ами самоубийств и подобных «несчастных случаев» оказываются люди, принадлежащие к той же социальной и возрастной группе и региону, что и виновник первоначального суицида.
Человек, павший жертвой эффекта Вертера, есть тот, кто стоит на грани в отношении важнейшего решения – например, выбора между жизнью и смертью. Он не способен на свой поступок даже в этом вопросе. Любой ветерок, сказанное слово, статья в газете или репортаж способны подтолкнуть его налево или направо, к жизни или смерти, браку или расставанию, героизму или подлости. Он может быть спровоцирован чем угодно, и не в последнюю очередь образцом чужого поведения. Тогда, вдохновленный и набравшийся сил, он глотает пригоршню снотворных таблеток или пускает себе пулю в висок. Тогда он направляет свой автомобиль на лобовое столкновение и забирает с собой в небытие еще несколько случайных встречных. Тогда он сознательно или полубессознательно совершает ошибку при пилотировании самолета и уносит жизни десятков или сотен пассажиров.
При упоминании слова «планктон» в нашей голове материализуются мириады крошечных водорослей и маленьких животных, которые населяют водные пространства и перемещаются силой потоков. Технически, однако, планктоном являются и многие крупные существа – к примеру, огромная рыба-луна или медузы, от всем привычных размеров до гигантских, с щупальцами свыше 30 метров и двухметровым диаметром купола. Не стоит позволять активным движениям и энергичным гребкам обманывать нас: их сил все равно недостаточно, чтобы сопротивляться морским течениям, и те несут их, безвольных, куда захотят.
Точно такое же явление мы на каждом шагу встречаем в человеческих сообществах. Вся бурная и целеустремленная деятельность большинства есть только покорные колебания медузы взад и вперед внутри движущей ее стихии, каковой она даже не осознает. Проблема здесь в том, что течения социальных процессов или выбрасывают нас на голые скалы, или, в лучшем случае, держат в стороне от наиболее интересных мест в океане. Маршруты их вовсе не случайны и обыкновенно отражают чьи-то конкретные интересы и заблуждения, которым человек служит, полагая, будто они – его собственные.
Человек ставит перед собой определенные цели, покупает вещи, имеет взгляды, привычки и обыкновения, какой-то набор критериев для оценки себя и мира вокруг. При этом создается стойкое впечатление, что никакого давления нет: строго говоря, никто к этому его не принуждает и не принуждал. Кажется так лишь потому, что группа уже находится внутри его головы и действует не извне, а изнутри. Коварнейшая из ловушек кроется как раз здесь – нет необходимости принуждать того, кто принудит себя сам, упражняя то, что считает своей свободной волей. Даже умнейшие из нас не замечают, что как авторитеты, так и группа ими интернализированы, стали их частью как некие архепаразиты, вросшие в тело психики.
Многие решения кажутся своими, так как исходят «изнутри», но они все равно остаются конформизмом, ибо мы некритически впустили информационные вирусы, действующие от нашего имени. Оценивая себя и свои поступки, решая, что нам делать, мы постоянно и не отдавая себе в том отчет используем проникшие в нас групповые шаблоны и системы координат, не убедившись предварительно и самостоятельно в их качестве. Из-за них формируется внешний центр детерминации поведения и жизнь подчиняется условиям, противоречащим счастью и росту индивида, становится на службу паразитическим организмам и воплощенным в них ориентирам.
Следует поэтому чаще ставить перед собой вопрос: наша ли способность суждения выносит оценку или принимает решение – или это делают проглоченные целиком идейные блоки, может быть, проглоченные еще в раннем детстве. Мера взросления и индивидуального развития определяются как раз тем, в какой степени принимаемые решения действительно принадлежат нам. В том смысле, прошли ли воспринятые идеи и модели поведения честную проверку способностью суждения, горнило самостоятельного интеллектуального анализа и синтеза.
Чтобы продвинуться на этом пути дальше, необходимо преодолеть аберрацию подчинения группе – то искажение восприятия, которое заставляет нас слишком уж поспешно и бессознательно копировать ее поведение и мировоззрение. Злоупотребление им часто принимает форму количественного аргумента – мол, так делают многие, так думали и поступали всегда, а значит, более весомых доводов не требуется. Стоит ли говорить, какое большое это заблуждение и в какую откровенную чушь миллионы людей верят сейчас и верили раньше.
В Средние века в Европе, например, многие очень не любили мыться и предпочитали делать это довольно редко, порой – несколько раз в год. Повсеместно считалось, что грязь образует на теле как бы защитную пленку, ограждающую от болезней. Еще совсем недавно, в начале XX в., продавалась бутилированная вода со специально добавленными радиоактивными элементами и такая же косметика. Миллионы думали, что это крайне полезно – как, кстати, и сироп от кашля с добавлением героина или амфетамины в качестве средств для похудения.
