой девушка по тем же причинам, что и Вертер, топится в пруду, в Российской империи наблюдалась серия подражаний. Аналогичные последствия имели не только художественные произведения, в которых люди лишают себя жизни, но и сотни резонансных самоубийств реальных людей. К известнейшим среди них принадлежат смерть Мэрилин Монро в 1962 г. и самосожжение Мохаммеда Буазизи в 2010 г., которое вместе с тем дало начало тунисской революции.
Термин «эффект Вертера» был введен американским социологом Дэвидом Филлипсом в 1974 г. для концептуализации описанного феномена. Исследователь и его коллеги обратили внимание на поразительную корреляцию. Изучив статистику самоубийств в США за несколько десятилетий, они обнаружили, что в течение двух месяцев после масштабного освещения в СМИ самоубийства, количество людей, решающих свести счеты с жизнью, значительно возрастает.
Но что действительно озадачивает, так это то обстоятельство, что сразу после крупной истории о суициде на 1000 % увеличивается вероятность катастроф коммерческих самолетов. Число и смертоносность автомобильных катастроф с летальным исходом также взлетает вверх. Более того, в основном автор