Судя по всему, когда визуальная кора мозга щедро протягивает руку помощи тем структурам, где проходит мышление (префронтальная и задняя теменная), наш ум работает заметно эффективнее. И это касается не только бытовых операций, но и сложных математических расчетов и иных видов научного исследования. Самый простой способ, как мы можем больше задействовать визуальную кору в трудоемком процессе планирования и взвешивания – это взять листок бумаги. На нем следует изобразить ключевые шаги, взаимосвязи, аспекты, плюсы и минусы того, что мы обдумываем, и периодически вносить в это изменения.
Держа информацию перед собой в наглядной форме и периодически возвращаясь к ней глазами, мы разгружаем оперативную память ума и замедляем накопление усталости. Важно, однако, не делать из инструмента саму цель. Те образы и символы, что возникают в пространстве сознания, должны быть крайне примитивными, схематичными и создаваться мгновенно. Это только крючки, на которые мы навешиваем группы смыслов и ассоциаций для прослеживания связей между ними. Занимаясь прорисовкой и обдумыванием их самих, а не этих взаимосвязей, мы будем лишь отвлекаться и окажем себе дурную услугу.
Почему же человек столь часто неохотно посвящает себя большим задачам, не демонстрирует должной верности и спланированной сосредоточенности? Проблема не только в непонимании источников счастья и смысла или неприятии творческого дискомфорта. Значительная часть ответственности лежит на когнитивном искажении, которое мы назовем аберрацией цельности. О нем косвенно идет речь в трактате «Дао дэ цзин» китайского философа Лао-цзы, а именно в следующих известных словах: «Путь в тысячу ли начинается с одного шага».
Не следует спешить и отмахиваться от обманчивой банальности и простоты данного наблюдения. Оно далеко не столь очевидно, как может показаться, и идет вразрез с глубочайшей интуицией нашей психики. Для человека путь в тысячу ли начинается по крайней мере со ста шагов единовременно, путь же в десять тысяч ли соответственно не менее чем с тысячи. Таково следствие склонности нашего ума придавать вещам намного больше внутреннего единства, чем на то имеются основания; так и действует аберрация цельности.
Вот вам требуется написать текст в один абзац, и для этого, разумеется, сперва нужно написать одно предложение, затем второе, наконец – третье; и вот все уже почти готово. Вообразите теперь, что перед вами стоит задача написать книгу в 400 страниц. Здесь ситуация меняется. Хотя действительный процесс ее создания дробится на последовательность столь же бесконечно малых действий, масштаб конечного продукта создает в нашем уме иллюзию. Нам кажется, что для написания книги необходимо сделать это едва ли не разом, и потому люди реже, чем следовало бы, берутся за долгосрочные проекты, повисающие на них грузом.
То же самое происходит в бессчетных ситуациях, когда человек хочет создать свое дело, повысить уровень образования или хотя бы изменить тело. В последнем случае он сознает, что для этого нужно ходить в спортивный зал целый год. В действительности же ему нужно посетить лишь одну тренировку. Нет, достаточно выполнить одно упражнение – даже меньше, одно движение. А затем пойти на следующую тренировку, сосредоточив внимание не на преувеличенной воображением совокупности требуемых действий, но непосредственно перед собой, на следующем шаге. Однако то, что это целый год, что предстоит более ста таких посещений, трансформирует отношение человека к каждому отдельному шагу: он разрастается в его уме, подрывая решимость.
Биологическая подоплека аберрации цельности очевидна – средняя продолжительность жизни наших предков была столь низка, а обстоятельства так суровы, что они не могли позволить себе ввязываться в крупные проекты. Вместо того чтобы отправляться за тысячу ли, разумно было поискать более короткие маршруты. Шансы остаться в живых для тех, кто пускался столь далеко, кто брал на себя задачи с отсроченными выгодами для выживания, были близки к нулю. В частности поэтому в нашем мозге стоит блок, который искажает восприятие и заставляет нас видеть цели тем менее достижимыми и реализуемыми, чем масштабнее они во времени и пространстве.
Ныне, однако, названное ограничение более не адекватно условиям жизни, и мы должны преодолеть этот блок, чтобы увереннее браться за большие жизненные предприятия. Секрет их успеха состоит в искусстве малых шагов, в способности ясно видеть многосоставность всякой задачи, распадающейся на череду бесконечно малых усилий. Цельность этих длительных путешествий обманчива; с практической точки зрения, «тысяча ли» из изречения Лао-цзы существует не иначе как в воображении.
Что есть на самом деле, так это один шаг, стоящая перед нами проблема, куда поставить ногу дальше. Если больше фокусироваться именно на нем, на цепочке отдельных действий, выстроенных в верном направлении, становится возможным преодолеть дистанции, казавшиеся доселе невозможными. Вернейшая гарантия успешности – это вкладывать себя в нечто изо дня в день, по малой капле, это развёрнутая во времени последовательность, неразрывно сопряженная с умением видеть не ложную монолитность амбициозных проектов, но их дробность.