То, что многие верят во что-то или поступают определенным образом, вне всяких сомнений, имеет значительный вес и глупо было бы не принимать это во внимание. Однако совсем не обязательно это свидетельствует о правильности взглядов и действий. И уж тем более это не является решающим доводом на чаше весов, каковым его часто пытаются представить. Величайшие умы и творцы не боялись идти наперекор количественному аргументу и отталкивались не от него, а от существа дела. Когда Николай Коперник стал первым ученым за более чем полторы тысячи лет после Аристарха Самосского, кто начал отстаивать гелиоцентрическую систему мира, он был в одиночестве. Все великие идеи и общественные институты переживали некогда период непопулярности и конфликта с общим течением.
Подводя итоги, существуют три фундаментальных социальных искажения восприятия: аберрация Свой/Чужой, аберрация подчинения авторитету и аберрация подчинения группе. Все эти три стереотипа отлиты в домнах эволюции как грубые, но довольно быстрые и надежные инструменты оценки ситуации и формирования поведения. Однако в мире, в котором мы сейчас живем, в отличие от мира миллионы лет назад, условия и задачи существенно поменялись. Свойственная нашим врожденным шаблонам познания погрешность достигла критических значений и сдерживает дальнейший рост человека. Мы потому должны делать постоянную поправку на неточность этих и целого ряда других орудий в арсенале нашего мозга, сознательно преодолевая их ограничения.
Конечно, неощутимо качаясь на волнах конформизма, мы будто бы нечто «приобретаем». Он позволяет насладиться пресным уютом однозначности, которая не была вытружена, не была заработана собственным усилием по ее добыче. Делегируя внешним силам главные выборы жизни, мы снимаем с плеч тяжкое бремя свободы и обретаем взамен «дар» ограниченности. Если же зависимость к тому же с искусным коварством маскирует себя, паразитически встраиваясь внутрь сознания, человек оказывается подмят ею окончательно. Самое полное рабство ведь царит там, где оно не осознается, ибо в таком случае нет условий для бунта. Запрашиваемая за этот шаткий комфорт цена оказывается непомерна: высшие возможности нашей личности, сколь-нибудь полноценное счастье и хотя бы какой-то контроль над тем, куда нас вынесут волны.
Как же не стать флюгером, бездумно качающимся на ветру? Как не бежать в магазин по щелчку рекламного хлыста, не хвататься за пистолет по прочтении книги, не маршировать по приказу вождя? Как постепенно не превратиться в голограмму и проекцию внешних сил? Для этого есть лишь один путь – привычка к применению своей творческой способности суждения, новый анализ и синтез и готовность претерпевать несомый ими дискомфорт самосозидания. Это напряжение не должно пугать – наоборот.
В измерении человеческой психики подниматься в гору намного легче, чем спускаться вниз – как по результатам, так и с точки зрения самого процесса. Лишь очередной внутренний блок мешает это увидеть. Выбирая день за днем правильную траекторию, мы подаем пример и остальным, которые по парадоксальной логике через конформизм могут быть приведены к освобождению.
Внутри нас есть тот, кто знает правду
Выше мы рассмотрели ряд когнитивных искажений, которые по уже описанным причинам загружены в человеческий мозг самой природой, после чего поддерживаются и дополняются социально-культурной средой. Вспомним, далее, что человек есть система потребностей и действующих сил, как бы мини-личностей, находящихся между собой в борьбе за приоритет. Всякий раз, когда мы всерьез колеблемся, выносим ценностное суждение и предпочитаем одно другому, внутри нашего «Я» разворачивается очередное сражение. В нем разные части психики водят друг друга за нос и возникает пресловутый самообман.
Объединенные силы этих трех действующих начал так колоссальны, что вообще становится непонятно, как нам удается функционировать и добиваться хотя бы какой-то ясности. Это было бы невозможно без противодействующей им инстанции, и с самых древних времен было замечено, что внутри нас есть нечто, что остальные части психики стараются обмануть ожесточеннее всего.
Что важно, им будто бы никогда не удается этого окончательно добиться: как бы ни запутались мы в сетях обмана, внутри остается островок света, пребывает «некто», видящий правду. Наблюдая за погрязшим в ослеплении человеком, мы зачастую говорим, чувствуя это, что вопреки видимой убежденности, «в глубине души» он знает правду. Аналоги этого выражения существуют в большинстве современных языков, среди коих английский ухватил данное явление с поэтической безупречностью. «He knows it in his heart of hearts», – говорят англичане, что дословно означает: он знает это в своем «сердце сердец».
«Сердце сердец», известное также под именами совести, внутреннего голоса и самости есть по своему существу наш разум в его узком, этико-философском понимании, идущем от древних греков и индусов. Это не просто калькулирующая способность суждения, а пространство наибольшей доступной нам сознательности и ясности ви́дения – то, что в мифологических традициях часто изображается как парящий глаз (например, глаз Гора у египтян). Это, если угодно, наше высшее «Я», существующее будто бы в некоторой автономии от остальных частей психики.