— Никак не возможно, — огорчился капитан, — Велено здесь ждать. Да вы не переживайте, может, все обойдется.
Катя появилась из ванной, закутанная в мой халат. Милиционеров она не испугалась, по старинке полагала, что милиционер — друг человека. Прощебетала:
— Ой, у нас гости, а я в таком виде, — и шмыгнула в комнату.
— Разрешите, я ее уложу? — обратился я к капитану.
— Разрешаю, — ухмыльнулся тот довольно скабрезно.
Катеньке я объяснил, что милиционеры пришли ненадолго, проверяют паспортный режим и скоро уйдут.
— Ты подреми пока немного, ладно? Потом поужинаем.
Послушно улеглась в постель, я прикрыл ее ноги.
— Поцелуй меня, — попросила, улыбаясь.
Через двадцать минут приехала Валерия и с ней — Господи помилуй! — пещерная обезьяна Ванечка. Лба нет, пасть с золотыми коронками, носище с вывернутыми ноздрями, руки до колен и красноватые глазки-буравчики, весело шныряющие по сторонам. Весь целый, неутомимый и первобытный.
— Да, да, любимый, это я, твоя брошенная возлюбленная, — проворковала прелестная гостья, сделав ординарцу знак, чтобы взбодрил обомлевшего хозяина, то есть меня. Ванечка выполнил наказ не мешкая: наложил тяжелую лапу на мою шею, согнул, так что хрустнуло в пояснице, и, приподняв над полом за брючный ремень, отнес на кухню, слегка потряхивая, как нашкодившего кота. С размаху швырнул на стул, отчего боль из кобчика вонзилась в затылок. Я и пикнуть не успел. Капитан стоял у стены, вытянувшись по стойке «смирно». Валерия уселась напротив меня. Красота ее ничуть не померкла за время нашей разлуки.
— Сучка его здесь? — спросила у капитана.
— Так точно, уважаемая Валерия! — отчеканил служака.
— Хорошо, ступай… Приготовьте ее для Ванечки, но пока не трогайте. Я сперва поговорю с изменщиком.
Когда мы остались одни, пригорюнясь, произнесла:
— Вот мы снова вместе, любимый, но того, что было, уже не вернуть.
— Почему? — удивился я.
— Милый, милый, смешной дуралей! Такое не прощают. Папочку убил. Четвертачка повесил. Дочерний долг — отомстить за невинную кровь. Скажи только одно: неужели ты так ничего и не понял?
— Что я должен понять?
Достала из сумочки зеленую пачку незнакомых сигарет и ждала, чтобы дал ей прикурить. Я дотянулся до плиты, чиркнул спичкой. Мучительно искал я выход из нового бреда, но, увы, моя способность к сопротивлению, похоже, исчерпала себя. Мне не было ни грустно, ни страшно, ни смешно. Хотя понимал, что в ближайшие минуты произойдет что-то такое, что потом не исправишь.
— Я ведь не играла с тобой, — проникновенно заметила Валерия, — Хотела изменить свою жизнь. Но ты предпочел честную давалку с одной извилиной. Объясни, почему?
— Я люблю ее.
Вздрогнула, как от пощечины.
— А зачем убил папочку?
— Роковые обстоятельства. Ну и конечно, погорячился.
Валерия грустно глядела на меня сквозь сиреневое облачко дыма. Внезапно сонные глаза зажглись…
— Что ж, пусть так. Ты сам выбрал, любимый. Запомни — сам! Никаких обстоятельств нет. Это для хлюпиков. Ну ничего, устрою тебе веселый отходняк. Хочешь знать, какая программа?
— Догадываюсь.
Хихикнула возбужденно, и наконец-то я узнал прежнюю Валерию, которую вовек не забыть.
— Сначала Ванечка оттрахает твою сучку. О, он это умеет. Ему Четвертачок в подметки не годится. Сам увидишь. У него полуметровый со свинцовым набалдашником. Даже я больше часа не выдерживаю.
— Любопытно.
— При этом так забавно рычит… Ну да что, лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Верно?
— Это бесспорно.
— Потом Ванечка тебя кастрирует. Тоже очень смешно, он же прямо горстью отрывает. Прямо с корнями. Жаль, не сможем полюбоваться вместе. Но за папочку, за Четвертачка…
— Дочерний долг, — подсказал я.
Ее долгий взгляд вдруг наполнился горьким сочувствием.
— Саша, неужто всерьез надеялся нас одолеть? Совок ты несчастный!
— Да чего теперь, — безнадежно махнул я рукой. — Может, выпьем напоследок?
— Давай.
Я полез в шкафчик, где между банками с крупой была затырена непочатая бутылка коньяку. Из комнаты ни звука. Одно из двух: либо они уже управились с Катей, либо дисциплинированно ждут распоряжений. Единственное, что я мог сделать, — тянуть время.
Валерия отхлебнула коньяку и расстегнула пуговичку на блузке. Свою порцию я осушил до дна.
— Дурак ты, Сашка, — сказала она. — Мог жить припеваючи, а выбрал эту тварь.
— Сделанного не воротишь.
— Только папочка любил меня по-настоящему, больше никто, — добавила девица и расстегнула вторую пуговичку.
— Великий был человек, — подтвердил я.
— Ты иронизируешь, но это правда. Папочка через три года мог стать президентом. Он об этом так мечтал!
— Это по заслугам.
Тут в коридоре кто-то заскулил, и в кухню просунулась умильная Ванечкина харя.
— Тебе чего? — спросила Валерия.
— Она уже готовая, уже голенькая, — красные глазка закатились в экстазе.
— Потерпи, Ванечка. Еще немножко потерпи. Слаще потом будет.