Стоить человеку окинуть взглядом собственную жизнь и начать каждый день решать по крошечной проблеме, улучшать нечто, что он сам знает, к этому взывает, пускай и на некую десятую долю процента, накопительный эффект превзойдет все ожидания. Если суммировать эти мизерные, но упорные усилия, нетрудно понять, что через год, два, три, через пять лет он тогда оказывается в кардинально иной ситуации, нежели прежде.
Преодоление аберрации цельности требует развития прикладной математики – умения делить, складывать и умножать, в том числе упускаемое нами впустую время. Допустим, вы сливаете по водосточной трубе каждый день по полчаса на то, что и не приносит никакой пользы, и даже не доставляет подлинного удовольствия. Это 3,5 часа в неделю, 15 часов в месяц, 180 часов в год – то есть 7,5 суток непрерывного целенаправленного труда в год, поистине колоссальный объем времени. Может быть, вы делаете за час то, что по зрелом размышлении стоило бы выполнять в два раза быстрее. Может быть, таких моментов много. Какие астрономические цифры образовываются в итоге, если посмотреть на положение вещей в разрезе нескольких лет?
Не следует понимать это в духе призыва к рабочему фанатизму и роботизации себя. Просто время отдыха и развлечения, так же как и время труда, требует умения распоряжаться им разумнее. Требуется наконец подзаполнить зияющие промежутки между ними, в которых могло бы поместиться много ценного. Всякий, кто вносит эти изменения, непременно замечает на себе их благотворность, и достигаемая таким образом упорядоченность и сознательность жизни вовсе не уподобляет нас автоматам, а напротив, делает более людьми.
Желая раскрыть потенциал собственной продуктивности, нам никуда не деться от необходимости бороться с иллюзией цельности, анализировать время, дробить на части стоящие перед нами задачи, не пугаясь их суммарной величины и последовательно уделять внимание каждому шагу. Иное название этого навыка есть дисциплина, и как неоднократно подчёркивали великие мыслители и выразительнее всего Ницше, неверно думать, будто она ограничивает нашу свободу. Подлинная свобода – это не свобода «от», но свобода «для», не свобода гниения и прозябания, а свобода движения вперед и роста. Всякое средство ее добывания есть путь к ней, а не препятствие. Дисциплинированная жизнь является потому стократ более свободной, чем импульсивное, неограниченное и разболтанное существование, поскольку в ней, желая цели, мы демонстрируем свободную решимость желать и средств к ее достижению.
Во второй половине XX в. все большее количество исследователей стали обращать внимание на то, что в сфере производства и творчества царит крайнее и, судя по всему, неснимаемое неравенство. Лишь малая доля людей в экономике, науке, искусстве, литературе и всякой иной области обеспечивают создание основного объема потребляемых материальных и духовных ценностей. Большая часть тиражей книг принадлежит лишь нескольким процентам авторов из тех сотен тысяч, что издают свои работы. Большая часть скачиваний и прослушиваний музыки распределена по крошечному числу исполнителей. Большая часть научных открытий совершается мизерной долей ученых, большая часть цитирований приходится на малое число работ, а основной объём публикаций в науке принадлежит от 5 % до 10 % исследователей.
Подобные примеры можно приводить еще на десятки страниц, от спорта, где за подавляющее число голов и забрасываний мяча в кольцо ответственна малая доля игроков, до работы отдельных компаний, в которых успех неравномерно держится на немногих могучих плечах. Это справедливо у всех народов, во все эпохи развития цивилизации, и представляется невозможным преодолеть неравенство распределения производственного вклада.
Более того, это и нежелательно, поскольку всякая насильственная попытка добиться равенства в созидательных областях привела бы к немедленному их коллапсу. Нужно ли заставлять людей читать книги или слушать музыку в соответствии с принципом равенства, а не их вкусами и качеством продукта? Мыслим ли спорт, при котором игроки обязаны забивать голы в порядке очереди и по талонам? Откладывать ли ученым публикацию исследований и совершение открытий, чтобы вежливо не выбиться вперед своих коллег? Даже в экономике, если мы попробуем более-менее равномерно распределять объём производства по числу предприятий и насильственно поддерживать такую структуру, это приведет к бюрократической, полицейской и финансовой катастрофе.
Названная закономерность неравного распределения получила название «закона Парето» – в честь ученого, который одним из первых указал на его распространенность. Коренная ошибка Карла Маркса как экономиста и социолога, как и основной массы его последователей, в произвольной попытке подчинить принципу равного распределения то, что может функционировать лишь в соответствии с распределением Парето. Опыт построения социалистических обществ показал, что даже колоссальные насильственные меры по чрезмерному уравниванию ключевых показателей общества привели лишь к ничтожным результатам с целым набором побочных эффектов. Власть в них все равно принадлежала крошечной группе людей, производство и культура также контролировались меньшинством.