— Давай Ванечке нальем, — предложил я.
Валерия покачала головой:
— Нельзя. Одуреет… Ступай, Ванечка, ступай. Скоро начнем… Пришли-ка нам мента.
Ванечка ласково заурчал и провалился в коридор, но тут же появился на пороге капитан.
— У тебя на улице кто-нибудь дежурит? — спросила Валерия.
— Так точно. Полный наряд. Две машины.
— Вы не из семнадцатого отделения? — поинтересовался я. — Не от Вострикова?
Капитан на меня даже не взглянул.
— Ему налей, — распорядилась Валерия. — Ему можно.
Я протянул милиционеру полную чашку, и он вылакал ее в один присест.
Когда он ушел, я спросил:
— Почему они все тебя слушаются, Лерочка?
— Я наследница. Все счета на мое имя… Ну что, дурашка, хочешь последний разок перепихнуться?
— Хочу, конечно. Но ничего не получится.
— Почему?
— А то не понимаешь? Страшно мне. Умирать знаешь как неприятно.
— Не будь слизняком.
Не мешкая, стянула юбку и шагнула ко мне. Мне ничего не оставалось, как ухватить ее за шею, развернуть и прижать к стене. На подоконнике лежал тесак для резки мяса с длинным тонким лезвием, наточенный как бритва. Я приставил его к ее нежному горлу.
— Ой, — пискнула Валерия. — Щекотно как!
Как можно более внушительно я приказал:
— Вели всем убраться, иначе зарежу!
Валерия не пыталась сопротивляться, только поерзала и поудобнее устроилась на моих коленки. Она давилась от смеха. У меня тоже появилось ощущение, что бездарная гангстерская сцена, которую я затеял, происходит даже не в кино, а где-то на детском утреннике.
— Дурашка мой любимый, — сквозь смех пролепетала Валерия совершенно домашним голосом. — Да разве ты способен на это?! Совочек мой сладенький. Ну дави крепче. Режь, не жалей. Ой-е-ей как приятно!
Завелась не на шутку, и когда я ее отпустил, проклиная себя за слабость, за руку потащила в комнату. Вот там детским утренником и не пахло. Катя, обнаженная, была приторочена за раскинутые руки к стойкам кровати; Ванечка сидел рядом на корточках и, кажется, ее нюхал. Капитан стоял у окна и солидно попыхивал сигаретой. Громила-сержант подгладывал из дверей и посторонился, чтобы нас пропустить. В Катином лице не было ни кровинки. Картина была фантасмагорическая — какому там Босху угнаться. Из груди моей вырвалось что-то вроде рычания, и я ринулся вперед, но сержант сзади ловко подсек по ногам, и я с разлету шмякнулся лбом об пол. Сознание на миг угасло, но этого мига хватило, чтобы Валерия с комфортом расположилась в кресле напротив кровати, а меня сержант подтащил к стене и прислонил к батарее.
— Тебе хорошо видно, любимый? — окликнула Валерия, — Ванечка, не тяни!
Ванечка поднялся на ноги. Движения его были замедленны. Он бережно раздвинул Катины ноги. Я сделал еще одну попытку прийти на помощь, но сержант, перехватив меня поперек груди борцовским захватом, пару раз деловито стукнул башкой о ребро батареи. Боли я не почувствовал, но как-то обмяк.
Ванечка целиком отдался священному ритуалу совокупления. Он был искусным любовником и не собирался сразу разрывать жертву на части.
Сержант забыл про меня, и ужом, под его рукой я по полу проскользнул до кровати. С ходу вцепился зубами в мясистую Ванечкину ляжку и прокусил ее. Хорошие крепкие зубы я унаследовал от отца. Ванечка то ли не ощутил боли, то ли не придал ей значения, как укусу комара. Но все-таки отвлекся от любовного обряда и, опустив одну руку, ухватил меня за волосы и отшвырнул. Еще в полете я наткнулся грудью на кованый сапог сержанта. Этого было достаточно, чтобы блаженное забытье снизошло на меня, а когда я мучительным усилием разлепил глаза, то увидел стоящего в дверях Гречанинова. Сперва померещилось, что вижу счастливый сон, но Григорий Донатович был реален, как приход весны, и вдобавок держал в руках свой любимый автомат.
— Стоять! — рявкнул он так, что люстра закачалась. — Всем стоять на месте!
Сержант почему-то не послушался и двинулся к нему, по-кошачьи сгруппировавшись, но нарвался на прямой автоматный ствол, направленный ему в рот, и, тяжко вздохнув, опустился на пол рядом со мной. Капитан, не дожидаясь команды, завел руки за голову. Валерия оглашенно завопила:
— Ванечка, Ванечка, смотри, кто пришел!
Он и ухом не повел.
Скребя ногтями по паркету, я пополз к кровати, но Гречанинов меня опередил. Перемахнув комнат>г, опустил на стриженый обезьяний затылок автоматный приклад, отчего Ванечка смачно рыгнул и упал на согнутые руки. Будто заколачивая гвоздь, Гречанинов нанес ему еще несколько быстрых резких ударов по затылку, свободной рукой сдвигая Ванечкину тушу вбок, чтобы не раздавить Катю. Наконец Ванечка отвалился в сторону, но и в бессознательном виде продолжал характерные толчки корпусом, спеша хоть на том свете насладиться сполна.
Большим хитрецом показал себя капитан. Пока Григорий Донатович оприходовал взбесившегося самца, опытный опер выхватил из кобуры пистолет и наставил на Гречанинова. Он все сделал правильно, но все же допустил маленькую промашку: не нажал сразу курок.